Love is above all (СИ) - Кузнецова Екатерина "beaussible" - Страница 67

С одной стороны, мне было так тошно от того, что я сейчас сижу здесь и, пытаясь оправдать самого себя, жалуюсь на жизнь. Да ещё и кому жалуюсь? Девушке. Девушке, которая уже и не знает, куда бы деться и что конкретно сказать. А вот с другой стороны, мне жутко хотелось наплевать на все свои принципы и дать волю эмоциям. Как бы странно это ни звучало, но Ира оказалась тем человеком, который смог проникнуться до самого больного. Не знаю, с чем и как это связано, но у нее это получилось. Она не делала ничего сверхъестественного, говорила всё те же банальные фразы, которые я мог услышать и от Гагариной, и от Рудковской, но что-то в ней было другое… Может быть, взгляд, в котором читалось сочувствие, а вместе с ним и осознание даже некой своей вины во всей этой истории. А может быть, важную роль сыграло и то, что она сама, толком меня не зная, решила рассказать о своей непростой жизни. Не знаю, не понимаю…

В такие моменты я всё сильнее убеждаюсь в том, что наша жизнь всё же нереально непредсказуема. Ещё с утра я и подумать не мог, что посреди ночи буду сидеть пить кофе с той, которая мне в кошмарных снах снилась. Я серьёзно. Это её «Ира» около полугода мне везде мерещилось и не давало спокойно спать.

— Да я сам во всём виноват, знаю. Я вообще не имею права её в чем-то упрекать или обвинять. Этот жуткий эгоизм с моей стороны меня самого раздражает, но ничего поделать с этим я тоже не могу, — отпивая глоток уже остывшего кофе, я посмотрел на свою собеседницу и увидел на ее лице то ли некое непонимание, то ли разочарование. Ира слегка нахмурила брови и, задумавшись, посмотрела куда-то в сторону. — Просто, понимаешь, вся эта история настолько затянулась, запуталась, что поскорее хочется, чтобы это уже закончилось и всё вернулось на свои места, — выражение её лица так и не изменилось, а зрачки активно забегали из стороны в сторону. — Я не хочу её торопить, я…

— Дим, извини, что перебиваю, — опустив наконец глаза в свою чашку, девушка нервно обводила контуры белой посуды, ещё больше выдавая дрожь в пальцах. — Ты несколько раз за наш разговор упомянул про то, что ты так сильно виноват перед ней, что не имеешь права… Что ты предал её, что боишься, что она ещё не простила… Я сначала думала, что это я как-то не так воспринимаю эти слова, но… — черные густые ресницы медленно раскрываются, а карие глаза смотрят прямо на меня, пытаясь скрыть то ли испуг, то ли смущение, то ли ещё что-то. — Пелагея тебе так ничего и не сказала? — не знаю, как это можно объяснить, но уже в эту секунду я почувствовал, что всё, сейчас что-то будет… Я даже не стал отвечать на вопрос, а лишь неуверенно покачал головой, внимательно изучая реакцию девушки напротив. В голове поселились тысячи возможных вариантов того, что мне придётся услышать, но ни один из них почему-то не предвещал совершенно ничего хорошего. — В августе мы, не поверишь, совершенно случайно с ней встретились в торговом центре. Знаешь, я тогда подумала, что это прямо судьба какая-то, — на губах Иры внезапно появляется горькая ухмылка, глаза бегают по всему помещению, а мое сердце незамедлительно ускоряет ритм. — Мы с ней довольно долго в тот день разговаривали и… Мне тогда показалось, что хоть чуть-чуть, но я смогу помочь, исправлю свою трусость что ли, — что? — Дим, ты только не нервничай. Я понимаю, нужно было раньше… — брюнетка накрывает мою руку своей ладонью, которая, кстати, такая же холодная, как и в прошлый раз, а я задерживаю на мгновение дыхание, словно уже знаю, что услышу в следующую секунду. — Не было никакого предательства, Дима. У нас вообще с тобой ничего не было. И она знает об этом.

у б и т

[…]

Яркие огни ночного города нереально быстро мелькают за окном, не позволяя хоть что-то разглядеть, и даже не нужно смотреть на спидометр, чтобы окончательно убедиться в том, что машина летит с экстремально бешеной скоростью. В салоне автомобиля и без того стоит смешанный запах кофе и алкоголя, а сейчас к ним ещё и добавится никотин. Без него вообще никак. Не отрываясь от дороги, я достаю из кармана долгожданную сигарету и начинаю уже считать секунды до того момента, когда я уже наконец доеду до этого чертового дома.

В голове полная каша и нет какого-то чёткого осознания того, что сейчас вообще происходит. Даже все чувства между собой перемешались, тем самым полностью блокируя доступ хоть к какому-то адекватному восприятию ситуации.

Ох, Димка–Димка, как многого ты не знаешь…

Никогда не смей осуждать Полю. Слышишь? Никогда…

Я очень надеюсь, что однажды у Польки хватит смелости, и она обязательно всё тебе расскажет…

Этого не может быть! Просто невозможно! Гагарина… Нет. Да как такое возможно? Почему? За что? Она знала обо всех моих переживаниях, обо всех моих мыслях… Я выворачивал этому человеку всю свою душу наизнанку, ища помощи и поддержки. И я находил всю эту проклятую поддержку в ней.

Какого черта вообще?

Не играл, но всё же предал, Дима…

Это ты меня предал, а не я тебя…

Это ты говорил мне свои никчёмные слова о любви, которые по сути-то ничего не стоили.

Какая же ты сволочь! Я ненавижу тебя, Билан! Слышишь? Ненавижу…

Каждая фраза отдаётся эхом где-то в голове, заставляя ещё больше прочувствовать всю боль и гниль, которая сейчас на душе. Нет ни слов, ни крика, а только одно: Сука!».

Прости меня, Дима!

Год назад я поступила неправильно. Прости меня!

Было уже поздно что-то исправлять, я не смогла поступить иначе. Прости!

Все эти слова, все её когда-то непонятные мне поступки сейчас сложились в одно единое целое, и всё встало на свои места… Она всё это время играла. Тупо играла свою паршивую никчемную роль, пытаясь показать себя обиженной и униженной. Пытаясь выстоять своё «Я» и не потерять авторитет милой и добродушной Поли. Блять…

Это точно не сон?

Секунда, две, три… И вот уже сонная Гагарина лениво открывает входную дверь и прилично удивляется, когда замечает меня на пороге. Странное ощущение небывалой ранее неприязни к этому человеку подкатило настолько сильно, что мне даже просто смотреть на неё сейчас противно.

— Ди… — не собираясь слушать ни единого слова, я грубо отталкиваю хрупкую блондинку в сторону и забегаю в квартиру, не задумываясь о том, что её сын и муж могут уже спать. Сомневаюсь, что в данный момент вообще о чем-то задумываться нужно. — Билан, я не поняла тебя, — эту фразу я услышал уже после того, как вломился почти во все комнаты просторной квартиры.

Её нигде нет. Замечательно… Впрочем, здесь вообще никого нет.

— Где она? — возвращаясь обратно в коридор и наблюдая за тем, как Полина нервно закрывает входную дверь и в своей любимой манере скрещивает руки на груди, я стоял и дожидался ответа от своей подруги, которой такое внезапное ночное появление явно не понравилось. — Где Ханова?

— Знаешь, что… Ты мне тут, во-первых, давай не ори, а во-вторых… Слушай, а вы всегда отношения именно в моей квартире выяснять будете? Билан, я всё понимаю, но ты совесть имей. Ты время видел? — а вы совесть имели? — А если бы у меня ребёнок был дома?

Знаете, так мерзко сейчас стоять и смотреть на Полинку, на мою Полинку… На друга, которого ценил и уважал столько лет. На друга, за которого разорвать был готов. Мы ведь столько всего вместе прошли, столько пережили. Этот человек знал меня всего вдоль и поперёк, без всяких мелких трещинок.

Именно поэтому так больно.

— Ты же всё знала. Чёрт, Гагарина ты всё, мать твою, знала, — сказав это почти шёпотом, я натянул на лицо горькую усмешку, с отвращением замечая, как зрачки Полины расширяются, а злость на лице сменяется удивлением.

Нет, всё же не сон.

— Дима, ты… Ты пил? — Гагарина делает неловкий шаг навстречу ко мне, хотя сама прекрасно понимает, что всё, врать смысла уже нет. Доигрались. — Что? Что я знала? Ты… Ты о чем?

— С Ирой сегодня встретились, представляешь. Как она там любит говорить? Совершенно случайно, да, — а вот и долгожданные эмоции.

И без того бледное лицо Полины становится ещё ближе к чистому белому цвету, а глаза моментально начинают блестеть, сообщая о том, что сейчас потекут слезы.