Девятьсот восемьдесят восьмой (СИ) - Казимирский Роман - Страница 16

— Скажи, что нет меня больше. Уехал. Вспомнил, откуда и кто такой — и уехал домой.

— Ни с кем не попрощавшись? — удивился староста. — Не поверят.

— Сделай так, чтобы поверили. Скажи, что человеком я оказался поганым, или что окончательно с ума спятил. Бешеная баба меня покусала. Придумай что-нибудь.

— Добре.

В голосе Михайло не было уверенности, но Марсель был уверен в том, что он сделает все как нужно. Несмотря на то, что староста никогда не отличался особой смелостью, мужиком он был хозяйственным, и если дело касалось доверенного ему селища, всегда старался сделать все лучшим образом, иногда даже в ущерб собственным интересам.

— Тогда обнимемся, потому что утром у нас не будет такой возможности, — неожиданно расчувствовался ученый, представив, чем рискуют его друзья ради призрачного дела, суть которого была понятна только ему одному.

После этого Марсель надел маску, опустил на лицо капюшон и проводил мужиков до двери. Выглянув во двор, он кивнул Мусе, который внимательно наблюдал за происходящим, и вернулся в дом.

— Спать? — окликнул его телохранитель.

— Спать, — не оборачиваясь, ответил он и захлопнул дверь.

Снова оказавшись в доме, Марсель вдруг почувствовал, что его начинает колотить — уверенность, с которой он только что объяснял своим друзьям положение дел, исчезла, и теперь ему самому требовался человек, который мог бы его успокоить. Однако такой роскоши он не мог себе позволить, и поэтому, сделав несколько глубоких вдохов, постарался взять себя в руки. Соседство покойника беспокоило его меньше всего, так что историк не обращал на него никакого внимания. Только один раз он подошел к телу и на всякий случай попытался нащупать пульс, однако тут же махнул на это дело рукой — Кирилл был мертв, в этом не было никаких сомнений.

В том, что этой ночью он не уснет, Марсель даже не сомневался. Слишком многое ему нужно было обдумать. Ученый сильно жалел о том, что у него не было возможности пробраться в свою избу — записная книжка очень пригодилась бы ему. Он не привык держать в голове большие объемы информации, и поэтому боялся забыть какую-нибудь важную деталь в самый ответственный момент. Итак, что он знал? Крещение Руси должно было вот-вот состояться. Так, во всяком случае, было принято считать в научных кругах. Правда, существуют данные о том, что христианство появилось здесь намного раньше, но у него не было возможности проверить верность таких утверждений. Перед тем как принять православную веру, Владимир встречался с представителями других конфессий, но или они его чем-то не устроили, или Кириллу удалось внушить ему мысль о том, что его вера чем-то лучше. После этого… Марсель изо всех сил пытался восстановить в памяти обрывочные воспоминания, но они никак не желали складываться в цельную картинку. Князь вроде бы должен жениться на дочке императора. Или на сестре? Точно — на сестре. Или не должен был? Черт, забыл все. И вообще, кому крещение было нужно больше — Владимиру или самой церкви? Военные походы, Византия… Что же там было дальше?

— Нет, не помню, — проговорил вслух историк, закрывая глаза и делая глубокий вдох. — А может, и не нужно мне ломать голову? А, как ты считаешь?

Марсель обратился к Кириллу, словно тот мог его слышать.

— Ты хоть знал о том, для чего все это и к чему приведет? Сомневаюсь. Хотя…

Ученый пожал плечами и с сожалением посмотрел на священника. Какой была его последняя мысль перед смертью? Может быть, он сожалел о чем-то? Или, возможно, просто испугался? Он ведь, в первую очередь, был человеком из плоти и крови. Марсель редко сталкивался со смертью и, тем более, никогда никого не убивал. И хотя его вины в преждевременной кончине церковника не было, он все равно чувствовал свою ответственность за произошедшее. По большому счету, если бы не его присутствие, посланник греческой церкви, скорее всего, просто лег бы спать, а утром продолжил бы свой путь. Его роль в истории сложно было переоценить, и мужчина чувствовал себя, как путешественник во времени, случайно раздавивший какого-нибудь древнего таракана и теперь уверенного в том, что в мире в результате его оплошности произойдут катастрофические изменения. Возможно, в чем-то он был прав. Если еще вчера его участие в историческом процессе ограничивалась скромным селищем, в котором он повелевал разве что несколькими скандальными бабами, то теперь ситуация изменилась, причем не в лучшую сторону. Марсель, несмотря на академическое образование и годы исследовательской работы, имел слишком смутное представление о том, как в действительности обстояли дела в Киевской Руси. Источники, изучением которых он занимался всю свою осознанную жизнь, оказались не то чтобы лживыми — нет, в них были зерна истины. Но они были слишком поверхностными, как если бы студент филологического факультета взялся своими словами объяснить принципы высшей математики. Ученому приходилось постигать все заново путем проб и ошибок, и к настоящему моменту он мог похвастаться только тем, что начал адаптироваться к окружающей его действительности. И тут — такое. Можно сказать, что он перескочил сразу через несколько уровней, прошел экстерном курсы, в которых читали лекции о государственном устройстве страны, нравах, царящих в ее правящих кругах, их приоритетах и планах на будущее.

Покопавшись в памяти, Марсель сумел более или менее восстановить последовательность событий, описанных в различных исторических и полуисторических источниках. Владимир должен будет выбрать православие, однако летописцы утверждали, что он не сразу крестился, а сначала решил продемонстрировать всем свою силушку богатырскую, взяв после непродолжительной осады Херсон. Странный поступок, но после этого византийский император уверовал в то, что с этим господином стоит, по крайней мере, считаться, и согласился отдать за Владимира свою сестру Анну. Князь оценил поступок и вернул город Византии, после чего крестился сам и крестил своих подданных в Днепре. Правда, по другим сведениям, все случилось в другой последовательности: сначала принял православие, а потом уже женился и принялся раздавать люли направо и налево всем недругам своих новых союзников, чем несказанно тех обрадовал. Впрочем, это было совершенно неважно — главным, по мнению Марселя, было соответствие его собственных действий тому, как должен был вести себя покойный Кирилл. Эх, если бы он знал, что все так случится, то постарался бы узнать больше… Но чего нет, того нет.

Ученый постарался представить, какими могли быть скрытые мотивы церковника, и, в конце концов, признался себе, что ему придется действовать вслепую и полностью полагаться на собственную находчивость и болтливость князя. Втайне он надеялся на то, что все уже было решено — и присутствие представителя Византии станет, скорее, проявлением уважения, нежели необходимостью. Это предположение в какой-то мере успокоило его, и Марсель даже задремал ненадолго, однако его сон был тревожным, и он проснулся в холодном поту. Кирилл, скорее всего, никогда не заходил так далеко, чтобы спать в маске, но историк не хотел рисковать. Несмотря на то, что священник утверждал, будто Муса никогда не видел его лица, в это слишком сложно было поверить, и прежде чем подставлять под удар собственную жизнь, Марсель хотел лично убедиться в правдивости его рассказа.

Подойдя к двери, он слегка приоткрыл ее и выглянул наружу. Создавалось впечатление, что его охранники не двигались с того момента, когда он видел их в прошлый раз — стоя перед входом в помещение, они напоминали ему каменные изваяния, и если бы не периодически поднимающиеся и опускающиеся плечи, можно было бы предположить, что перед ним не живые люди, а куклы, которые поставили сюда для вида. Почувствовав, что за ним наблюдают, Марсель взглянул чуть дальше во двор и вздрогнул — неподалеку стоял Муса и внимательно рассматривал его. Он также был совершенно неподвижен, поэтому ученый не сразу заметил его. Не зная, следует ли поприветствовать его, мужчина предпочел сделать вид, что не обратил на него внимания, и прикрыл дверь. Сердце бешено колотилось, и он подумал о том, что путешествие будет не таким легким, как он предполагал. Спланировав все с точки зрения теории, он совершенно забыл о практической части, которая заключалась в том, что он попросту отчаянно трусил.