Чёрные Розы (СИ) - Карелин Андрей Дмитриевич - Страница 36

Вика давно уже на кухне, жарит яичницу для меня (она сама, оказывается, по утрам никогда не ест), а я всё ещё мокну в ванной. Она открывает дверь и, стоя на пороге, смотрит на меня.

— Только об этом — ни-ни! — говорит она.

— Ага, — заговорщически улыбаюсь я.

— Чтобы никто, ни одна живая душа.

Она подходит ко мне, стоящей под душем, и начинает мылить мне «киску». Её пальчик как бы случайно проскальзывает внутрь, и я снова хочу её. Чувства, как джин из лампы, появляются, стоит только потереть в правильном месте.

— Ах! — на выходе шепчу я.

Она достаёт из меня пальчик и кладёт мне его в рот, вместо того чтобы помыть. А я стою и не знаю, что делать; беру её за руку и целую. Я люблю её — искренне, по-настоящему, как никого никогда не любила, и мне почему-то хочется растрындеть об этом целому Свету.

— Я люблю тебя, — шепчу я.

— Ты уже говорила. — Она моет руку гелем для интимной гигиены и выходит из ванной. Я вытираюсь махровым полотенцем, надеваю вчерашние трусики (свежих-то у меня нет) и выхожу следом.

Яичница готова. Стоит на столе ждёт меня и остывает. Рядом дымится смородиновый чай. Какой приятный запах! Я принюхиваюсь и делаю первый глоток.

— Без сахара? — спрашиваю я.

— Ой, прости, я забыла, что ты сладкоежка! — Вика протягивает мне коробочку рафинада кубиками.

— А ты что, всегда без сахара пьёшь?

— Не люблю сладкого.

— Странно, а ты такая сладенькая. — Я прикасаюсь пальчиком к её губам, отчего она резко отстраняется.

— Не делай больше так, — шипит на меня Вика.

— Прости. — Я опускаю глаза.

— И не вздумай исполнять такое при других! — звучит сталь в её голосе. Я никогда её такой не видела.

— Прости, — снова шепчу я и вдруг начинаю плакать. Мне так больно и так обидно!

— Юлька, Юлечка, извини меня, — смягчается Вика. — Не плачь. — Она гладит меня по руке и смотрит мне в глаза.

— Не знаю, что со мной. — Я пытаюсь справиться со слезами.

— Извини за резкость… ну… ты чего? Чуть что — и сразу в слёзы.

— Соринка в глаз попала, — пытаюсь улыбнуться.

— Ну, вот так гораздо лучше!

Достаю телефон и смотрю: на первую пару мы не успеваем, это однозначно, но это же не повод прогуливать весь день.

— Мы на третью пару можем успеть, — нерешительно говорю я.

— Иди одна, — безразлично отвечает Вика. — Скажешь, что я есть, пусть не ставят «энку».

— Хорошо. — Я допиваю несладкий чай, доедаю яичницу и начинаю одеваться.

Вика выходит меня провожать к дверям. Снова заботливо поправляет воротник, убирает волосы с лица, улыбается мне. Значит, всё хорошо. Так люблю, когда всё хорошо, когда все друг друга любят и никто не ссорится!

— До встречи вечером, — говорю я и скромненько целую её в щёчку.

— Не знаю, у меня дела будут… — Снова чувствую этот холодок в животе чуть пониже сердца.

— Ну, как освободишься… — говорю я, а у самой трясутся руки.

«Неужели это всё?» Пытаюсь убедить себя, что всё в порядке, выхожу на улицу, там жарит весеннее солнце и хоть всё ещё немного прохладно, я улыбаюсь первым тёплым лучам. Иду на маршрутку и всю дорогу до института улыбаюсь сама себе. Надеваю наушники и слушаю радио. В голову западает какая-то дурацкая песенка.

— Присаживайтесь. — Мне уступает место симпатичный парень. Он сверлит меня глазами.

— Спасибо! — Присаживаюсь возле окна и смотрю на улицу. Во всём уже чувствуется весна: в грязных дорогах, прошлогодних листьях, первых почках на деревьях. Невыносимая свежесть в воздухе. Я счастлива! Я реально счастлива!

Выхожу за две остановки до института. Мне нужно прогуляться пешком. Да, на каблучках и после очередной бессонной ночи, но мне нужно пройтись. Мне нужно немного помёрзнуть, мне хочется почувствовать эту весну. Мне хочется дрожать. Я такая счастливая сейчас, что мне нужно вернуться в реальность. Почувствовать себя живой, уязвимой, слабой, чтобы хоть как-то стереть эту самодовольную ухмылочку со своего лица. Достаю зеркальце и вновь подрисовываю брови, поправляю макияж.

«Зачем? Она же видела меня без макияжа и всё равно считала красавицей. Зачем я постоянно это делаю? Кому ещё мне надо понравиться? Ради чего это всё?» Эти вопросы лезут в голову. Мне кажется, моя жизнь, наконец, обрела смысл, только я никак не могу понять, в чём он состоит. Смысл моей жизни в том, чтобы трахаться с другой девушкой? Да нет же, какая глупость! Точно такая же, как и «смысл жизнь в том чтобы заниматься сексом с мужчиной, выскочить за него замуж, нарожать детей и до поздней старости вспоминать вашу первую с ним встречу». Смысл жизни — в любви, в какой бы то ни было: в странной, в кривой или в запретной. Я чувствую это, но не могу объяснить, что такое любовь и для чего она нужна. Но главное — теперь я абсолютно счастлива.

Слишком умные мысли моей дурной головы, но я их не головой думаю. Даже звучит глупо: голова — чтобы придумывать мысли. Нет, это щебечет моё сердце. Оно говорит за меня. Я, наконец, расслабилась и полностью отдалась своим чувствам, своему настроению.

«Нужно к семинару подготовиться». Пытаюсь хоть что-то вспомнить, но не могу. В голове только эта дурацкая любовь. Сама над собой смеюсь, потому что назвала любовь дурацкой. А в груди всё цветёт и щебечет, в ушах стоит дикий звон. Я не могу взять себя в руки. Может, следовало у Вики остаться или домой пойти? Чёрт как же мне учиться?! Мне же сейчас двояк влепят или, того хуже, четвёрку. Так как я отличница, то для меня четвёрка хуже двойки: двойка пересдаётся, а четвёрка — нет.

«Я влюбилась в девушку, и это для меня куда важнее всех оценок в жизни. Важнее вообще всего! Мне хочется об этом кричать, хочется петь. А вдруг меня на уроке не спросят?» — уже размышляю как двоечница. Точно, сяду с Катькой: она отличница, она подскажет. Странно, Катька ведь тоже девушка, но почему меня к ней меня совсем не тянет? Я только с Викой лесбиянка или с другими тоже? Ничего не понимаю. Моих скромных интеллектуальных (фух, слово-то какое сложное!) способностей вряд ли хватит это осознать.

Захожу в корпус, навстречу Маринка.

— Юлька, тебя чего на первой паре не было?

— Мне что, «энку» влепили? — наконец, испугалась я. Хоть что-то заставляет меня снова думать об учёбе, а не только об этом непрекращающемся зуде под сердцем.

— Нет, но препод четыре раза спросил, где ты.

— А Вике?

— А что Вике?

— «Энку» Вике влепили?

— Нет, ты ж меня за вас двоих попросила. — Она понижает голос. — Тебя на лекции Сашка искал.

— Я знаю, он написал мне.

— А где ты была? — Маринка такая любопытная! Упаси Бог, она что-то узнает.

— Проспала.

— Да ладно! — не верит она; я и сама в свою брехню не верю.

— С утра плохо себя чувствовала, думала вообще не пойти, а потом выпила таблетку, и полегчало.

— А Вика? — Я даже вздрагиваю при упоминании её имени.

— А что Вика… — Хочется сказать: «Откуда же я знаю?» Но это будет такая откровенная ложь! Лучше что-то другое придумать, лишь бы никто не узнал. Только что я готова была кричать о нашей любви, а теперь и сама всё скрываю.

— Она тоже себя неважно чувствовала… ещё со вчера.

Маринка отводит меня в сторону и полушёпотом спрашивает:

— Вы же вчера были на даче у Сашки. — Её глаза горят. — И что там было? Рассказывай.

«А откуда ты знаешь?» — звучит в моей голове вопрос, ответ на который очевиден. Всё же ясно: инстаграмм, контакт… да мало ли где наши фотки могли засветиться? А может Сашка что рассказал: он же искал меня.

— Да, — говорю, — нормально так посидели. Я выпила три кокосовых шейка, чуть стриптиз там не полезла танцевать. Кальян покурили. — Это я уже сочиняю. Чем больше подробностей, тем более правдивым кажется рассказ. Но не буду же я рассказывать Маринке, как делала Вике кунилингус. Это реально зашквар (насколько я знаю блатные понятия, это именно зашквар, в правильном понимании этого слова)! Случись такое «на тюрьме»… Словечко ещё какое — «на тюрьме»! Всё, хватит смотреть по ютубчику всяких блогеров из зоны. Лучше и дальше буду смотреть бьюти-блогеров: как правильно краситься; хотя, похоже, я уже почти всё об этом знаю, мне бы впору и самой блог вести.