Трезуб-империал - Данилюк Эд - Страница 30

— Сюзеренов и королей Руси по имени Максим в истории Украины не было. Были Данило, Василько , два Льва, два Юрия , один из которых на самом деле Болеслав, Андрий, Дмитро-Любко, который Любарт…

Старуха оглянулась на товароведа. Та все еще что-то писала за столом.

И без того сумрачный свет, лившийся из нескольких не заложенных кирпичами круглых окон на самом верху, совсем померк. На улице темнело. Электрические лампы теперь казались яркими и вполне уместными.

— Что касается монет, которые откапывал в этом городе Орест… — нарушила молчание коллекционер. — Помню, была у него парочка брактеатов — «жестянок» на латыни. Это такие тонкие монеты с чеканкой только на одной стороне. Шикарное безумие — односторонние монеты! А что делать? Неправильные пчелы делают неправильный мед. Главной пчелой был Владимир Ольгердович , удельный князь киевский. Большой любитель ставить трезуб на монеты, хотя и не Рюрикович. Так сказать, первый случай, когда трезуб использовался как символ страны, а не рода. Было у Ореста еще и несколько то ли чешских, то ли литовских денариев. Скорее всего, колюмнов  князя Витовта . Летом появились еще русьские серебряные гроши. Кстати, от их названия происходит украинское слово «деньги» .

— Это как раз понятно, — усмехнулся Сквира.

— Вы быстро схватываете, — кивнула старуха серьезно. — Был у Ореста еще так называемый «автономный» львовский квартник. И, конечно, по парочке монет Руси Казимира , Людовика  и Володислава Опольского .

— М-да, — Сквира покачал головой. — Меня изумляет, что в Володимире можно просто так, копаясь в земле, найти ценную монету!

— Конечно можно! Да ими в городе все усыпано, как детьми — новогодний утренник. Более тысячи лет здесь ходили люди, посещали рынки и храмы, торговали, глазели на зрелища, прятались от завоевателей. Естественно, они теряли деньги. Что-то потом находили, что-то затаптывали…

— И клады здесь попадаются? — загорелся капитан мальчишеским любопытством.

— Бывает. Часто. Я сказала бы, до неприличия часто. Последний, мне кажется, нашли лет десять назад. Все газеты писали. На окраине средневекового Володимира — а город в те времена был в разы больше — кто-то зарыл у себя на заднем дворе горшочек с железными гвоздями.

Сквира невольно улыбнулся.

— Не смейтесь, — сказала старуха. — Бывали моменты в истории, когда железные гвозди считались баснословным богатством.

В своем углу закопошилась товаровед. Сложила бумаги и закрыла папку. Потом, щурясь, стала вглядываться в огромное пространство собора.

— Кстати, о кладах… — продолжала Марта Фаддеевна, на секунду обернувшись.

Товаровед встала и не спеша направилась к одной из боковых дверей у центрального входа. По дороге она остановилась у серванта, чтобы подправить ценник.

Старуха голову не поворачивала, но чувствовалось, что она прислушивается к шагам.

— В тысяча семьсот девяносто четвертом году, когда вспыхнуло и было подавлено восстание Костюшко…

Товаровед скрылась за дверью.

— …Накануне третьего и окончательного раздела Польши государственные регалии Речи Посполитой были привезены в Володимир и спрятаны в этом самом костеле…

Сквира встрепенулся и недоверчиво посмотрел на старуху. Та закивала, наслаждаясь эффектом. Потом оглянулась. Женщины в жилетке видно не было.

— Ушла, — деловито сообщила Марта Фаддеевна. — Скорее!

Она вскочила и быстро двинулась к той же боковой двери, за которой исчезла товаровед. Опешивший Сквира поднялся, зачем-то огляделся и устремился за ней.

— Что случилось? — прошептал он.

— Тихо! — также шепотом ответила старуха. Теперь она уже почти бежала.

Северин Мирославович перешел на легкую трусцу.

— У нас не больше пяти минут, — бросила Марта Фаддеевна через плечо. — Постарайтесь не шуметь, иначе она услышит.

Добежав до двери, Кранц-Вовченко приложила ухо к скважине и предостерегающе подняла палец.

— Она еще возится в коридоре, — еле слышно прошептала она.

Сквира замер, не понимая, почему тот факт, что товаровед «возится в коридоре», должен его волновать.

— Все! Закрылась! — старуха неожиданно выпрямилась. — Теперь быстро и тихо!

Марта Фаддеевна осторожно приоткрыла дверь, заглянула и юркнула в образовавшуюся щель. Северин Мирославович вздохнул и последовал за ней.

Они оказались в узком проходе, заваленном всякими хозяйственными принадлежностями. Тут же виднелась еще одна дверь, ведшая явно в служебное помещение.

Марта Фаддеевна приложила палец к губам и буквально на цыпочках миновала коридор. Северин Мирославович не отставал. Они дошли до дальнего конца и нырнули в какой-то проход. Там было темно, хоть глаз выколи.

— Осторожно, — прошептала старуха. — Здесь лестница.

Она достала из своей сумки фонарик.

— Похоже, вы подготовились, — в шепоте Сквиры ясно слышался сарказм.

— Естественно, — спокойно ответила Кранц-Вовченко.

Они стояли наверху длинной каменной лестницы без перил. Ступени круто уходили вниз, теряясь в полной темноте.

— Пошли, — скомандовала старуха и первой стала спускаться.

Северин Мирославович не возражал.

Повсюду валялись обрывки упаковочной бумаги и старые газеты. В нос ударили запахи гнили и плесени.

— Двери перед лестницей нет, — шептала старуха. — Проход они не закрывают. Вот только зачем сбрасывают сюда всякий мусор?

Сквира молчал. Десятка через два ступеней его ноги нащупали твердый пол. Марта Фаддеевна уже светила фонариком во все стороны.

Подвал представлял собой тонущую в темноте анфиладу комнат. На стенах виднелись следы давней побелки. Судя по форме кирпичей, кладка была еще той, первоначальной, двухсотлетней давности.

— Если Орест и рыл в этом костеле, то, конечно, здесь, — бормотала Кранц-Вовченко. — Сюда он мог попасть сравнительно легко, мы только что это подтвердили.

— Та женщина сказала, что Рева не заходил в магазин с лета.

— Что ж, — старуха равнодушно пожала плечами, — значит, мы здесь теряем время. Или он зашел и вышел, не попадаясь ей на глаза…

Марта Фаддеевна решительно двинулась в один из коридоров.

По сторонам то и дело открывались дверные проемы. Свет на мгновение проникал внутрь, чтобы осветить крошечные комнатки.

— А что это за помещения? — тихо спросил Сквира.

              — Крипты, — так же тихо ответила спутница. — Когда-то здесь были молельни и кельи. Часть крипт использовали для захоронений, так что кое-где могут сохраниться саркофаги… — Она внезапно остановилась. — Пришли, — Она подняла руку и показала на потолок. — Прямо над нами находятся остатки алтаря.

Сквира невольно задрал голову, будто ожидая увидеть над собой жертвенник.

— Давайте, давайте! Ищите! — Марта Фаддеевна первой склонилась над полом.

Капитан растерянно огляделся. Без фонарика он ничего не видел…

На ощупь пошел вдоль стены. Кладка была крепкой. То ли из-за темноты, то ли из-за присутствия Кранц-Вовченко в голову лезли мысли не столько о Реве, сколько о мире монахов-капуцинов. Как чувствовали они себя здесь? Как жили в мире, где русьские княгини возводили католические костелы, епископы со странными именами строили каменные стены поверх пожарищ, а преданные выборной короне дворяне тайно привозили в глухую провинцию регалии трона? Сквира представлял себе, как братья-минориты, одетые в неокрашенные хабиты с остроконечными капюшонами, в сандалиях на босу ногу бродили по этим криптам, выполняя свои вечные обряды. Вокруг них бурлил восемнадцатый век — век перемен. Здесь, в криптах, время останавливалось.

— Ничего? — спросила Марта Фаддеевна.

— Что? — вздрогнул Сквира.

Она посветила фонариком ему в лицо и тут же убрала свет в сторону.

— Никаких следов, — сказала она. — От метелок и совков остаются характерные полоски, ямки, кучки земли, а здесь только нетронутый мусор. В нем, конечно, интересно было бы покопаться — я вижу нацистские газеты и несколько польских журналов начала века. Но, думаю, вывод однозначен: никто здесь раскопок не вел.