Белая Бестия (СИ) - Положенцев Владимир - Страница 59

Белоглазова сама вставила в дужку замка гранату, которая подошла как нельзя лучше, кивнула Петру:

— Наверх, я за тобой.

Беспрерывно кашляя, ротмистр полез наверх.

— Курить нужно меньше, — проворчала ему вслед Анна, вынула чеку. Однако освободившийся рычаг выбил гранату из душки. Она упала на пол под ноги Белоглазовой. «Если «британка» старого образца, рванет через семь секунд, если нового — через четыре», — пронеслось в голове.

Анна подпихнула ботинком бомбу к двери, бросилась к лестнице. Поднялась на первые две ступеньки, а дальше ее втянул за шиворот в жутко задымленную комнату Бекасов.

Отвалились от люка в угол, зажали уши, открыли рты. «Британка» оказалась «старомодной», взорвалась через 7 секунд. Однако уши все же заложило, а по головам словно прошелся дробильный молот.

Железную дверь в подполе раскурочило, но с петель не сорвало. Через рваную дыру дым выливался наружу желто-молочной рекой. Пролезть в узкое отверстие было невозможно. Петр сходу ударил по двери несколько раз ногой и она с грохотом упала.

Выход из подвала вел в заброшенный фруктовый сад. Нырнули в него как в спасительную живую воду. Пробежали метров пятьдесят, упали в густых, колючих зарослях. Несколько минут жадно глотали свежий альпийский воздух, глядя на пылающий гигантским факелом дом. Где-то со стороны ратуши послышался колокол пожарной машины, крики людей.

Таверна «Вежливый кабан» представляла собой на редкость, для послевоенного времени, чистое, уютное и приятное во всех отношениях заведение для глухой провинциальной коммуны. Слава о «Кабане» давно растеклась по всему Провансу. Сюда на огонек, что на улице Route de Roguefort, заглядывали чиновники со многих окрестных городков, приезжали даже из Марселя и Тулона. Не только выпить и вкусно поесть, но и поиграть в бильярд или перекинуться в вист. И в самые тяжелые военные годы владелец таверны Жан Фурнье умудрялся доставать свежие продукты, которые почти полностью отправлялись тогда на фронт. Конечно, иногда возникали перебои, но свежая кабанятина имелась всегда. Это несмотря на то, что добыча диких животных в Провансе была сильно ограничена. Поговаривали, что Фурнье свел знакомство с товарищем президента Марсаля и получает от него послабления и протекцию. Другие, более приземленные обыватели, списывали все на то, что предок Жана был русским уланом — пришел в 1814 году в Париж с армией Александра I, да так и остался, как многие тысячи русских солдат, решившие поменять свою крепостническую родину на свободную Францию. Фамилия его была вроде бы Иванов или Ванин, а он, женившись на француженке Мари Фурнье, взял ее фамилию.

Сам Жан о своих корнях никогда не распространялся. Был он плотен телом, невысок ростом, с мягким серебристым пушком на почти лысой голове. На широком, мягком по-бабьи лице, с массивным, ноздреватым носом, всегда играла улыбка. Но это не потому, что он пытался всем угодить и расположить к себе. Просто от природы уголки его губ были поддернуты кверху, от того и складывалось такое обманчивое впечатление. Истинную его натуру, как и всех людей на земле, выдавали глаза и смех. Карие, заточенные непростой жизнью глаза, были остры как гвозди, которые он словно вбивал в собеседника. Именно поэтому мало кто выдерживал его взгляд. А смех, даже в самые веселые для него минуты, был сдержан и негромок. Это говорило о том, что он всегда контролировал свои эмоции. И, главное, был неглуп. Потому что только глупые люди не знают этой простой истины про смех и демонстрируют свою настоящую натуру. А разве можно открываться людям? Никогда, считал Жан Фурнье.

Таверньер протирал белоснежным фартуком высокие хрустальные бокалы и проверял свою работу на солнечный свет, заливавший его заведение, словно море во время прилива. Окна «Вежливого кабана» были открыты настежь. Свежий альпийский воздух выметал из таверны вчерашний кислый угар, какой всегда остается на утро в питейных заведениях. Посетителей в «Кабане» почти не было. Лишь в углу под аркой, украшенной охотничьими трофеями-головами косули и волка — склонился над рюмкой Мерло 80-летний старик Делаж. Он всегда приходил в одно время, брал свое вино и около часа молчал в одиночестве. Потом незаметно исчезал. Сегодня он задержался час, смотрел, как пожарные тушат дом у ратуши и автомобиль.

У входа звякнул колокольчик. В таверну вошел высокий мужчина в черном пальто и высокой английской шляпе. В руках — тонкая тросточка с резной костяной ручкой. Ею он оббил от пыли светлые, с коричневыми бортами ботинки, снял шляпу, приветливо кивнул таверньеру. Тот ответил учтивым поклоном, отложил на стойку бокалы.

— Что желает месье? — спросил он, указывая на столик с букетиком свежей лаванды посредине заведения. — Могу предложить бифштекс из кабаньей лопатки с чесночным соусом или вырезку горного козла с грибной подливкой.

— Стаканчик испанского хереса и кофе, пожалуйста. — Мужчина занял указанное таверньером место.

Это был Юрий Михайлович Тужилин, приехавший в Ле Руре из Сен-Пона на автомобиле. Мотор ему передали тот, что поджидал в Каннах Луневского, Белоглазову и Бекасова. Но в силу того, что последние двое исчезли в неизвестном направлении, авто решили предоставить подполковнику. Для этого ему понадобилось морским путем добираться из Ниццы до Канн. Такси решили не использовать. Видно, перестраховывался полковник Васнецов. У племянницы Анастасии Юрий Михайлович не задержался. Столб черного дыма со стороны Ле Руре был хорошо виден в Сен-Поне и, почувствовав, что это как-то связано с пропавшей парочкой, велел шоферу — молчаливому сербу Милковичу — везти его в коммуну.

— Что у вас здесь случилось за огненное представление? — спросил он, располагаясь в широком плетеном ивовом кресле и передавая шляпу хозяину заведения.

— Дом Лафаров сгорел. Подчистую. Молодой Мишель Лафар погиб, кажется, под Верденом, а его старики перебрались сразу после войны в Марсель. Перед этим, вроде бы, кому-то сдали дом. Больше о них никто не слышал. Наверное, умерли. Дом пустовал. Возможно, в него забрались клошары, да с пьяных глаз спалили. Вместе с собой.

На Фурнье обернулся молчаливый старик Делаж. Его красный нос сливался по цвету с Мерло в рюмке.

— Клошары к дому Лафаров на шикарном авто подкатили? — задал он вопрос, отчего Жан аж открыл рот. Подобной длинной фразы он никогда не слышал от Делажа.

— Сгорел и мотор? — спросил с наивным видом подполковник.

— Да, — как бы нехотя кивнул таверньер. — Говорят, что рядом стояло авто.

— А марка?

— Что?

— «Renault NN Torpedo», — ответил за Жана старик. — Я новинками техники давно интересуюсь. По обгоревшему остову точно «Renault».

— А что же в доме, нашли… ну трупы этих самых бродяг, кости? Или еще что?

— Разве чего найдешь? — ухмыльнулся старик. — Горело, как в преисподней, да еще что-то там взорвалось.

— Взорвалось?

— Да, Муссон и Ниве, что живут неподалеку, говорили, что внутри что-то бабахнуло, а уж потом запылало. Или наоборот, но это неважно. Долго потушить не могли.

Тужилин сделал глоток хереса, как бы ненароком произнес:

— Французы говорят быстро, а действуют медленно.

— Вы, вероятно, месье, англичанин, судя по произношению? — спросил, прищурившись, старик.

А Жан застыл с фужером, натертым уже до алмазного блеска, как будто на него напал столбняк. Он долго смотрел на «англичанина», потом сказал, выделяя каждое слово:

— Сколько нелепостей говорится людьми, только из желания сказать что-то новое.

Делаж перевел взгляд с Тужилина на Фурнье, потом обратно, тяжело вздохнул, допил свое вино и вышел из таверны.

Жан опустился напротив подполковника.

— Вы из Ниццы?

Юрий Михайлович кивнул:

— Николай Николаевич велел вам кланяться. Что здесь произошло, где Бестия с Бекасовым, неужели сгорели?

Таверньер развел руками и чуть не уронил фужер. Поставил его на соседний стол.

— Я и сам толком ничего не пойму. По договоренности с Филином, приготовился ждать, когда на меня выйдут коминтерновцы, чтобы свести их с Бестией. А тут такое.