Письмо с вулканического острова (Рассказы) - Яковлев Юрий Яковлевич - Страница 39

Володя взял копилку и вышел из дому. Он не знал, в каких мастерских открывают копилки, и зашел в первую попавшуюся, где на витрине лежали примусы, замки и велосипедные колеса без шин. В мастерской пахло керосином. Мастер в длинном темном фартуке водил шершавым напильником по блестящему металлу. Заметив посетителя, он отложил инструмент и спросил:

— С чем пожаловал?

— С копилкой, — отозвался Володя и протянул тяжелый домик. — Надо открыть.

Мастер долго рассматривал копилку.

— Интересная вещица, — произнес он и поскреб дно острием ножа.

На пол осыпалась белая пыльца. Мастер покачал головой:

— Ничего не выйдет. Она гипсовая.

— Что же делать? — с отчаянием спросил мальчик.

— Ее можно только разбить.

Володя снова очутился на улице. Он шел по городу, прижимая к себе тяжелую копилку. Сейчас копилка казалась ему маленьким приемником с манящим названием: «Транзистор». Только приемник не работает, молчит. И даже мастер не берется его починить.

На перекрестке Володя столкнулся с Гошкой. Гошка шел в окружении ребят из Володиного класса, шмыгал носом и растирал по щекам слезы. Ребята утешали его. Гошка не слышал их слов и твердил:

— Меня теперь судить будут… Вот увидите!

— Что с тобой, Гошка? — спросил Володя.

За Гошку ответил его сосед:

— Витрину разбил мячом… Вернее, играли все, а разбил он. Мы деньги собираем на стекло. У тебя нет денег?

— Нет, — вырвалось у Володи помимо его воли. — Я бы дал.

— Врешь! — сказал молчавший до сих пор Сережа. — У тебя полный сундук денег, только ты не дашь — ты копишь.

— Я уже не коплю, — слабо защищался Володя. — Я уже накопил. Только копилка не открывается.

— Врешь! — снова сказал Сережа.

Кровь ударила в лицо Володи. От несправедливых слов друга у него перехватило дыхание. Он протянул Сереже копилку:

— Я не вру. Попробуй открой!

Сережа долго крутил копилку во все стороны, как будто это была не копилка, а головоломка. Потом он пробурчал: «Не открывается» — и сунул копилку в руки Володе.

Ребята пошли дальше. Володя остался один. Он стоял на тротуаре, а мимо шли люди, мчались машины, и никто не обращал на него внимания. Володя подумал, что копилка никогда не откроется и он никогда не вырвется из ее тесных кирпичных стен.

И вдруг какая-то сила сдвинула мальчика с места. Он неуверенно сделал шаг. Потом зашагал быстрей. Потом побежал. Расталкивая прохожих, спотыкаясь, он бежал туда, куда ушли его товарищи.

Он нагнал их у следующего перекрестка.

— Стойте! Подождите!

Ребята остановились. Володя подбежал к ним. Он, видимо, хотел что-то сказать, но потом раздумал, поднял над головой маленький домик с черепичной крышей, зажмурился и бросил копилку на тротуар. Нет, он бросил не копилку, а гранату. И она не разбилась, а разорвалась. И Володя был оглушен этим взрывом.

Он медленно раскрыл глаза. Перед ним на мокром асфальте лежали гипсовые черепки и поблескивали раскатившиеся монеты. Домик из ровных кирпичей с черепичной крышей и белой трубой погиб. Но странное дело — это не огорчало Володю. Напротив, он почувствовал удивительную легкость, будто вырвался на свободу.

Пораженные его поступком ребята собирали раскатившиеся монетки. Они набрали три горсти и протянули их владельцу. Но Володя замотал головой:

— Берите… берите… это для Гошки.

Гошка смотрел на Володю красными глазами и шмыгал носом: он все еще никак не мог понять, что произошло, и молчал. И вместо него кто-то другой сказал Володе:

— Спасибо.

— Да чего там, — сказал Володя. — Берите. Тут много, должно хватить. Только две монетки с орлами не годятся…

На обратном пути, подходя к телеграфу, Володя отвернулся, чтобы не встречаться взглядом с плакатным человеком в коричневых нагуталиненных ботинках.

Наверно, тот самодовольно улыбается и укоризненно спрашивает нарисованным ртом: «Что же ты, накопил и не покупаешь?»

Володя с независимым видом прошел мимо, но, прежде чем завернуть за угол, оглянулся. Сияющего человека не было. И большие буквы, призывающие копить деньги, тоже исчезли. На месте старого плаката висел новый. На нем был нарисован розовый толстощекий малыш с белой бутылкой в руке. А возле самого карниза аппетитными голубыми буквами было написано:

ПЕЙТЕ КЕФИР!

«Хорошо, что старые плакаты заклеивают новыми», — подумал Володя и весело подмигнул розовому малышу и белой бутылке.

Довольно-таки смешной портрет в оконной раме. Но ты не видишь ничего смешного. Для тебя этот портрет вполне нормальный, хотя и со сплюснутым носом.

Куница свистнул три раза. И еще два раза. Он свистел добросовестно, глубоко засовывая в рот четыре пальца. Но никто не появлялся в окне. Может быть, Володька не слышит или думает, что свистят не ему?

Тогда Куница поднял с земли камень. Небольшой шершавый камушек. И запустил его в окно, предварительно прищурив глаз. Стекло трынькнуло, и камень отскочил, как от барабана. В окне показалось лицо. Незнакомая женщина размахивала кулаком и кривила рот. Рот ругался, но слов не было слышно, как в кино, когда портится звук.

Может быть, Куница ошибся окном?

Так прямо он и ошибется! Он всю жизнь свистит под этим окном. И всю жизнь запускает в него камушки. И окно всегда улыбается Кунице. А сейчас оно состроило рожу.

Куница отвернулся и зашагал прочь.

Когда человек возвращается из больницы, после того как ему вырежут аппендицит, он готов ко всяким переменам. Например, за время его отсутствия могли сломать на углу покосившийся дом или перерыть мостовую, а в школе мог появиться новый учитель рисования. Но того, что не окажется Володьки и выяснится, что Володька уехал навсегда, — этого Куница никак не предвидел. Ему никогда и в голову не приходило, что Володька может уехать навсегда и его окно достанется чужим, незнакомым людям.

Куница пал духом. Он ходил как потерянный и все думал, думал о Володьке.

Куница — здоровый круглолобый парень. Брови у него слегка приподняты, а под ними глаза с хитринкой. Куница не даст себя в обиду, сам кого хочешь обидит. А Володька был худым и щуплым. На год младше Куницы и на голову ниже.

Если твой друг на голову ниже, то ничего не стоит отнять у него сани. Сани раздобыл Володька и принес их к ледяной горке. Он собирался съехать первым, потому что сани раздобыл он, а не Куница. Но Куница ухватился за сани и стал их вырывать. При этом он кричал:

— Не отдашь — получишь! Не отдашь…

По справедливости первым должен был съехать Володька. Он принес сани. Но возле горки кружилась Ира. И Куница хотел блеснуть перед ней силой.

Володька не отдавал сани. Он крепко держал их. Но Куница сильнее. Он отнял у друга сани и полез с ними на гору. Ему совсем расхотелось съезжать на санях. Но он съехал. Из-за Иры. А Володька стоял внизу и молчал от обиды.

Если бы Куница знал, что Володька уедет, он не вцепился бы в сани как клещ. Пусть Ирка думает о нем что хочет. Ему наплевать на Ирку. Разве ее можно сравнить с Володькой? Но когда человек живет у тебя под боком и никуда не уезжает, у него можно отнять сани.

Вообще Куница часто обижал Володьку. Володька был слабее и все прощал ему. Умные люди пристают к чужим мальчишкам. Их не жалко. И они никуда не уедут до самой смерти. А подлые лезут с кулаками к своим друзьям.

Володька не хотел драться Не потому, что трусил. Он не хотел драться с товарищем. Но Куница так наседал, что пришлось. Это было вечером, во дворе. Из-за чего Куница полез к Володьке? Просто некуда было девать силы. И было дрянное настроение. И хотелось кому-нибудь вмазать. А вмазать всего безопаснее Володьке. Такой он, Куница. Бестолковый, подлый человек.