Светлячок (СИ) - Тебнёва Елена - Страница 19

С ужином было почти покончено, когда Деррек, расписывавший мне прелести загородной жизни, запнулся на полуслове, нахмурился — и скривился, словно сжевал целый лимон. А через мгновение раздался требовательный звон — так артефакт, установленный на входной двери, предупреждал о визите гостей. И сдается мне, так же и о том, кто именно сейчас мнется на пороге, ожидая приглашения.

Встречать неожиданного гостя лорд Грайвен решил в одиночку, строго наказав нам с Илиной подниматься наверх. Его сестра безропотно направилась за братом к выходу из столовой, а потом и к лестнице, и мне ничего не оставалось, как последовать за ней.

Мы уже миновали лестницу, когда в холле послышался чужой насмешливый голос, при звуках которого Илина вздрогнула и ускорила шаг. Я замешкалась, пытаясь через перила разглядеть гостя, но не преуспела в этом, еще и подопечную упустила — за поворотом коридора как раз мелькнул край ее светлого платья. Не бежать же за ней? Пришлось смирять любопытство и степенно, как и положено по новому статусу, идти к себе. А вот справиться с желанием завернуть к господину Карти оказалось не так-то просто. Не помогало даже напоминание, что я давно уже вышла из возраста, когда уязвленное самолюбие требовало отмщения, причем эффектного, чтобы обидчик крепко-накрепко уяснил, что с ведьмами связываться не стоит.

И у поворота, ведущего к комнате поверенного, переполненная возмущением ведьмина душа не выдержала.

По коридору я пронеслась быстрее и легче весеннего ветерка. Замерла у нужной двери, прислушалась к царившей за ней тишине и, предвкушающе улыбнувшись, прижала к створке ладонь. Всего несколько слов, едва замерцавшие в полумраке пальцы — и с чувством глубокого удовлетворения я отправилась в свою комнату.

Мой поступок, который иначе как мелкой, но гадкой пакостью не назовешь, был совершенно недостойным светлой ведьмы, зато матушка, никогда не отличавшаяся кротостью нрава и всепрощением, могла бы мной гордиться, а Дейдра совершенно точно пришла бы в восторг. Кажется, Дара была права насчет вредного влияния сельской местности на ведьм: я здесь всего один день, а уже творю невесть что! И самое жуткое, совершенно о том не жалею.

Я почти бежала, полностью утонув в собственных взбудораженных мыслях, а потому испуганно вскрикнула, когда на моем запястье сомкнулись жесткие ледяные пальцы, а вкрадчивый голос промурлыкал в самое ухо:

— Вечер добрый, красавица!

Чужое дыхание опалило шею, руку до плеча будто огненной спицей пронзило, и я совершенно постыдным для ведьмы образом лишилась чувств.

Едва Эмма, кипя от негодования, вышла, Эван остро пожалел о своем поведении. Не имея времени как следует продумать действия и слова, он, видимо, совершил самую большую ошибку — разозлил ведьму, которая поначалу не испытывала к нему ничего, кроме легкой настороженности и весьма искренней благодарности. Ну и любопытства, конечно же, ведьмы оным от рождения страдают и сдержать редко когда способны, за это на них и обижаться смысла нет. Не стоило, ох не стоило делать из нее склонную к видениям барышню! Но в тот момент ничего более умного в голову не пришло. Не признаваться же ей, что он и в самом деле маг?! Тогда бы пришлось рассказывать и о том, как ему удалось скрыть силу. А там и до объяснения причин этого маскарада недалеко. И если Эмму вряд ли серьезно заинтересовали бы его приключения, то Илине, которая жадно прислушивалась к каждому слову, его откровения явно пришлись бы по вкусу. Как и ее братцу.

Деррек пришел перед обедом, и Эван едва успел развеять остатки чар, коими пытался ослабить стоящую на окнах защиту. Тщетно. Кстати, такую только с окном и половиной стены вынести можно. Лорд осведомился о самочувствии гостя, принес свои искренние извинения и спросил, не окажет ли он честь их семейству, оставшись на празднование восемнадцатилетия Илины.

И Эван с удовольствием отказался бы, сославшись на срочные дела, но что-то глубоко в душе воспротивилось этому. Пришлось согласиться. И лишь после ухода Деррека он задумался, не было ли это ошибкой.

Насчет лорда Грайвена Эван не слишком беспокоился — Деррек всего лишь Деррек, — но вот Илина… Девчонка всегда была странной, даже до пробуждения дара. И само это пробуждение стало для Эвана неожиданностью. Он и не предполагал, сколько всего пропустил.

Илина — ведьма. Причем ведьма светлая. Какая ирония!

К тому же еще была Эмма, которая добрыми чувствами к нему не пылала. И то, что она взрослая и до детской мести вряд ли опустится, не успокаивало. Не особо богатый, зато горький опыт подсказывал, что чем старше ведьма, тем изощреннее она мстила.

Но и с Эммой можно было договориться. Главное, чтобы зелья хватило на время пребывания в замке. И чтобы здесь не появился тот, от кого зелье не спасет. Хотя этого опасаться не стоило — с Грайвенами он давно не общался и вряд ли решит в ближайшее время возобновить родственные связи. Эван искренне надеялся, что судьба не подкинет ему такую подлянку.

Он проверил содержимое шкатулки и окончательно утвердился в решении остаться. По крайней мере до тех пор, пока ему не станет лучше… или же он вновь не почувствует игрунью. И тогда она от него не уйдет. Так или иначе, но они наконец-то встретятся лицом к лицу.

А после ужина Эван действительно что-то почувствовал. Сначала — необъяснимое желание убраться отсюда подобру-поздорову и как можно скорее, которое, впрочем, очень быстро сошло на нет, а чуть позже — зуд в месте, кое в приличном обществе чесать недопустимо, даже если очень хочется. Приличного общества в спальне не наблюдалось, и Эван с удовольствием поскреб копчик. Который тут же зачесался еще сильнее, так, что все прочие мысли из головы просто выбило. Шипя сквозь зубы, Эван поспешно задрал рубашку и скользнул ногтями вниз по позвоночнику… да так и замер, нащупав там то, чего у человека, будь он хоть трижды магом, быть не должно.

— Вот ведь… ведьма! — потрясенно прошептал он, не зная, ругаться или смеяться, и окончательно понял, что именно настораживало его в Эмме.

Она выглядела взрослой и большую часть времени вела себя соответственно. Но была еще и меньшая, когда поведение ведьмы совершенно не вписывалось в ее образ. Словно она старательно, но не слишком умело играла чужую роль, которая ей не нравилась. И в любой другой ситуации он бы охотно порылся в ведьминых тайнах, но…

Казалось, в копчик вгрызлась стая оголодавших комаров, и Эван, позабыв обо всем, выбежал в коридор, одержимый одним желанием: найти ведьму, которую столь опрометчиво выловил из озера. Найти — и утопить. Даже если придется тащить ее прямиком в тот демонов лес и отбиваться от русалки! Да что там отбиваться — он на коленях готов молить хвостатую нечисть о том, чтобы побрала неблагодарную ведьму и во веки веков не отпускала!

Бежал Эван быстро, подгоняемый нескончаемым зудом чуть пониже поясницы, но, когда свернул к лестнице, понял, что безнадежно опоздал. Ведьма лежала на полу, бледная и тихая, и выглядела на диво беззащитной и мирной, а над ней склонился человек, коего Эван считал самым страшным кошмаром своего детства.

Вокруг была ночь, и ночь наполняла меня, словно вода — пустой сосуд. Я растворялась в ней, становилась ее частичкой — и чувствовала себя единым целым с другими бесчисленными частичками пронизанной мягким лунным светом тьмы. Я летела сквозь бесконечность, как никогда, свободная и счастливая, и даже не вспоминала о том, что сутью моей силы всегда был свет. Я не помнила, что это такое, а если бы и помнила, то вряд ли смогла бы представить, что в мире есть еще что-то, кроме восхитительно-бархатной ночи. Она укрывала землю и становилась небом, она парила на крыльях ночных птиц и звенела голосами невидимых под ее пологом рек. Она входила в каждый дом, в сердце каждого спящего человека, и одним только шепотом, мягким, обволакивающим, подчиняла себе мысли и волю. Она манила, звала, смеялась звонче хрустальных колокольчиков, влекла за собой, ласкала кожу нежнейшим шелком, приникала к иссохшим губам, даря им свежесть и улыбку… и одним движением разрывала грудь, обнажая заходящееся от восторга сердце. И оно лежало в ее ладонях, все еще живое, бьющееся, мерцающее алой кровью и магией жизни в неверном лунном свете, вуалью окутывающем хрупкую фигурку, воплотившую в себе свободную от оков тьму…