Белая Бестия (СИ) - Положенцев Владимир - Страница 52

Так Белоглазова и поступила.

От часовни, прячась по темным углам, как вор, добралась до Bivd du Cap, а там вверх по улице вышла на тихий переулок, где находилось бистро «Верн». Когда-то забегаловку посетил знаменитый писатель Жюль Верн и отец месье Жюля назвал свое заведение в его честь, переименовав из не очень благозвучного — «Морская тина». Впрочем, местные так до сих пор и называли это бистро — «Тина».

Анна подошла к харчевне, когда хозяин открывал ставни на окнах второго этажа, где он жил с малолетней дочерью. Его жена скончалась несколько месяцев назад от заражения крови, порезавшись на кухне разделочным ножом. Еще довольно молодой Дюпон пытался найти ей замену, но пока безуспешно. И увидев под окнами «очаровательную госпожу Анну», расплылся в улыбке.

— Вы?! День будет удачным, мадам, раз с утра я увидел вас, — помахал он рукой.

— Он будет и для меня удачным, месье Дюпон, если вы мне поможете.

Лицо трактирщика сделалось чересчур озабоченным.

— Что случилось, госпожа Анна? — спросил он, пытаясь более точно произнести по-русски слово «госпожа». Это звучало смешно и трогательно.

Анна тоже улыбнулась.

— Не впустите ли вы меня внутрь?

Жюль помотал головой, видимо, осуждая себя — как он сам не догадался сразу этого сделать?

Ходить вокруг да около смысла не имело. Скоро придут посетители, и разнесется молва из утренних газет о покушении на русскую мадам Белоглазову в госпитале Антиба. Поэтому Анна в общих чертах ввела Жюля в курс дела. Агенты Москвы устраняют на юге Франции бывших белых офицеров, боясь, что они создадут мощный военный союз, который будет угрожать Советам. Когда-то и она воевала с красными в Добровольческой армии, поэтому тоже попала под прицел. Сначала ее подстрелили у часовни Гаруп, а сегодня ночью в госпитале к ней в палату пробрался наемный убийца и пытался, что называется, добить. О первом покушении на нее месье Жюль наверняка читал в газетах.

— Да! — схватил за руку Анну трактирщик. — Когда я узнал эту новость, то чуть от страха за вас не потерял сознание.

Белоглазова вполне откровенно поморщилась:

— Не преувеличивайте, месье Дюпон. Кто я для вас? Просто обычная знакомая из русских эмигрантов.

Жюль сжал ее руку, стал приближать к себе, чтобы, вероятно, поцеловать, но остановился. Наверное, понял, что это будет уж очень смелым поступком даже для француза. К тому же русские женщины не так раскованы, как местные.

— Нет, не просто знакомая. Очень даже хорошо знакомая. Я думаю о вас каждый день. Нет, не так. Каждую минуту. Я самый преданный ваш друг, госпожа Анна, и надеюсь, что эта дружба…

— Тогда докажите, что вы мой друг, — прервала его бурное словесное излияние Белоглазова. — Мне нужно спрятаться, чтобы агенты Советов меня не смогли вновь выследить.

— О-о, конечно, я охотно вас спрячу. Оставайтесь у меня, и никто никогда не догадается, что вы здесь.

Опять Анна поморщилась, укоризненно покачала головой:

— Я ценю ваше желание быть со мной, но ведь вы понимаете, что это невозможно. Хотя бы потому, что у вас юная дочь.

— Да, понимаю, я поторопился, однако…

— Месье Дюпон, я буду вам очень благодарна за помощь, но не сейчас. — Анна положила свою ладонь на его, и ей показалось, что по Жюлю пробежало электричество. Он дернулся всем телом и снова расплылся в улыбке.

— Мое сердце перешло на невероятный галоп, боюсь, оно вот — вот выскочит из груди и оставит умирать бедного, несчастного Жюля от любви.

Вот ведь французы, подумала Белоглазова, умеют преподнести женщине сладкую словесную конфетку, знают, что мы любим в первую очередь ушами. Не то, что наши… Она сразу вспомнила свою любовную историю со штабс-капитаном Половниковым, которого любила так, что темнело при виде него в глазах, а он оказался предателем. Никогда её не любил, да еще был агентом красных. Одно время он прикидывался, что любит её, но все равно никогда не говорил ей таких красивых слов. Или Петя Бекасов, ее давнишний воздыхатель… Петя, что б он провалился, долгие годы вздыхал по ней, а теперь пришел убивать. Возможно, из мести, за то что она так и не ответила ему взаимностью или за то, что бросила «на нож», отправив с донесением о ложном направлении прорыва Махно? Загадка.

— Вот, чтобы несчастный Жюль не умер, ему нужно подумать, где меня лучше спрятать. На время, разумеется. Дня на три, пока всё не уляжется.

— Что уляжется?

— Это такое словосочетание в русском языке, не имеющее ничего общего с кроватью. Пока все не успокоится. Так понятнее?

— Да, понятнее. А когда же уляжется?

Вопрос Анну сбил с толку. То ли Дюпон употребил «уляжется» в переносном, скабрезном смысле, то ли теперь в прямом. Надоел этот трактирщик со своим липким приставанием. Но ничего не поделаешь, приходится терпеть.

— Месье Дюпон, вы поможете?

— Называйте меня просто Жюль. Конечно, помогу. У моей кузины, кажется, троюродной, я уж запутался в родственных связях на маленьком Антибе, вам будет спокойно и уютно. У неё год назад умер супруг. Перепил красного молодого вина Мерло, не выдержало сердце. Хотя Амели всем говорит, что он смертельно простудился на рыбалке. Но я-то знаю, что толстый сапожник Бранкар никогда сетей в руках не держал и его дырявая лодка, лет пять валялась на берегу. Молодое красное вино очень опасно для сердца, в больших количествах.

Он опять сжал руку Анны.

— Вот и поберегите свое сердце, Жюль. Хотя, я скорее не красное вино, а белое.

— Да белое, игристое, бьющее и в голову, и в сердце. Вы ангельская бестия.

— Бестией меня называли. Белой. Ангельской пока нет.

— У меня есть еще много любезных слов для вас, дорогая моя бестия. Но… Идемте, время терять нельзя.

Наконец-то он понял, что время дорого, — подумала Белоглазова и все же сделала трактирщику приятное — нежно поцеловала его в щечку.

Всю дорогу до собора непорочного зачатия Богородицы, рядом с которым жила кузина, месье Жюль держался за щеку, к которой своими коралловыми губками прикоснулась Анна. Он словно боялся, что поцелуй, в виде маленькой, райской птички, сорвется и улетит навсегда.

К дому Амели Дюпон привел свою спутницу с торца, где двухэтажное жилище с большой плоской крышей было отделено от дороги невысоким каменным забором. За ним находился небольшой фруктовый сад из абрикосовых и апельсиновых деревьев, а также нескольких овощных гряд. Часть баклажан, помидоров, перцев была собрана, другая покрывала коричневую землю изумрудной, свежей листвой.

Жюль перегнулся через ржавую железную калитку, отодвинул сзади нее задвижку. Прошли по благоухающему утренней свежестью саду к дому, трактирщик постучал в дверь. Никто не откликнулся. Тогда он рванул её на себя. Она оказалось не запертой. На правах родственника смело вошел внутрь.

— Что-то странно, — сказал почему-то шепотом Жюль. — В этот час кузена давно на ногах. А тут даже гряды еще сухие. — Амели!

В ответ тишина. Жюль быстрым шагом обошел две небольшие комнаты внизу, заглянул на кухоньку. Затем начал подниматься по скрипучей лестнице наверх. За ним шла Анна. На втором этаже у двери в одну из комнат стояла метла с крепкой ручкой. Дюпон взял ее как ружье, толкнул ногой первую дверь. Пусто. Вторую дверь он уже почти выбил плечом, ворвался внутрь с палкой наперевес.

Анна, задержавшаяся в коридоре — рассматривала картину на стене, почти такие же приносили прихожане в часовню Гаруп. Не исключено что среди них были и работы бывшего мужа Амели. За спиной Жюля, ворвавшегося в комнату, раздался дикий крик. Она подбежала к нему.

На широкой супружеской кровати с ангелочками по краям, сидела пышная, мягкая как французский сыр Бри с кремовым оттенком, дама. Она прикрывалась розовым в рюшечках одеялом и смотрела на Жюля глазами, полными ужаса. Рядом с ней, кто-то лежал полностью покрытый одеялом.

Однако ужас из черносливовых зрачков дамы тут же пропал. Она всплеснула руками, выпустив концы одеяла. Ее обнаженная, персиковая грудь была достойна кисти художника. Дюпон из вежливости слегка отвернулся, игриво закрыв пальцами глаза.