Девятьсот восемьдесят восьмой (СИ) - Казимирский Роман - Страница 17

— Возьми себя в руки, Марсель Иванович, — обратился к себе ученый вслух, и впервые его собственное имя прозвучало для него как чужое.

Подойдя к покойнику, он пододвинул его ближе к стене — тело уже успело остыть и не желало принимать нужную позу. Тем не менее, ему, в конце концов, удалось уложить его таким образом, чтобы создавалось впечатление, будто человек спит. Взглянув на квадрат окна, Марсель заметил, что за ставнями стало немного светлее. Он очень надеялся на то, что Курьян не подведет его и не передумает в последний момент. Человеку всегда проще быть смелым, если рядом есть кто-то, кто может стать свидетелем его слабости. Главным образом, мужик ему был нужен только для пущей уверенности. В остальном его присутствие было даже нежелательно, и Марсель пообещал себе отослать его обратно при первом же намеке на опасность. Встав посреди комнаты, он поправил одежду, проверил, надежно ли сидит маска, и, опустив на лицо капюшон, вышел во двор. Все происходящее вдруг показалось ему нереальным: телохранители, уже приготовившие его лошадь, Михайло, стоящий неподалеку с тревожным выражением лица, которое ему не удавалось скрыть, как он ни старался, любопытствующая соседка, которая заглядывала во двор, несмотря на раннее время, группа мужиков, почтительно толпящихся неподалеку — каждый словно исполнял отведенную ему роль. Его внимание привлекли приглушенные голоса, спорящие о чем-то. Точнее, один голос звучал настойчиво, в то время как другой был бесстрастным. Выглянув из-за лошади, он увидел Курьяна, который что-то пытался объяснить Мусе, а тот только мотал головой из стороны в сторону. Увидев фигуру начальника, мавр жестом приказал мужику замолчать и вопросительно взглянул на Марселя. Момент был ответственным, и ученый постарался ничем не обнаружить смятения, которое творилось у него внутри. К счастью, ему удалось вовремя взять себя в руки, и он, с показным безразличием махнув рукой в сторону свободной лошади, коротко ответил:

— Поедет с нами.

Казалось, Муса был удивлен таким поворотом, однако вслух ничего не сказал, а только отступил в сторону, пропуская своего недавнего оппонента. Взглянув на него с видом победителя, Курьян гордо прошествовал мимо и, перекинув через спину лошади сумку с какими-то вещами, неуклюже забрался сам. Марселю показалось, что губы Мусы насмешливо скривились, когда он наблюдал за тем, как мужик, ерзая в седле, пытался усесться удобнее. Это было едва ли не первое проявление человечности со стороны мавра, и ученый почему-то обрадовался этому, словно произошло что-то важное. Однако уже в следующий момент Муса снова превратился в бесстрастного воина и, легко запрыгнув в седло, отдал подчиненным приказ двигаться. Вспомнив о том, что, во всяком случае, на публике Кирилл забирался на лошадь и спускался с нее с помощью охраны, Марсель порадовался тому факту, что ему не придется изображать опытного наездника. Конечно, за прошедший год он научился вполне сносно держаться в седле, однако его скромные достижения не могли идти ни в какое сравнение с навыками профессионального солдата, каким церковник был в прошлом. Тем не менее, его осанка, по всей видимости, ни у кого не вызвала подозрений — во всяком случае, так ему показалось. Проезжая мимо Михайло, он кивнул ему, надеясь на то, что староста выполнит все поручения, которые он ему дал. Однако теперь это не зависело от него, и он, не говоря ни слова, выехал за ворота.

Следующий час они ехали молча, если не считать периодические причитания Курьяна, которому то седло казалось слишком жестким, то лошадь — хромой. К тому моменту, когда его стенания всех порядком достали, совсем рассвело, и Марсель, который за все это время ни разу не отъезжал от Триполья на такое значительное расстояние, имел возможность полюбоваться просторами, которых еще не успела коснуться цивилизация. Воспоминания о том, как эта местность будет выглядеть в его время, почти стерлись из памяти ученого, однако иногда он ловил себя на мыслях о том, что вот-вот из-за очередного поворота появится селянин на раздолбанной машинёшке, или случится еще что-то в этом роде. Редкие путники, встречавшиеся им на дороге, услышав топот копыт, поспешно отступали в сторону и еще долго глядели им вслед. Марселю нечасто приходилось находиться в центре внимания, и теперь он с удивлением отметил про себя, что ему нравится это ощущение. Конечно, большую роль в этом играла маска, которая позволяла ему наблюдать за всем как бы со стороны, сохраняя при этом статус инкогнито. Подумав, он пришел к выводу, что с этой точки зрения наряд Кирилла был весьма удачным решением. Оставалось только понять, должен ли он снять свою маску в присутствии князя — или ему позволят остаться в ней. Второй вариант нравился ему больше, но историк сомневался в его осуществимости.

— Ой, все, не могу больше, — Курьян, отчаявшись найти удачное положение, на ходу спрыгнул с лошади и теперь шел с ней рядом, потирая зад. — Я себе все хозяйство отбил! Как вообще можно сидеть на такой штуке?! Почему не сделать седло, как у добрых людей?

Муса покосился на мужика и, не говоря ни слова, поехал дальше. Однако Курьяна, похоже, такое невнимание оскорбило. Он ускорил шаг и, поравнявшись с мавром, обратился к нему:

— Слышь, ты, черненький! Давай в Козино заедем, у меня там кум живет, я у него удобную одежку для лошади возьму. Эй, я с тобой разговариваю!

Мавр взглянул на мужика сверху вниз, явно не понимая, о чем идет речь. Поняв это, Курьян повторил то же самое, только при этом активно жестикулируя:

— Седло плохое. Нужно другое. Козино — рядом. Заедем туда.

Как ни странно, но такой подход оказался действенным — во всяком случае, Муса понял, чего хотел Курьян. Впрочем, это все равно не произвело на него никакого впечатления — он покачал головой и отрывисто бросил:

— Нельзя. Едем как есть.

— Да что тебе, жалко, что ли? По пути же! — возмутился мужик, однако мавр больше не обращал на него внимания. Тогда Курьян попытался заговорить с другими охранниками, но также безуспешно — у Марселя создалось впечатление, что они, в отличие от своего начальника, вообще не владели русским. Наблюдая за тем, как его друг старается добиться своего, ученый просил Вселенную вразумить этого олуха, чтобы тот не начал лезть к нему со своими бредовыми идеями. Пусть Муса никогда не видел лица Кирилла, но голос-то его он должен был знать. Несмотря на то, что у священника был самый обычный тембр, который несложно было скопировать, Марсель все же предпочитал до поры до времени помалкивать или хотя бы свести общение с подчиненными к минимуму. К счастью, инстинкт самосохранения уберег Курьяна он опрометчивых действий и, убедившись в бесперспективности попыток договориться о чем-то с охраной, он насупился и надолго замолчал. Устав идти, он, кряхтя, снова забрался на лошадь и, хоть иногда и морщился от неприятных ощущений, но все же терпеливо сносил экзекуцию. Успокоившись на его счет, историк продолжил свои наблюдения.

Местность, по которой они проезжали, казалась ему идиллической — даже отсутствие ровной дороги с лихвой компенсировалось поражающими взор красотами и вкусным, тягучим ароматом цветущих равнин. К тому моменту, когда солнце начало припекать, они покрыли достаточно солидное расстояние, и Марсель уже начал ощущать голод, тем более что предыдущим вечером поужинать ему так и не удалось. Поэтому, когда с ним вдруг поравнялся Муса и, вопросительно взглянув на него, произнес слово «еда», он тут же кивнул. Процессия съехала с дороги и остановилась на небольшой поляне, откуда просматривалась вся местность. Скорее всего, телохранитель не случайно выбрал именно это место, подумал ученый, окинув взглядом окрестности. Действительно, отсюда можно было заметить приближение врага задолго до того, как он сам смог бы увидеть их. Мысленно похвалив смекалку мавра, Марсель не стал дожидаться помощи охранников и сам спустился с коня. С наслаждением ступив на мягкую сочную траву, он отошел в сторону и теперь наблюдал за тем, как его подчиненные готовили место для отдыха. Курьян тоже был заинтересован происходящим, и его можно было понять. Отвязав от седел длинные тонкие тростины, назначение которых до сих пор было непонятно ученому, они привычными движениями скрепили их между собой, образовав, таким образом, некое подобие вигвама. После этого один из охранников принес аккуратно сложенный кусок плотной материи и, развернув его, накинул на связанные прутья. Уже в следующий момент Марсель с удивлением разглядывал древний аналог походной палатки, конструкция которой показалась историку едва ли не более удачной, чем у большинства известных ему примеров из двадцать первого века.