Знамена из Пепла (СИ) - Шкиль Виктория - Страница 53

Лёгкая улыбка скользнула по полным губам абассы и тут же истаяла. Она знала, как опасна её кровь для хафаша.

— Мы живы, пока мы помним. Мы строим настоящее на костях прошлого, а не возрождаем его. Ты — настоящее, Мустафа! Или мне называть тебя Марустаф?! Ты сделал большее для своего владыки, чем сделали все слуги ушедших царей! Разве ты не достоин большего?

Несколько долгих ударов в сердце он смотрел на неё, потом хлопнул по подлокотнику кресла рукой. Посыпалась мелкая пыль, дерево жалобно затрещало. Он поднялся, выпрямился во всём своём мрачном величии и богатырском росте.

— Я создан для сокрушения людей и народов, вставших у меня на пути! И я беру себе то, что мне больше по нраву! Править камнями и песками, бить плетью рабов и собирать подати...— его белые зубы обнажились в брезгливом оскале.— Избавь меня Ночь от такого!

— Тогда подчини себе и землю за песками и камнями, сокруши их царей! Ты не погонщик рабов и не сборщик податей. Ты вырвал себе власть и только тебе носить венец из костей поверженных!

Абасса прильнула к нему, прижала узенькие ладони к широкой груди. Добавило тихо, заглядывая в глаза снизу вверх, пытаясь прочесть по ним его мысли.

— Только не делай Войну своей невестой. Она предаст тебя, как предала когда-то, разбив сердце копьём твоего врага...

— Лиллис…— впервые за весь разговор Гюлим назвал абассу по имени, его пальцы впились в её подбородок, он наклонился к её лицу так близко, что чувствовал её горячее живое дыхание.— Орел не станет сидеть в гнезде всю свою жизнь. Он должен взвиваться за облака, чтобы ринуться на добычу…

Она прикрыла глаза. Его ноздри раздулись, затрепетали, ловя её запах…

Лёгкий шорох у входа заставил его обернуться. В десятке шагов, в дверном проёме стоял слуга. Хафаш, но из младших, прошедший обращение совсем недавно, что выдавала мертвенно бледная кожа. С явной неохотой Гюлим разжал пальцы, освобождая абассу.

— Хозяин,— слуга согнулся в низком поклоне.— Мургу Мулфак ждёт.

***

— Наглис, эламеи, абассы, хафаши из кланов Меча, Чаши и Красной Луны,— гнусаво проговорил Мургу Мулфак, растягивая слова.— Изгои, спесивицы, шакалы пустыни. К чему вам этот сброд?

Мургу Мулфак был хафашем, проклятым мертвецом, пьющим кровь у живых. В прошлом воин, как всё окружение Гюлима, ныне шпион, играющий роль купца, или купец, занимающийся шпионажем — трудно сказать, что ему ближе. Выглядел он в соответствии с образом. Халат из золотистой парчи, пёстрый шелковый тюрбан, грудь, сверкающая золотыми украшениями. В унизанных перстнями пальцах сухо постукивали янтарные чётки. Ростом Мургу (если без тюрбана) едва доставал макушкой до луки седла. Обладал непомерным упорством и целеустремлённостью, с которыми опровергал миф, что хафаши не могут толстеть. Выглядел он впрочем, не толстым, а отёкшим, но желающих с ним спорить не находилось.

— Сотня воинов,— обронил Гюлим.— Пусть даже слепленных из помёта, но под рукой, лучше сотни воинов из железа, но далеко.

— Это значит,— протянул Мургу, словно пробовал слова на вкус и, судя по кислой мине, он ему не понравился.— Вы твёрдо решили начать войну…

— Разумеется! Ты, я вижу, этому не рад?

Шутливый тон вопроса не мог обмануть Мургу, ясно почуявшего угрозу. Он облизнул полные губы, спросил:

— Но с чем? Как они будут воевать? Во всём мире не найдётся вещи способной их объединить, не говоря уж о том, чтоб заставить сражаться за что-то кроме своих шкур.

— Эти твари преклоняются перед Силой. И я покажу им её!

Наступила пауза, шпион и купец таращил на Гюлима глаза, словно о чём-то раздумывал. Наконец он решился.

— Я верный ваш раб и я спрашиваю себя, на что надеется мой повелитель? Я знаю, он собирает войско мертвецов, опустошая кишлаки и перехватывая караваны. Но что несколько тысяч зайданов[2] против сотен тысяч воинов шаха? Может план моего повелителя зиждется на Пиале Жизни? Но она у полукровки мхаза, а он…

— Раб достаточно давно служит повелителю,— холодно оборвал Гюлим.— Ему пора бы запомнить, что у повелителя всегда имеется запасной план. Иди, Мургу, выполняй приказание.

[1] Ангел

[2] Оживленные и управляемые магией мертвецы

Растянутая вереница всадников и гружённых поклажей верблюдов медленно ползла по дороге. Надуваемый с моря ветер надувал парусами жёлтые плащи сафуадов, трепал вымпелы на копьях эльвенорских воинов. Едущие позади кавалькады воины эмира распевали песню — тягучую и, донельзя, заунывную. Певунами их наградил Бабек-Мирза ещё в Шандааре, где они останавливались для отдыха.

На этот раз они разместились во дворце самого правителя. Митру и Феранору пришлось посетить несколько званных обедов, где любопытный эмир пытался выспросить их о походе. Как понял Феранор, их истинная цель осталась для него тайной.

***

— Вы, конечно же, ловили Чёрного Ястреба, да покарает Алуит эту безбожницу и блудницу! — эхо голоса Бабек-Мирзы отражалось от округлого потолка, расписанного изречениями двенадцати Пророков и цитатами из Хтабанса.— Хвала Всевышнему, что Саффир-Шах — да будет вечно благословенно имя его! — снизошёл к мольбам вернейшего своего слуги, прислав сафуадов, с Молодым Львом во главе! Теперь, караванщики идущие из Шандаары в Альмадин и обратно неустанно благодарят Алуита за избавление!

— Алуит — свидетель, вы воздаёте мне незаслуженные почести, Бабек-Мирза,— ровно отвечал Митр.— Злодейка оказалась изворотлива для меня...

Феранор скромно помалкивал, слушая беседу эмира и царевича через персонального толмача — Бальфура. К этому времени тот почти оправился от ран и лишь немного прихрамывал.

— Я счастливый человек, потому что при жизни узнал, что великую доблесть Молодого Льва превышает только его скромность! — подольститься эмир и захлопал в ладоши.

Это было не проявление восторга, как вначале решил Феранор, а всего лишь вызов слуг. Двери распахнулись и в зал, где изволил принимать дорогих костей Бабек-Мирза, вошло полдесятка красивых девочек, одетых в рубахи и шаровары, вырывающие глаз своей яркостью. Они несли широкие подносы на которых стояли полные кушаний блюда, в основном фрукты и сладости.

Чтобы соблюсти этикет эмир трижды предложил гостям отведать угощения сделав это быстро и скороговоркой. Феранору натерпелось узнать, что-нибудь о Сагмире.

— А что слышно о самой разбойнице? — спросил он через Бальфура.

Бабек-Мирза с удовольствием подхватил эту тему. Из его короткого, но пресыщенного льстивыми и высокопарными фразами рассказа Феранор узнал, что банда Чёрного Ястреба прекратила существование.

— Говорят, её зарезали собственные головорезы,— не без злорадство добавил эмир.

«Жаль»,— подумал Феранор совершенно неожиданно для себя.

Он даже пропустил объявленный по этому поводу тост.

— А скажите мне, почтенный Бабек,— осушив чашу до дна проговорил Митр.—Возвращаясь обратно мы наткнулись на пустой кишлак где нашли безглазые трупы. Как водится, мой проводник винил во всём демонов пустыни и чёрное колдовство. Не доходили ли до вас слухи, кто мог совершить это злодейство?

— Мне доводилось слышать об этом,— грустно качнул тот высокой чалмой и вздохнул.— Из нескольких кишлаков вдруг пропали все жители. Думаю, это проделки Чёрного Ястреба или других разбойников. Пустыня ведь рядом, а среди бохмитов находятся отступники, которые, забыв о том, чему учили Пророки, грабят и угоняют в рабство правоверных, будто какой-то скот. Им очень нравится, что дремучая чернь списывает их дела на злых духов!

***

В Шандааре они провели три дня. На прощанье эмир предложил выделить им эскорт и Митр предложение милостиво принял. До Шагристана им пылить десять дней, а перемётные сумки полны золота.

Город они увидели к полудню.

— Виндолин![1] — выдохнул Феранор.

За кольцом городских стен, занимавших половину горизонта, бугрились коробки домов. В промежутках, между цветными крышами бетелей и вонзающимися в небеса иглами минаретов, сверкала морская гладь.