Белая Бестия (СИ) - Положенцев Владимир - Страница 50

— Где оно? — наконец прямо спросил есаул.

— Так вы даете мне слово офицера?

— Да, черт возьми, если вы еще способны верить офицерскому слову.

— Способна, есаул, потому что сама его всегда держу.

— Да? Вы выполняли секретное задание штаба, но обратно в Ставку почему-то не торопитесь, а? Значит, провалили дело, не сдержали слова?

— При этом я никого не обманула. А в Ставку отправился мой напарник. Только это уже ничего не изменит. Ничего! Именно поэтому я считаю для себя возможным оставить поле боя и уехать.

— Ладно, не сердитесь. Белая бестия, хм, вы действительно бестия. Так, где ценности?

Анна выдержала театральную паузу, потом приблизила к его лицу свое, будто собиралась поцеловать.

— Они закатаны в консервные банки.

— Что?

— Сами подумайте, какое сейчас может быть производство тушенки?

Есаула эти слова пронзили, как неожиданный выстрел в ночи. Он потер лоб, закурил.

— То есть… А ведь логично. Грудастый… Генерал месяц назад отправил французам партию говяжьей тушенки с усиленной охраной. Я ее возглавлял, еще подумал — что за ценность такая эта тушенка, что б ее таким конвоем сопровождать.

— Куда конкретно доставили французам консервы?

— В Николаев. Там в Бугском лимане стояли малые французские катера.

— Кому передали? Есаул, что я из вас каждое слово клещами вытаскиваю!

— Интенданту морской службы лейтенанту Дюменелю. Он и расписку дал. Десять ящиков Гавриловской тушенки. Что же получается, десять ящиков золота?

— Не пугайте меня, господин Наяденцев. Возможно, не десять. Ценности могли быть в нескольких ящик, в других действительно тушенка. Настоящие мясные консервы все же наверняка для прикрытия делали на заводе под Гавриловкой. Эти катера были с какого транспорта?

— С Ориона, он стоит на рейде Очакова. Стоял.

— Ну вот, туда завтра и побежит генерал Грудилин. Возможно, он возьмет вас с собой, но про ценности ничего не скажет. Он наверняка взаимовыгодно договорился с французами. Нужно срочно проверить завод, может еще на складах осталась, хм, тушенка. Желательно найти рабочих, что закатывали ценности в банки, не сам же генерал этим занимался. Странно.

— Что странно?

— Странно то, что вы были не в курсе его делишек с тушенкой. И то, что рабочие завода еще не проговорились. Значит, кто-то над ними стоит, кто-то держит их за горло. Кто, есаул?

— Не знаю, теряюсь в догадках. Окружение верховного руководителя небольшое. Мы с капитаном Ростопчиным, поручик Одинцов, еще пять — шесть офицеров. В основном, с Кавказского фронта. Поручик, кстати, негласно является начальником нашей республиканской тайной полиции.

— Что значит «негласно»?

— Ну, генерал говорит, что у нас свободная республика, а потому нам не нужна внутренняя тайная полиция. Но всё же поручил Одинцову набрать человек десять. Они вроде как ловят шпионов и разбойников. На самом деле, проверяют тех, кто нанимается в нашу трудовую общину. А если сказать правду, обирают. Только за деньги или другую, какую мзду и берут. Здесь действительно, по сравнению с остальным Приднепровьем, рай. Был рай, я так понимаю.

— Пригласите, пожалуйста, Одинцова, есаул.

Наяденцев растоптал сапогом окурок, выглянул в дверь. Окликнул поручика несколько раз, но ответа не получил. Тогда вышел из подсобки. Из коридора слышалось его невнятное бормотание.

Оставаться в «опочивальне» смысла не было. Анна вышла из нее, но никого не увидела. Пошла по длинному коридору замка, освещенному лишь луной, пробивавшейся сквозь узкие окна-бойницы. Справа по ходу сквозь дверную щель пробивался свет, вероятно, там горела электрическая лампа. Белоглазова собиралась взяться за ручку, но дверь тут же открылась сама. На пороге стояли есаул Наяденцев и капитан Ростопчин в нательной армейской рубахе. Он заправлял ее в галифе.

— Нет нигде Одинцова, — сказал есаул.

— Срочно нужно ехать на консервный завод, — тихо сказала Анна и уже громко, в приказном порядке добавила:

— Срочно!

Запрягать ночью коней было не с руки, к тому же все солдаты-конюхи куда — то пропали. Вспомнили про тачанку Белоглазовой. Быстро впрягли отдохнувшую пару каурых, капитан закинул в бричку пулеметную ленту, есаул сел на козлы.

За садами, по степи, вдоль по берегу мчались во всю прыть, полторы версты промахали за несколько минут. Небольшой консервный завод с тонкой кирпичной трубой был темен и безжизнен. Ни сторожей, ни собак.

— Странно, здесь всегда кто-то есть, — сказал капитан, доставая из кобуры револьвер. Взвел курок. Его щелчок громко и зловеще прозвучал в полной тишине.

Есаул спрыгнул с тачанки, включил английский фонарь. Его луч остановился на приоткрытой двери завода. Подошли, прислушались. Дверь отворилась с душевыворачивающим скрежетом.

Внутри небольшого помещения стояло несколько станков для закатки консервов, по углам рядами расставлены пустые жестянки, два чана для варки мяса, рядом, прямо на земляном полу пучки каких-то, видимо, пряных трав. Приятно пахло гвоздикой, укропом, сельдереем. Значит, не так давно готовили очередную партию тушенки.

— Где склад? — шепотом спросила Анна.

Есаул махнул фонарем вперед. В другой руке он зажал немецкий самозарядный пистолет «Маузер».

Вышли с заводика через заднюю дверь. Склад оказался в двадцати шагах от него и выглядел в свете розового рассвета обычным мазаным сараем, где крестьяне обычно держат всякий хлам. Двери его были открыты настежь. У правой створки виднелись подошвы сапог. Есаул посветил. Это был бородатый мужчина в залитой кровью рубахе — косоворотке. Голова неестественно повернута набок.

— Семён, сторож, — сказал сдавленным голосом есаул.

В углу сарая — несколько перевернутых пустых ящиков.

— Банки пропали. — Капитан подошел к ящикам, пнул их ногой.

— А они тут были? — спросила Анна.

— Вчера Илюшка меня сюда посылал, велел пересчитать банки, сказал, что на днях вновь в Николаев французам харчи повезем. Было три ящика, в каждом по тридцать банок.

— Значит, срочно понадобились, раз Семёну шею свернули.

В углу запищала мышь, и в ту же секунду совсем рядом оглушительно застрочил пулемет. Тонкие стены сарая на глазах стали превращаться в решето, осыпаться пыльным градом. На головы полетела соломенная крошка.

Бросились на землю, поползли назад, чтобы спрятаться хотя бы за вторыми стенами сарая. Пулемет не умолкал, словно стрелял сумасшедший, не знающий усталости.

Наяденцев несколько раз выстрелил в пустоту из «Маузера». Его фонарь лежал невдалеке, освещая всех троих. Еще один выстрел он сдал по нему. Желтый глаз погас. Замолчал и пулемет. Ростопчин осторожно выглянул в дверь. На фоне рассвета над темно-синей водой Днепра он увидел длинную малоросскую повозку, а в ней два силуэта. Острый глаз капитана, воевавшего четыре года на Западном фронте и не получившего благодаря везению и сноровке ни одного ранения, сразу узнал кто это.

— Грудастый с Одинцовым, — сказал он.

— Во как, спелись, голубчики, — подал голос есаул. — Я давно подозревал, что они чего-то вместе крутят.

Белоглазова сплюнула попавшую в рот глиняную крошку, ухмыльнулась:

— Вашей институтской наивности, господа, можно только позавидовать. Сразу нельзя было понять, что ваш верховный руководитель при первой серьезной опасности удерет? Республику они создали, посмотрите на них, тоже мне, Антоний и Октавиан во главе с Нероном. Трудно, конечно, было догадаться, что ваш Грудастый отправляет французам, которые с ним в доле, ценности вашей доморощенной республики. Видно, сейчас последнюю партию с собой он и прихватил.

— Так про прорыв Махно вы сочинили? — спросил Наяденцев.

— Повторяю, есаул, прорыв будет, а куда Нестор Иванович пойдет первым делом, не знаю, не спрашивала. Наверняка и сюда заглянет. А Грудилин попался на мой крючок. Впрочем, куда бы он делся? Старичок не дурак и прекрасно понимал, что рано или поздно придется воспользоваться услугами французских союзников. Что вы так противно улыбаетесь, капитан?