Брачная афера (СИ) - Ночь Ева - Страница 8

— А как её звали?

— Полет, — он словно выныривает из воспоминаний.

Я ловлю каждый его жест, мимику, эмоцию. Запоминаю жадно каждое слово. Мне… интересно, но кто-то очень вредный внутри хочет его подловить, найти несоответствие, какой-нибудь прокол. Инна отравила меня недоверием, но я уже ничего не могла с этим поделать.

— У неё волосы были на твои похожи, — и это словно кол в сердце. До горячего жжения, до мурашек по позвоночнику. Может, он просто ищет девушку, похожую на ту, которую любил безумно и безответно?.. Может, он… маньяк? Меня пробирает дрожь. Жутко, невозможно жить с подозрениями, с недоверием, с постоянным цензором, что сидит и линейкой отмеряет каждое его слово. — Пушистые, с завитками. Цвет другой — тёмные, как молочный шоколад.

Ни за что не расстанусь со своими рыжими! И снова ревность — волной, захлёстывает, заливает до кончиков вспыхнувших ушей. Как хорошо, что их не видно.

— Теперь твоя очередь, Элен.

Я вздыхаю. Выдыхаю огонь, что засел внутри, выбрасываю плохие мысли.

— А у меня всё намного проще. В детском саду не влюблялась. И в школе — не очень. Как-то мне никто не нравился. А его я встретила уже в университете. Он старше, умный, а я — первокурсница желторотая. Ничего хорошего у нас не получилось. Я его любила. Он меня — тоже. Но его родители были против. Лучшую партию нашли. И он женился, уехал. Сейчас где-то там, за границей живёт. Наверное, и не вспоминает.

— А ты бы смогла уехать, Элен? — он спрашивает стремительно и лицо его становится жестче. Резче выделяются скулы на худом лице.

И я смотрю ему в глаза. Прямо, не сворачивая в сторону. Мне некуда бежать и незачем обманывать. Хитрить я не умею, да и не нужно.

— Если бы любила, смогла бы. Потому что когда любишь, всё становится не важным. От всего можно отказаться. Начать новую жизнь. Найти новую работу. Лишь бы было сердце рядом, которое бы тебя понимало и принимало. Любило, как есть, а не искало выгоды или отговорок.

У Анри чуть трепещут ресницы. Он смотрит на меня не отрываясь. Долго-долго. Он любуется мной. Я это вижу и понимаю. Это очень тяжёлый, но воистину мужской взгляд, который не перепутать ни с чем.

— Какая же ты красивая, Элен, — говорит он мне, и я смущаюсь. Краснею до слёз, закрываю лицо руками.

— До встречи, Анри, — бормочу скороговоркой и закрываю ноутбук. Чтобы не соблазняться. Не слушать его. Не будить надежду, которая уже давно не спит, а ловит чутко каждое слово, каждый взгляд, любой намёк. Ловит и растёт, ширится, заполоняя собой пространство, в котором я живу.

Я боюсь, что однажды она станет слишком большой. Вдруг ей не хватит места?..

Я истово ковырялась в Интернете. Воскресенье. Выходной. Можно никуда не ходить, отдыхать, наслаждаться покоем. Инна звонила, звала в гости, но я отказалась. Лениво, не хочется ещё больше увязать в разговорах об Анри. Для Инны это развлечение, а для меня — жизнь. Уж какая есть, но моя.

Да, я могу ошибаться. Но лучше так, чем просидеть на попе ровно и ждать старости. Инна права: вспомнить будет нечего. Вот сейчас как раз появились те самые события, которые могут заложить фундамент чего-то абсолютно нового. И мне бы хотелось хоть что-нибудь внукам рассказать. Но чтобы они появились, нужно детей родить. А для начала — найти мужа. Того самого. Неповторимого.

Анри мне подходил, но оставалась вероятность великого обмана. Поэтому я рылась в поисковике. Вспоминала каждое слово Анри и пыталась найти информацию. Например, о системе образования во Франции. Всё сходилось. Колледж, лицей. Гладко, придраться не к чему. Либо он правдив, либо хорошо подготовился.

Кто он? Настоящий или артист-манипулятор? Но как же с ним хорошо!

Я вела внутри странный диалог. Задавалась вопросами и честно на них отвечала. Готова ли я расстаться с ним? Взять всё и бросить. Перестать общаться. Нет, не готова, не хочу. Готова ли я спросить в лоб напрямик, высказать подозрения? Нет, не смогу. А если он и есть Анри Фрэй?

Я искала его в соцсетях. Тщетно. Ну, если учесть, что имя-фамилия настоящие, конечно. Может, на самом деле — он Вася Пупкин какой-нибудь.

Я искала его по фото. Бесполезно. Ну, хоть не фотография артиста — и это уже хорошо. Я пыталась найти хоть что-то, но находила либо не то, либо что-то совершенно абсурдное. Правда, я тот ещё пользователь — домашняя неумёха.

А к вечеру успокоилась. Пришла в равновесие. Так ли это сейчас важно? Если я не готова забыть, порвать, не думать об Анри, то почему бы не перестать мучиться? Зачем пить из отравленного источника сомнения, если рядом есть человек, с которым мне интересно?

На крайний случай, у меня есть боевая подруга, которая утешит, если мир разорвётся пополам. И я как-нибудь выживу, уцелею. Из таких людей, как мы, делают гвозди. Потому что всё, что нас не убивает, делает сильнее.

И я отпустила себя. Отпустила ситуацию. Поплыла по широкой реке, где жил голос Анри, его взгляд и улыбка. Я словно сломала преграду, перепрыгнула через высочайший забор, вырвалась из клетки. С каждым разом мне всё легче становилось задавать разные вопросы. Простые и сложные. И он охотно отвечал. И всё тяжелее становилось расставаться. Он и я… два сумасшедших. С тёмными кругами под глазами, невыспавшиеся, но счастливые. Анри так и говорил, не скрываясь:

— Я счастлив, Элен, видеть тебя, слышать, общаться. Я скучаю по тебе и не хочу расставаться. Это всегда так тяжело — расставаться. Думать днём и ждать вечера, чтобы снова тебя увидеть.

А я… я не могла быть настолько откровенной. Улыбалась и смущалась, краснела и прятала глаза. Иногда признавалась, что тоже жду наших встреч, но сказать ему, что дышу им, живу, как в тумане, не могла.

— Ленка, ты ж на тень становишься похожей. Похудела, с лица спала, — Инна всё замечает. — Поплыла ты, подруга, но… знаешь? Ты похорошела. Светишься. Хоть спички об тебя зажигай. Номерок-то он свой французский не подкинул, не? Так и скайпитесь?

Я прижимала ладони к горящим щекам и трясла головой, отрицая, не желая об этом говорить. Это похоже на жидкий огонь внутри — она права. И этим не хочется делиться, чтобы не расплескать, не дать ветру затушить огонь, что так необходим мне сейчас.

Я не сказала ей. Анри стал писать мне письма на мейл. Разные. Иногда короткие. Иногда — длиннее. В них он рассказывал то, что, возможно, не мог или не успевал сказать вслух. Он спрашивал, интересовался мной, а я отвечала.

Это походило на игру, квест, списки на узнавание.

«Что ты не любишь, Элен?» — интересовался Анри.

Вот же. О том, что люблю, мы говорили вслух. Книги, дети, работа. Да, я люблю свою работу. Люблю старичков, с которыми приходится общаться по долгу службы и не только. Мне нравится помогать людям и видеть благодарность в их глазах. Дождь люблю. Гулять под зонтом. Мне нравится, когда плачет небо.

Не люблю ложь, предательство, когда делают больно. Манную кашу не люблю — не вкусно мне. Не люблю, когда подавляют и заставляют что-то делать против моей воли. Я слабая, мне сопротивляться трудно.

Не люблю жару и пауков. Когда лезут в душу без спроса — тоже не люблю. Но это не намёк, а просто факт. Есть в некоторых людях беспардонность. Спросить, например, почему я до сих пор не замужем и без детей. Это как зайти в посудный магазин и разбить витрины с хрупким товаром.

«Золото или серебро? Дерево или металл?»

Серебро, конечно. Для меня оно — мягче, ближе. Загадочнее, наконец. Золото слишком тяжёлое и коронованное. Высокомерное и чванливое.

Дерево, безусловно. Оно живое и тёплое. Металл чересчур жёсткий и холодный.

Я не могла рассказать об этом Инне. Это как обсуждать личное, потаённое, вывернуть наизнанку красивую одежду, где швы внутри заделаны вручную, не совсем ровно и красиво, зато с любовью и самостоятельно. Но они внутри и критике не подлежат, потому что это моё платье, я его не продаю и никому не предлагаю.

Так наступил декабрь. Холодный и злой. Морозный и почти бесснежный. Выстудил землю, изматывал тёмным насупленным небом, пугал то ледяным дождём, то стеклянными скользкими тротуарами.