Love is above all (СИ) - Кузнецова Екатерина "beaussible" - Страница 68

Снова эти слёзы…

— Дим, выслушай…

— Я ведь доверял тебе. Тебе, Гагарина! Ты в больнице со мной сидела, слезами своими фальшивыми мою койку заливала, за руку меня держала. Ты уже тогда обо всем знала, знала и молчала. Вы меня все до единого ходили и упрекали в том, что я подонок, идиот, который сам потерял своё счастье, свою Полю… Я подыхал от угрызений совести в четырёх стенах, а вы вместе с ней в это время спокойненько жили себе и ни о чем не думали.

— Дима, послушай, ей тоже…

— Что? Что тоже? Нелегко было? Трудно? Больно? Что ей тоже, Гагарина? — подойдя почти вплотную к Полине, я заметил, как по её лицу скатываются слезы, а по телу пробегает едва заметная дрожь. — А знаешь, почему так больно? — снова лишь тихий шёпот, который, я уверен, долетит до сердца куда быстрее, нежели самый громкий крик. — Потому что я вот из-за всех вас сдохнуть хотел, а вы всё это время в добродетельниц играли.

Знаешь, Дим, в жизни есть вещи, которые иногда просто не стоит вспоминать…

— У нас же все могут быть грешными, кроме Пелагеи. Как же вы могли затоптать такое чистое имя. Зачем, правда? Лучше найти такого, как Дима, козла отпущения, и всё… Можно жить спокойно, — обойдя Гагарину, я направился к двери и, напоследок кинув что-то наподобие «ненавижу», с грохотом захлопнул дверь с обратной стороны.

[…]

За окном до невозможности темно и, как назло, ещё льёт сильный проливной дождь. На часах глубокая ночь, рано утром рейс на самолёт, мне желательно выспаться, а я, будто совершенно позабыв об этом, сижу сейчас на полу в своей прихожей и жду… Жду, когда он приедет. А он едет. Конечно, я уверена в том, что Билан сейчас мчится с бешеной скоростью сюда, наплевав на свою безопасность, и буквально через несколько мгновений будет уже здесь.

Всё слишком ожидаемо. Это же Дима.

Кажется, что после слов Гагариной «Поль, он всё знает», которые я услышала на том конце провода около получаса назад, у меня весь мир замер. Просто стрелки на часах остановились, дыхание перехватило, а все надежды в один миг раскололись и исчезли. Разумеется, Дима должен был узнать обо всем рано или поздно, но он должен был это узнать от меня. От меня лично. А не от кого-то другого.

Ещё и от самой Иры, господи… Да как такое вообще могло произойти?

Странно, но ещё полчаса назад я готова была биться в истерике и бить посуду по всей квартире, тщательно продумывая план дальнейших действий и громких речей, а сейчас я абсолютно спокойна, хотя… Наверное, это нельзя с полной уверенностью назвать спокойствием. Скорее, это попросту обреченность. То самое состояние, когда ты понимаешь, что ни твои слёзы, ни твои истерики всё равно уже не помогут. Всё. Раньше нужно было думать, раньше нужно было плакать.

Сейчас обратной дороги нет. Что сделано, то сделано.

На всю квартиру резко раздаётся звонок в дверь, который будто прерывает все остальные звуки в ближайшем километре. Уже через секунду гробовая тишина. Ноги непроизвольно дрожат, руки трясутся, перед глазами белая пелена, но я, будто на автомате, «уверенно» встаю с пола и, дёрнув за ручку, широко распахиваю дверь.

Взгляд… Абсолютно пустой безразличный взгляд. И холод. Сильный невозможный холод.

Вот объясни мне, зачем тебе такой счастливой возвращаться на этот чёртов проект? Для чего?

Я искал тебя везде, где только мог. Я землю готов был грызть, чтобы тебя найти…

Поля, я до сих пор люблю тебя…

Поля, я рядом. Слышишь?

Знаете, я ожидала всего: криков, ругани, истерик, но… Но не молчания. Не такого молчания, от которого челюсть сводит и ком в горле стоит. Не такого молчания, которое не только прерывать нет желания, но и дышать при котором даже нереально.

Кажется, будто сейчас кто-то специально перекрыл доступ к кислороду и с издевкой ждёт того, что же две марионетки будут делать дальше. Ничего они не будут делать.

— Дима, я, честное слово, я хотела тебе всё рассказать, я… — сделав шаг навстречу к Диме, я почувствовал такую острую боль, когда он резко отступил назад, ясно давая понять, что мне лучше даже не приближаться. Ему противно. Ему больно. Я вижу. — Дим…

— Поль, это всё. Совсем всё, — нет, нет, нет… Дима, пожалуйста! Выслушай! — Я ради этого приезжал, — и это действительно всё.

[…]

Открыв входную дверь и увидев перед собой промокшую под дождем брюнетку, я лишь едва заметно усмехнулся и облокотился о дверной косяк так, словно на большее сил и не было.

— Не ожидал, что ты приедешь так быстро, — не ожидал, но знал, Билан.

— Я тоже не ожидала, — Ира тяжело выдыхает и неуверенно протягивает мне бутылку красного вина, которую я попросил ее купить по дороге.

Как там говорят? «Чем черт не шутит»?

Я тоже умею шутить.

========== XXI ==========

«Удивительно, как легко отказываешься от того, с чем вчера, думалось, невозможно расстаться…»

— Э. М. Ремарк.

Я сидела в гримёрке Юрия Викторовича на одном из небольших стульчиков, стоявших возле белоснежного дивана, и едва успевала улавливать суть разговора двух своих коллег, периодически даже пытаясь участвовать в их беседе. Вряд ли у меня это получалось хорошо, потому как ограничивалась я буквально несколькими словами, да и не уверена, что они были действительно по той теме, которую мужчины обсуждали. Но нужно было говорить хоть что-то, как-то «держать себя». Хотя бы ради того, чтобы попросту избежать неуместных вопросов и сочувственных взглядов, которые бы ещё больше усугубили сложившуюся ситуацию. Собственно, этим я и занимаюсь уже вторую неделю. Никаких лишних пересечений ни с кем из коллег, никаких разговоров с ними же дольше трёх-пяти минут, никаких слез и откровений на людях. Конечно, все в этой комнате уже и без меня давно всё знали, понимали и видели. И Александр Борисович, и Леонид Николаевич далеко не глупые люди. Пытаться скрыть от них что-то, утаить – это, в принципе, бесполезно. Да и это априори невозможно скрыть.

После того, как Дима узнал про Ирину, прошло чуть больше недели. Чуть больше недели с того самого момента, как он решил поставить жирную точку в нашей истории, не желая даже слушать никаких объяснений и извинений. Он окончательно перечеркнул всё, что нас связывало, и оборвал всевозможные прямые связи со мной. Если сначала я думала, что ему просто необходимо время, чтобы остыть, подумать обо всем, то сейчас я знала точно, без каких-либо сомнений – Дима принял это решение осознанно. Когда я прилетела обратно в Москву после похорон Ваниного отца, я первым делом захотела сразу же встретиться с Биланом, искренне надеясь, что за эти пару дней он уже успел переварить последние события и сейчас у нас получится более-менее спокойный разговор. Каково же было мое удивление, когда, приехав на свою репетицию чуть раньше, дабы застать в «Останкино» Диму, я увидела лишь Агутина вместе с его командой.

[…]

Несколько дней назад.

Хоть и неуверенно, но как можно скорее я направлялась в сторону зала, где у нас обычно проходили и проходят репетиции. Я чувствовала, как по телу бегает мелкая дрожь, а волнение все больше отдаёт неприятной болью в голове. Если честно, на данный момент у меня не было абсолютно никакой подготовленной речи или шаблонных фраз. Я понятия не имела, что через пару мгновений буду говорить Диме, который явно будет не рад меня видеть. Но не могу сказать, что меня именно это сейчас волнует. Скорее, я больше переживаю за то, что за эти несколько дней, что я была в Новокузнецке, Билан ни разу не ответил ни на одно мое сообщение и ни на один мой телефонный звонок. Я не обрывала его телефон, не писала длинных навязчивых sms, я просто хотела поговорить. Мне нужно было знать, что у него все в порядке.

Ханова, серьезно?! В порядке…

— Леонид Николаевич, а… — чуть приоткрыв дверь и заглянув в зал, я растерянно посмотрела на Агутина, который до меня был полностью погружён в процесс репетиции со своей командой, и немного опешила, не увидев среди присутствующих Диму.

— Здравствуй, Поль, заходи, — приветливо мне улыбнувшись, мужчина направился в мою сторону, давая своим подопечным возможность немного отдохнуть.