Мир Азриэля. Песнь ласточки (СИ) - Рома Валиса - Страница 5

Этот мир не отпускает меня как бы я не старалась уйти от него. Он всегда за спиной, он тянет меня обратно чуть ли не за волосы, и если раньше он представлялся мне как чудный волшебный мир грёз, то сейчас он жуткий, полный крови и отчаянья. Куда делись те времена, когда одна лишь песнь пробуждала в земле жизнь? Куда делся тот нахваленный мир? Его не стало в одно мгновенье, и всему виной мы с отцом… мы создали этот Мир Азриэла, и бросили его, так и не завершив концовку. И вряд ли кто-нибудь когда-нибудь это сделает. Хотя, есть одна лазейка, к которой я точно никогда не прибегну. Отец говорил, что мир может разрушить только его создатель, но что делать, если нет этого создателя? Надо сжечь рукопись. Просто сжечь, тем самым уничтожив этот вышедший из-под контроля мир с его обитателями. Но мне не хватит духу. Эта книга… не просто какой-то рассказ. О, нет, это больше чем сказочная история. Это жизнь. Настоящая жизнь, и отобрать её я не смею. Отец ожил эту некогда красивую и фантастическую «сказку» своей кровью, но и погубил её тем самым.

Чернила должны оставаться на листе бумаги, а не оживать и убивать, пропитывая всё кровью. И, порой мне кажется, что когда я вновь освобождаюсь от этого плена, даже здесь, в реальности, он продолжает преследовать меня… да, я знаю, что окружающие меня люди совершенно обычные, но всё чаще и чаще я начинаю замечать, что этих людей словно подменивают. Их повадки, поведение, стиль речи, замашки… они словно копируют всех героев книги. И, если уж на то пошло, меньше всего в этом мире я хотела бы встретить Короля Бездны и Призрачную Королеву… отец наделил их слишком большой властью и жаждой. Вот те два человека, из-за которых Мир Азриэля начинает рушиться, теряя свои границы и становясь с каждым днём всё реальнее и реальнее… они захватывают других людей, купаясь в их крови и обретая вечную молодость и почти безграничную силу, о которой ходят легенды… им нельзя оживать в нашем мире, иначе и ему придёт…»

Позади раздался стук, и что-то буквально в паре метров со звоном разбилось, заставив вздрогнуть от неожиданности и, с тихим хлопком захлопнув личный дневник Виктории, обернуться, смотря на белые осколки старинной вазы, покрытые тонким слоем пыли и паутины.

— Чёрт… — не выдержав, на одном выдохе прошептала Мария, запрокинув голову назад и зажмурив со всей силы глаза, да так, что тут же поплыли разноцветные круги.

Кинув рядом со шкатулкой потрёпанный дневник и нехотя поднявшись с места, хрустнув затёкшими позвонками, девушка недовольно взглянула на разбитые осколки, неровной грудой столпившиеся у занавешенного полотном овального зеркала.

— И кто тебя только разбил? — удивлённо присев напротив и взяв один небольшой осколок в руку задумчиво прошептала она, поджав бледные губы и вновь взглянув на разбитую вазу, наклонившись ниже и проведя пальцами по чёрному пеплу, тут же просочившемуся через щели половиц.

Невдалеке тихо задрожало окно и, вскинув голову, Мария замерла, нащупав в кармане перочинный ножик и сжав его побледневшими пальцами, стараясь не шуметь, выпрямилась, оглядывая мрачный чердак. В мысли закрадывались самые изощрённые сомнения, которых быть не должно. В этом доме только она и дворецкий. Всё. Или же нет? старик уже наполовину слеп, и вряд ли слышит посторонние звуки, которые могли бы его насторожить. Так что с этим местом надо быть куда более осторожным…

Отступив назад, слыша, как под подошвой сапог хрустят осколки вазы, девушка всё же вынула ножик, обхватив его двумя ладонями и с прищуром оглядывая старые запыленные вещи, через которые пробиралась холодная, склизкая тьма, заставляющая сердце чуть ли не биться в глотке, задерживая дыхание и мешая сосредоточиться.

Вновь шаг назад, и спина коснулась запыленной простыни, а после и самого ледяного стекла, когда под ногами ещё сильнее захрустели осколки разбитой вазы, а через удары сердца в ушах уже начали пробиваться какие-то странные, почти нереальные шёпоты. Но они шли не из окон, даже не из шкафов и накрытых старыми скатертями столов. Они шли откуда-то сзади. Они шли из зеркала…

Чуть ли не с силой проглотив застрявший в горле ком, Мария ещё сильнее сжала онемевшими от внезапно охватившего страха пальцами холодную ручку ножа, стараясь как можно медленней, и всё равно хрустя фарфором, повернуться в сторону зеркала, что бы лишь на миг заметить шорох простыни. И тут же отпрянуть от резко выскользнувших вперёд десятков призрачных рук, обволочённых в старую простынь, со всей силы схватившие за шею и волосы и буквально притянувшие к ледяному, и оттого обжигающему, стеклу.

Крик ужаса застрял в горле, заставляя хрипеть от стиснувших шею пальцев, что рвали одежду, чуть ли не пронзая кожу своими длинными заострёнными когтями, заставляя сердце на короткий миг пропадать из ушей, а нож лишь царапать простыню в надежде освободиться от внезапных пут. А руки лишь прибавлялись, словно собираясь уволочь её в зеркало, лишь сильнее прижимая к стеклу до хруста, заставляя осколки с тихим звоном разбиваться и тут же пронзать кожу.

Страх. Животный, нереальный, спасительный, пробил насквозь, заставив чуть ли не рвануть назад, со всей силы вонзив в зеркало перочинный нож и смотря, как простынь тут же опускается на захрустевшее стекло, чьи громадные заострённые осколки посыпались у её ног, отражая бледное, чуть ли не призрачное лицо, и два осколка рубиновых глаз с так и плясавшими огоньками ужаса и страха.

— Чёрт! — отступив назад и, споткнувшись об табуретку, рухнув на холодный скрипучий пол, чуть ли не со всей силы закричала Мария, словно издалека слыша своё тяжёлое дыхание и чувствуя, как по виску скатывается ледяной пот.

Подняв дрожащие от страха руки, девушка с долей удивления оглядела их, пытаясь найти красные разрезы от когтей или хотя бы порвавшуюся в этих местах одежду, но не было практически ничего, не считая порезов от стекла и крапинок алой крови в этих местах, так и оставшихся на покромсанном полотне с одиноко торчащим ножиком в центре.

— Этого… не может быть… просто… не может… — опёршись об опрокинутую табуретку, неверующе прошептала Мария, осторожно поднявшись на трясущиеся от страха ноги, что лишь сильнее подгибались, да так и застыв, смотря на зеркало, словно ожидая вновь увидеть эти руки, или заслышать неясный шёпот, но всё пропало, даже того угнетающе склизкого мрака вокруг не было. — Что за… чертовщина… тут происходит?..

Неуверенно шагнув к зеркалу на подогнувшихся ногах и схватив онемевшими пальцами чёрствое полотно, она со всей силы дёрнула его на себя, тут же выпрямившись, смотря на треснувшее овальное стекло в чёрной резной раме из переплетённых змей с рубинами глаз, тускло сверкающих в полумраке. И лишь ножик торчал из показавшейся древесины, сверкая в тусклом свете серебристыми боками. Никаких рук или других трещин, откуда они проникали, просто не было. Ничего…

С тихим треском вынув перочинный ножик и с лязгом убрав лезвие, Мария неуверенно сжала его в ладони, вновь подобрав простынь и накинув на зеркало, как можно осторожнее отступая назад и не сводя со старинного предмета взгляда до тех пор, пока не упёрлась спиной в стеклянный столик, а рукой не нащупала старинную шкатулку. Быстро обернувшись и закинув туда все найденные вещи, с тихим стуком захлопнув крышку и прижав её к груди, она вновь взглянула на зеркало, как можно тише шагая в сторону люка и лестницы. И только когда разорванная простыня с бордовыми капельками пропала из виду, девушка выдохнула спёртый в груди воздух, чуть ли не с облегчением спустившись по скрипучим ступеням на мягкий серый ковёр.

— Я слышал крики, — раздался позади скрипучий голос дворецкого, заставившего в какой раз за день вздрогнуть и, резко повернувшись, лишь сильнее прижать шкатулку к опасливо вздымающейся груди.

— Там была птица… я испугалась, — настороженно ответила Мария, не думая, что тот со своим зрением различит свежие порезы на её теле, — и закричала. А так всё… и ещё я есть хочу.

— Понял, — лишь кивнул тот, легко поддев пальцами последнюю ступеньку и потянув вверх, заставив лестницу тут же сложиться, а саму дверцу с тихим щелчком захлопнуться. — Я вас позову.