Белая Бестия (СИ) - Положенцев Владимир - Страница 20

— Слушаюсь, госпожа Белоглазова.

И вдруг тоже рассмеялся:

— Старшим группы назначен я, так что брось свои атаманские замашки и вытягивай вперед белоснежные ручки, Полина Николаевна.

Анна почему-то не удивилась тому, что Бекасов назвал ее Полиной Николаевной. Забралась обратно на бричку, послушно вытянула сомкнутые в запястьях руки:

— Извольте, товарищ Шилов.

Мужчина вынул из сапога веревку, несколько раз обмотал ею руки девушки.

— Не очень крепко?

— Нормально. Ноги, думаю, вязать не стоит, куда девице от такого богатыря убежать.

— Так и быть, — усмехнулся Бекасов-Шилов, взял поводья, слегка хлестнул лошадь. Старая кобыла, купленная за 15 рублей на станции у крестьян, медленно потянула с холма, где сразу за ним начинался сосновый лесок, а левее уже просматривалась окраина Тарасовки.

У околицы их остановили человек пять вооруженных кавалерийскими винтовками и шашками людей. Это были явно дозорные повстанцы армии Нестора Махно.

На каждом — добротная высокая папаха из каракуля. Синие, как из одной лавки кафтаны, обмотанные ремнями и пустыми пулеметными лентами, черные галифе, короткие начищенные сапоги в гармошку. Между двумя ивами плакат — «За безвластные Советы рабочих и крестьян!»

— Стой! — крикнул один из повстанцев с вислыми рыжими усами и короткой, но почему-то черной бородкой. — Тю, красного гостя к нам сюда принесло. Да еще с бабой. Вот это удача.

Он приставил шашку к уху Бекасова, обернулся на приятелей:

— Что, сразу бритвой большевичка пощекотать, а потом карманы проверить, али наоборот?

К повозке подошел его коротконогий товарищ с длинными, как у художника или студента волосами, перевязанными на лбу конопляной веревкой. Он вытирал рукой рот и морщился, будто съел что-то гадкое.

— Погоди, Степан, с июня мы с большевиками вроде как снова враги. А может ужо и помирились.

— А черт их разберет, я уж запутался, — не опуская шашки, сказал Степан. — То мы тоже красные, то снова сами по себе. То наш батька красный комбриг, то опять для большевиков контра. То бей Петлюру, то целуйся с ним. Тебе чего, служивый, здесь понадобилось? Бабу нам свою привел, сам не справляешься? Ну, давай, мы охотно.

Усатый опустил клинок, схватил за руку «бабу».

— Во-на, так она связана. Это чего, чтоб не царапалась?

Петр слез с брички, сплюнул под ноги рыжеусому повстанцу:

— Не лапай, вымесок.

— Что?! — обомлел тот.

— Еще раз тронешь барышню, усы оборву. Вместе с лудной головой. Всех касается.

Ротмистр обвел компанию жестким, колючим взглядом.

Дозорные пооткрывали рты, волосатый студент издал звук похожий на хрюканье, сплюнул, стал стаскивать с плеча ружье.

Бекасов ухмыльнулся, поманил «студента» пальцем. Когда коротконогий нехотя приблизился к повозке, ротмистр разгреб сено. Под ним была корзинка, доверху набитая английскими гранатами Миллса. Одну из них Петр взял в руки, продел в кольцо указательный палец.

— Ну что, окаёмники, полетаем или вежливо поговорим?

— Погутарим, — тут же согласился студент. Остальные повстанцы напряглись, словно увидели огромную змею.

— Так вот, мухоблуды, я красноармеец 14 армии Южного фронта командарма Александра Ильича Егорова. Раньше 14-я была 2-ой Украинской.

— Знаем, и про армию, и про полковника Егорова, — вышел вперед высокий махновец с довольно молодым, но рябым лицом. Лоб его перерезал свежий розовый шрам. На кончике носа-бородавка. Уши острые, красные. Снял шапку, похлопал себя по совершенно лысой, будто бритой шашкой голове. — Егоров из правых эсеров, говорит, что Ленин немецкий шпион, а на поезде из Швейцарии его привезла контрразведка Германии. Странно, что его комиссары сделали начальником, а не расстреляли. Да-а, большевики и с бесом оближутся, ежели им выгодно. Жиды, одним словом. Ну и что же Егоров?

— Командарм прислал Нестору Ивановичу подарок, — кивнул ротмистр на Анну.

— Ха, тут такого добра навалом, — сказал рябой. — За пол картофелины — десяток. А это пугало и луковицы не стоит.

Все заржали.

— Даже если «пугало» — племянница командующего Белой армией, Полина Николаевна Деникина?

Анна слезла с повозки, размяла пальцы связанных рук, подошла к рябому. Стянула с себя платок, встряхнула пышной, вспыхнувшей искрами на солнце шевелюрой. Сощурилась:

— Луком блевать будешь, пес плешивый, когда я тебя им по самые твои крысиные ушки накормлю.

С этими словами она резко ударила мыском сапога в коленную чашечку лысого. Тот взвыл, переломился пополам, схватился за ногу.

Никто из махновцев не проронил ни слова, не двинулся с места. Все зачарованно глядели на племянницу Главкома Добровольческой армией.

Антон Иванович сидел в просторном кабинете за массивным столом из красного дерева, быстро, размашисто писал. Видно, он заранее тщательно обдумал текст, поэтому мысли ложились на бумагу без промедления и колебания, что вообще-то было свойственно характеру Главкома. Он сочинял ответ командующему Кавказской армией генералу Врангелю, который несколько раз уже письменно и публично выражал недовольство по поводу слабого снабжения его армии. Якобы другим — генералам Сидорину, Розеншильд фон Паулину, Добровольскому, Май-Маевскому, «перепадало все самое лучшее» — и продукты, и оружие. И кредиты никогда не задерживают. А «кавказцы» де нелюбимое дитя ВСЮР. Врангель всюду говорил, что подобная ситуация сложилась из-за личной неприязни к нему Главнокомандующего.

Деникину надоели жалобные письма и телеграммы Врангеля, он не раз пытался объяснить Петру Николаевичу, что его никто не обделяет, а материальные средства распределяются в зависимости от положения дел на фронте той или иной армии.

Вчера генерал Врангель прислал в Ставку своего начальника штаба Юзефовича. Яков Давидович доставил очередную гневную депешу. А на словах передал — барон считает невозможным без дополнительных подразделений пехоты удерживать линию фронта Камышин-Борисоглебск.

Антон Иванович собирался было поручить написать ответ своему помощнику генералу Лукомскому, но передумал. Решил урезонить Врангеля в очередной раз сам. В первую очередь тем, что все человеческие и материальные ресурсы теперь брошены на Северный фронт, где к Москве через Орел пробивается генерал Май-Маевский и барон не может этого не понимать.

Впрочем, здесь и таилась главная дискуссионная слабость Деникина. Врангель изначально был категорически против немедленного наступления на Москву с трех расходящихся направлений, что распыляло, как он считал, и без того малые силы Белой армии. Предлагал закрепиться на рубеже Екатеринослав — Царицын, а затем единым железным кулаком нанести сокрушительный удар по большевикам. А немедленное наступление только распылит силы ВСЮР на обширном театре военных действий, и прорыв врага на любом участке фронта, при находящихся далеко позади баз снабжения, приведет к краху. Врангель открыто говорил, что тактика Деникина — преследовать врага на его плечах, не давая ему опомниться, полный абсурд и фантазии. Хотя бы по той причине, что силы красных троекратно превышают численность армий ВСЮР. У самого барона Врангеля в армии к осени находилось около 57 тысяч бойцов, треть из которых — красные военнопленные, на которых не было никакой надежды. Но и их надо было кормить, поить и платить им жалование.

Из — под Курска в Ставку приходили ободряющие сообщения. Большевики вроде бы уже готовятся бежать из Москвы в Вологду, перебрасывают на фронт дополнительные дивизии из эстонцев, латышей и китайцев. Май-Маевский доносил, что продвижение его армии несколько замедлилось, но он уверен что вскоре возьмет Курск. Правда, он ждет пополнения, так как потери добровольцев немалые. Но где найти пополнение, которое постоянно просит и Врангель? Вроде бы Южный фронт красных почти развалился. Повстанческая армия Махно под ударами генерала Слащёва, 1-го Симферопольского и 2-го Феодосийского полков отошла на запад Украины. Сейчас Батька как мышь сидит по данным разведки в Ольшанке на Херсонщине и выжидает момент, чтобы осуществить прорыв. А сдержать 50-ти тысячную Революционную повстанческую армию Украины, состоящую в основном из бывших частей Красной армии, будет очень не просто. Сейчас Махно в контрах с большевиками, но может в любой момент с ними помириться и тогда придется противостоять их совместным действиям. Деникин ещё через атамана Краснова предлагал ему если не дружбу, то перемирие. Но упрямый анархист-коммунист не хочет ни с кем идти на компромисс. Со всеми успел повоевать — и с гетманом Скоропадским, и с войсками советской УНР, и с Петлюрой, и с германо-австро-венгерскими оккупантами и с белыми и с красными. Твердо отстаивает свою идеологию — социализм без большевиков и политических партий. За это его можно уважать, но стоит и бояться. Если Махно вырвется, тылы ВСЮР окажутся под ударом, о чем и предупреждает барон Врангель.