Трезуб-империал - Данилюк Эд - Страница 29

— Вообще-то на образцах сидеть нельзя, — заметила товаровед, не поднимая головы. По голосу чувствовалось, что ей все равно.

Кранц-Вовченко остановилась на том месте, где когда-то был алтарь, поправила очки и как-то совершенно естественно, ловко и быстро, опустилась на колени. Проползла на четвереньках всю апсиду, склоняясь над полом, почти принюхиваясь к нему. Потом не менее резво вскочила на ноги и направилась к Сквире.

— Вы что, и правда искали место раскопок? — не поверил капитан.

— А вы, значит, сюда случайно зашли? — старуха спрятала очки в карман и плюхнулась рядом на диван. — Нет, конечно. Никаких раскопок здесь быть не может — пол каменный, мегера бдит, да и не подземелье это. Но должна же я была осмотреть памятник архитектуры!

Сквира покосился на нее и невольно улыбнулся.

— Странный мир, — продолжала говорить Марта Фаддеевна как ни в чем не бывало. — Этому костелу четыреста пятьдесят лет, а мы в нем мебель продаем…

— А не двести? — осторожно спросил Сквира. — На входе табличка висит.

— Если двести, то устраивать здесь магазин можно? — буркнула старуха.

Сквира скривился.

— Этому зданию — да, двести лет, — сообщила Марта Фаддеевна снисходительно. — А вообще, княгиня Анна , рода Збаражских, построила этот костел в середине шестнадцатого века. Как раз во времена Марии Тюдор, Ивана Грозного и Нострадамуса.

— Но мы сидим, я так понимаю, не в нем? Не в том костеле, который она построила?

— Не в нем. Тот сгорел. Почти два века спустя. Тогда вообще в Володимире пожары были частыми и сильными. Костел отстраивать никто не бросился. Это, понятно, слегка озадачило тогдашнего епископа Адама Оранского. А в те времена, как и в наши, наказание тем, кто проявляет инициативу, было простым: тебя это волнует — ты этим и занимайся. Пришлось епископу костел восстанавливать. Сделал он это уже в камне и целенаправленно для братьев-миноритов, или капуцинов. Вот в этом костеле капуцинов мы сейчас и сидим…

— Ну, четыреста лет так четыреста, — покладисто согласился капитан. — А почему, собственно, мы сидим здесь, наверху? Нам ведь нужно в подвал? Может, я еще раз предъявлю удостоверение, и мы туда спустимся?

— Нет, так не годится. У Ореста ваших мандатов не было. Если мы проскользнем туда без удостоверений, то и он, значит, мог это сделать. Так что просто сидим и разговариваем. А когда эта Эвномия уйдет…

Сквира оглянулся. Товаровед за своим столом выглядела нерушимой скалой, навеки прикованной к посту.

— Кстати, — Северин Мирославович опять повернулся к старухе, — ваша дочь просила, чтобы вы ей перезвонили, когда найдетесь…

— А я и не пропадала! — заскрипела дама своим странным смехом. — Впрочем, я ей сегодня звонила. У нее все в порядке.

«У нее все в порядке»! «У нее»! Будто и не разыскивали Марту Фаддеевну и родня, и милиция.

— Кстати, а почему вы не поселились в гостинице под своим именем? — задал Сквира давно интересующий его вопрос. — Зачем нужно было селиться «по квоте горкома»?

— Это спутало ваши карты, Бонд? — прищурилась старуха. — Все просто и прозаично. Я позвонила другу, чтобы он мне помог получить номер попросторнее и почище. А в местном отеле перетрусили. Все бумаги сами оформили, паласы в комнате постелили, телевизор цветной занесли, цветочки полили. Директор у входа ждал…

«Еще бы! Уж не первому ли секретарю она звонила?» — мысленно усмехнулся капитан.

Кранц-Вовченко полезла в карман плаща.

— Я составила список пропавших монет Ореста. Какие смогла вспомнить. Златники, сребреники, резаны, куны, веверицы. В общем, все экзотические звукосочетания, которые некогда способны были издавать наши джунгли. В альбомах, которые вы привозили, я этих монет не видела, а они у Ореста точно имелись.

Она протянула Сквире сложенный вчетверо листок бумаги.

— Что за веверицы? — Северин Мирославович развернул список.

— Самые мелкие монеты Киевской Руси. Так тогда называли белок — веверицы, или векши. Шесть «белок» равнялись одной куне — или кунице. Половина «куницы» равнялась одной резане — отрезку арабской монеты дирхем. А уж сто пятьдесят «белок» равнялись одной гривне…

Сквира бросил быстрый взгляд на Марту Фаддеевну. Та заметила его.

— Вы нашли у Ореста гривны?

— А у Ревы они были? — справляясь с волнением, спросил Сквира.

— Если вы нашли у него русьские  гривны… Русьские гривны абсолютно законны.

— А есть и такие?

— Вы восхитительны, капитан, — Она всплеснула руками. — А какие? Купюры Симона Петлюры? Они тоже назывались гривнами. У вас что, это слово ассоциируется только с гражданской войной?

— Вообще-то, только с националистами, — рассмеялся Сквира.

— А откуда, по-вашему, все эти националисты взяли само слово? От русьского слова «ошейник», или «нашейник», если хотите. Было такое украшение — загнутый почти в полный обруч прут из серебра. Его носили вокруг шеи, на «гриве». Фантазия у предков была прямой и беспощадной — развевающиеся на ветру волосы, волевой взгляд в светлое будущее и подкова на шее. Красиво! Естественно, украшение называлось созвучно гриве — «гривна». Ранние Рюриковичи его деньгами не считали. Владимир, креститель Руси, например, для пущей славы штамповал златники и сребреники, обычные монеты. На аверсе он изображал себя, а на реверсе — трезуб, свой фамильный герб.

— Трезуб? — аура национализма сгущалась.

— Ну да, — не понимая оживления собеседника, проговорила Марта Фаддеевна. — Это же герб рода.

— А монеты, которые назывались бы именно «гривны», когда появились?

— Таких никогда не было, — дама покачала головой. — Гривны, когда перестали быть украшениями, превратились в бруски. Двести четыре грамма серебра. То ли увеличенная модель наконечника копья, то ли уменьшенная модель звездолета. И использовали их сначала как… Ну, как запас серебра. Только в конце правления Владимира Мономаха, праправнука Владимира Великого, появились монетные гривны — гривны кун. Мы сказали бы «килограмм копеек», средневековые англичане — «фунт стерлингов», а жители древнего Киева говорили «гривна кун». Но это была не монета. Просто мера большого количества монет. А по виду — все тот же брусок серебра. Потом кто-то особенно наблюдательный заметил, что расплачиваться двумястами граммами серебра при покупке пирожков неудобно, и приблизительно во времена Ирпенской битвы  стали рубить гривны пополам. И эти половинки тоже использовать как деньги. Такая половинка называлась «рубль». Это слово, смотрю, у вас не вызывает испуга, — саркастически заметила старуха.

— Нет, — улыбнулся капитан. — Только жадность.

Марта Фаддеевна хмыкнула.

— А потом эти гривны исчезли и появились вновь только как бумажки Петлюры? — спросил Сквира.

— Именно! — с видом профессора, добившегося, наконец, проблеска знаний от нерадивого студента, кивнула дама. — Но и купюры Директории не долго просуществовали. Ушли они, а вместе с ними — и гривна как таковая. Гетман Скоропадский, а затем и фашисты штамповали для Украины «карбóванцы». Впрочем, так же по-украински называются и нынешние советские рубли…

Капитан вздохнул.

— Вы выглядите разочарованным, — констатировала старуха.

Сквира встал и прошелся туда-сюда. Пять-шесть шагов в одну сторону. Пять-шесть — в другую. Товаровед подняла голову и посмотрела на него. Он остановился.

— А какие монеты Рева искал здесь, в городе, на своих раскопках?

— Речи Посполитой и более ранние, те, которые имели хождение во времена галицко-волынских королей…

— Королей? — опешил капитан. — Королей?

— Что вас так удивляет?

— Королей? — беспомощно повторил он.

— Ну да. Королей. Как легат Папы римского короновал первого короля — Данилу Галицкого  — так и пошло.

Сквира молчал.

— Был среди этих королей Максим? — спросил он, наконец.

— Вы, похоже, нашли очень необычную монету, — пробормотала Кранц-Вовченко. — Может, позволите взглянуть?

Капитан подобрался. Марта Фаддеевна пожала плечами и откинулась на спинку дивана.