Белая Бестия (СИ) - Положенцев Владимир - Страница 70

Анна ухмыльнулась — санитары, так санитары, ничего не скажешь.

— Вас, господа, врачи на носилках отнесут в карету скорой помощи. Ну а утром газеты выйдут с заголовками об очередном страшном и кровавом терроре большевиков во Франции с портретом лидера «Красной Ривьеры» Анны Белоглазовой. Вы, Анна Владимировна, покинете Париж вместе с Николаем Николаевичем и генералом, поселитесь в Дефансе, ближнем пригороде. Будете ждать, когда на вас выйдут агенты Москвы. Думаю, на этот раз долго ждать не придется. Ваше прикрытие в Дефансе буду осуществлять лично я с вашими друзьями есаулом Наяденцевым и капитаном Ростопчиным. Мы будем находиться в доме напротив. Так что опасаться вам нечего, все будет под контролем.

— Не сомневаюсь, Аркадий.

Деникин захлопал глазами. Как-то не принято даме обращаться к мужчине только по имени, если между ними нет более доверительных, чем деловые, отношений.

Антонов поднялся:

— Итак, до субботы. Честь имею, господа.

Он наклонил свою лысую голову, с которой по стенам побежали солнечные зайчики.

В четверг вечером в номер Анны телефонировал портье. Он сказал, что госпоже Одинцовой оставлена записка, кто оставил — неизвестно, человек не представился. «К вам направить мальчика или сами спуститесь, мадам?»

Через 10 минут Анна спустилась к администратору отеля. Записка была короткой. «Ждем на перекрестке Rue Douai и Rue Mansart».

Кто бы это мог быть? Подполковник Антонов желает что-то уточнить по субботнему «спектаклю» или Петя Бекасов соскучился? Может, телефонировать Одинцову? Он оставил на всякий случай свой номер в «George V». Нет, решила Белоглазова, не годится. Возможно, это уже те, кого я с нетерпением жду.

На углу двух улиц возле кондитерской лавки мадам Куапель, куда Анна не раз заходила полакомиться чудными пирожными с клубничным кремом, стоял небольшой коричневый автомобиль. Из выхлопной трубы итальянского «Fiat 70» вырывался сизый дымок. И не жалко керосина, подумала Анна. В ее ридикюле лежал «Браунинг» и она вспоминала — загнала ли патрон в патронник. Интуиция ей подсказывала, что внутри не друзья — офицеры и не Бекасов.

Она открыла заднюю дверцу просторного автомобиля. Внутри кроме шофера никого не было.

— Садись, — по-русски сказал он, не обернувшись.

С языка чуть не слетел закономерный вопрос: «кто вы?», но задавать Анна его не стала, понимала, что в данный момент это бессмысленно.

Села назад, притворила за собой дверцу. Но она закрываться не хотела. Водитель ждал. Наконец Белоглазова сообразила повернуть на ней рычажок. Дверца закрылась и только тогда машина тронулась.

Ехали долго на север через Сен-Сен-Дени и Сарсель, а возле парка Форе д, Экуан авто резко остановилась. Шофер начал шарить по карманам, Анна незаметно расстегнула сумочку.

— Обронил, — сказал водитель.

— Что?

— Поглядите, нет ли его сзади, перед передним сиденьем?

Анна машинально подалась вперед, и в тот же момент, шофер резко поднес к ее лицу руку, с зажатой в ней ватой. Она почувствовала дурманящий запах эфира. Сознание растворилось в абсолютной пустоте. Это и есть смерть, — последнее, что успела она подумать.

Когда открыла глаза, над ней нависло знакомое лицо. Но она никак не могла вспомнить, кому оно принадлежит. Сознание выбиралось из пустоты тяжело, скачкообразно.

— Здравствуйте, Анна Владимировна, — улыбался лоснящийся от пота или от жира человек.

Ее стало подташнивать. Мужчина поднес к ее носу флакон с нашатырем, который почти мгновенно привел её в чувство.

— Извините, что пришлось прибегнуть к столь суровому обхождению, но это исключительно в целях нашей общей безопасности. Если бы вы даже согласились надеть повязку на глаза, все равно попытались бы подсматривать. Бестия хитра и лукава, а-а, ха-ха, знаю, знаю, матушка. А дорогу ко мне не должен знать никто. Еще раз приношу искренние извинения.

Только теперь Анна осознала, что перед ней никто иной, как генерал Грудилин, лишь постаревший и надувшийся, словно от водяной болезни. Нельзя сказать, что она этому сильно удивилась, но все равно была озадачена.

Голова все еще плыла, была ватной, в висках стучало, язык был сухой, будто она лизала песок в пустыне. Анна попыталась подняться, но поняла, что привязана к лежанке руками и ногами.

— Это тоже в целях нашей общей безопасности, Анна Владимировна. А то наброситесь на старика с кулаками, что мне тогда делать? Здоровья мало осталось, а столько еще нужно сделать! Жаль, шляпы у меня нет, а то я бы снял ее перед вами. Столько удивительных поступков вы в последнее время совершили, так прославились. Это ж надо, главарь «Красной Ривьеры». Звучит! Только меня, дорогая Анна Владимировна, не проведешь, нет. Слишком долгую жизнь я прожил, был даже руководителем целой республики. Впрочем, вы знаете. Ваша «Ривьера» и сами вы, лишь приманка для дураков. Но разве я похож на дурака? Кто угодно, но только не дурак. Всё знаю, всё понимаю и всё вижу. Знаю, например, что намедни вы имели конфиденциальную встречу с господами Деникиным и Романовым, хотя поручик Одинцов, ваш муж, вам запретил встречаться с генералом. Ха-ха.

— Она всегда всё делает по-своему, — раздался голос из темноты.

Зрение Анны все еще выхватывало только передние планы пространства. Но голос она, разумеется, узнала. А вскоре перед ней появилось и лицо его обладателя.

— Ей говорят одно, она делает другое, никакой на Бестию нет управы. Генерал Юденич уже все нервы с ней потерял.

— Рада вас видеть, поручик, — смогла, наконец, сказать Анна.

Перед ней стоял улыбающийся Май Юлианович Луневский.

— Да, это я, мадам. Позвольте и мне еще раз принести вам свои извинения, за тот инцидент на Антибе. Не хотел, ей богу не хотел причинить вам страданий. Каюсь, грешен, так с приличными дамами не обращаются. Знаю, что вы удивлены видеть меня теперь.

— Не особо, — ответила уже более крепким голосом Анна. — Даже не спрашиваю откуда Грудастому… хм, извините, господину Грудилину стало известно о моей встрече с Деникиным и великим князем.

— Ну-ка, ну-ка, продемонстрируйте нам свою интуицию, — потер руки генерал. — Вернее, дедукцию, как писал криминальный романист Конан Дойл.

— Дайте воды, — попросила Анна.

— Конечно.

Через минуту к ее губам Луневский поднес глиняную кружку с чаем, но полностью выпить не дал. Однако и этого было достаточно, чтобы в голове Анны немного рассеялась пелена. В висках меньше стало стучать. Луневского, конечно, встретить у Грудилина она не ожидала, как, впрочем, увидеть так скоро и самого генерала. Но мысли выстроились в стройный ряд. Она начала их излагать:

— Все просто. Наивный, но горделивый Одинцов, возомнивший себя отменным контрразведчиком, похлеще Васнецова, решил разыграть свою партию. Однако практически обо всем он докладывал генералу Юденичу. Тот в свою очередь делился информацией со своим ближним окружением — Васнецовым и вами, господин Луневский. А вы, Май Юлианович, решили подоить сразу двух коровок — Юденича и Грудилина, который вроде как руководит бандитским формированием «Искупление».

— Ну почему же бандитским? — искренне обиделся Грудилин. — Цели и задачи у нас самые благородные. Борьба с оставшимися на планете ядовитыми сорняками, задушившими Россию.

— А вы, значит, её не душили.

— Нет! И еще раз нет! Я всегда был против заговора генералов, решивших скинуть царя. Признаться, даже хотел пустить себе пулю в лоб, после его отречения, но сдержался. И тогда я решил, что буду мстить.

— Что же вы не мстили, когда сидели в своем православном царстве-государстве, не били вместе с красными белых?

— У меня на красных аллергия.

— Но не теперь. Это ведь они вам платят за устранение офицеров-эмигрантов. Только интересно — вы сами теракты осуществляете или особых головорезов нанимаете?

— По-разному, — вздохнул Грудилин. — Когда и самому размяться хочется. Мягкий и добрый я человек, собрал вокруг себя чистоплюев, типа поручика Луневского, — генерал кивнул на Мая, — хороший человек, но белоручка. Приблизил только за светлую голову и как правильно вы заметили, за то, что передает мне сведения, которые Одинцов или кто еще отправляют этому плаксе Юденичу. Николай Николаевич все время же плачет. Не заметили, Анна Владимировна? Вот. И Костя Талый, хоть бывший махновец и бандит, а тоже вдруг чистоплюем сделался. Но я предполагаю, что он просто очень боится отправиться на французскую гильотину. Почувствовал вкус сладкой европейской жизни, не хочет её лишиться. Это ж он вам про меня рассказал, дурачок. Придется наказать. Совсем от рук отбился.