Обман (СИ) - Субботина Айя - Страница 3

Стоп.

Спокойно, Вера, притормози и отмотай мысль назад на пару секунд. Что ты сейчас подумала?

Марик останавливается на перекрестке, и мы пересматриваемся в зеркале заднего вида, словно Медуза Горгона и Персей.

Такой образчик мужской привлекательности точно бы впечатлил мою маму, и всех ее подруг-кумушек, и нашу бесконечную родню. Красивый, улыбка как из рекламы «Блендамед», богатый и подкатит на веселье на собственном новеньком «Порше».

Господи, если я покажу его в качестве своего мужчины, меня перестанут сватать за фонарные столбы минимум на год!

— Что у тебя с лицом? — ворчит Марик, снова безуспешно пытаясь оттереть грязь со щеки.

Я мысленно собираюсь с силами — и начинаю истошно реветь. Как никогда сильно.

У него нет никаких шансов, кроме как сказать «да» на любую мою просьбу, потому что в искусстве закатывать театральные истерики мне нет равных. Эх, Голливуд, ты потерял великую актрису!

Конечно, мое представление вызывает совершенно предсказуемую реакцию. Даже не нужно выходить из роли, чтобы «просмотреть» все стадии в своей голове. Потому что все как по накатанной.

Сначала Марик просто в шоке и искренне не понимает, почему его почти невинная угроза превратила Синего Чулка в Море горючих слез. Пытается повторить ситуацию в своем воображении, ищет проколы, а когда не находит ни одного — наступает вторая стадия: ступор. Я реву, он смотрит и пытается достать из кармана носовой платок, которого у него по жизни никогда не было. Понимает, что просчитался, бормочет что-то вроде: «Да что случилось-то?» и даже пытается забрать собственное пальто, сейчас списывая на кусок дорогой шерсти весь мой «спектакль». Но я отыгрываю до конца, цепляюсь в несчастную грязную вещь, словно коршун, и выдаю новую порцию слез.

Тогда у Марика начинается третья стадия, моя любимая: «Сделаю все, что хочешь, только перестань делать вот это!» Сейчас главное не остановиться и дожать, чтобы довести клиента до нужной кондиции отчаяния.

Вот когда он, окончательно обалдев, начинает пытаться перекричать мою «истерику» громким матом, я понимаю, что время пришло. Потому что когда один орет, а другой слушает — это почти диалог, а когда орут оба — это уж стационар известного заведения.

— У моего отца… юбилей… — Я судорожно всхлипываю, и даже жаль, что в эту минуту не могу сама себя вызвать на бис, так чертовски хорошо вошла в роль. — И там… будут… эти ужасные мужчины!

Марик собирается с мыслями, откуда-то все-таки достает упаковку бумажных салфеток, и я вытаскиваю сразу несколько, чтобы промокнуть глаза и энергично вытереть щеки.

Хорошо, что я без макияжа, а то бы превратилась в панду, а не в милую огорченную черствым чурбаном девушку.

— О каких мужчинах речь? — спрашивает Бабник.

Я выразительно сморкаюсь в салфетку, хоть на самом деле просто прячу за бумажным клочком триумфальную улыбку: все же мужчины так примитивны, особенно если хорошо изучить их психологию и повадки. А у меня была целая куча возможностей с примерами и даже целыми подходящими для наблюдений экспонатами. Все благодаря огромному количеству подруг и знакомых, с которыми я, как любая нормальная девушка моих лет, люблю проводить время и потрещать за вкусным коктейлем.

— О тех, за которых меня сватает мама. — Я поднимаю взгляд и смотрю на Марика долго и скорбно, а потом делаю контрольный выстрел — морщу нос и снова жмурюсь, как будто собираюсь повторить истерику в тех же цветах и красках.

Бабник стремительно — я даже на секунду «подвисаю» от его прыти — хватает меня за руку и скороговоркой проговаривает:

— Если ты больше не будешь реветь, как резанная, я пойду с тобой и прикинусь твоим парнем. Ну, знаешь, как в тупых романтических комедиях. Только, пожалуйста, Молька, не пугай меня этими слезами — у меня чуть яйца не отвалились.

— Не заикайся о яйцах при моей маме, — уже по-деловому выдаю я, и наслаждаюсь четвертой стадией затяжного процесса под названием «Откровения для Марика».

У него вытягивается лицо. Буквально. Становится на сантиметр длиннее, как будто Бабник запихал в рот лампочку и вынужден сидеть с открытым «закрытым» ртом. А все потому, что какая-то часть его мозга сигнализирует о подвохе: только что грозила устроить Всемирный потом, а через секунду уже вовсю командует. Я почти слышу, как Марик перебирает возможные варианты метаморфозы, но в конечном итоге сдается.

Потому что я для него — всего лишь Синий Чулок и Моль Клеймана, и просто не способна на такие многоходовки.

В этом прелесть маскировки, от которой порой сводит зубы. В нужный момент вы скажете спасибо за то, что держали себя в руках и не выходили из образа.

Я, вечный раздолбай и бабник, еду в дом к девушке, похожей на Моль, чтобы изображать ее мужчину, и все это — по моей же инициативе.

Моя жопонька буквально чувствует подвох, но как я ни стараюсь его найти — не получается. Зато отлично получается осознать всю глубину задницы, в которую угодил по собственной инициативе: мало того, что Серая мышь изваляла меня в грязи, так еще чуть не лишила слуха, потому что голосила в точности как та рыжая бабка из мультика про апельсин.

Еще и светофоры все через «красный», ну как назло.

Сегодня точно не мой день, хоть начинался он просто заебись: таких девочек, как та, что сейчас ждет меня в «Лимонадной долине», я уже давно не встречал. Вся такая вытянутая, фигурная, ногастая, выпуклая… От одной мысли тянет мысленно сглотнуть слюну, и парень в штанах возмущенно напоминает, что я уже неделю без нормального секса, а такого у нас не было с момента, как я познал радость плотской любви. Еще немного — и стану евнухом, или и того хуже — вспомню, что правая рука дана не только носить часы и подписывать документы.

К счастью, противоядие у меня с собой, и достаточно одной порции — быстрого взгляда в зеркало заднего вида — чтобы вернуть мысли исключительно в трезвое русло. Почему Антон не нашел помощницу покрасивее? Ах да, кажется, я спрашивал, и он сказал:

«Потому что я выбирал нее ноги, а мозги». Но какой смысл в мозгах, если фасад подкачал?

Вопреки моим ожиданиям, по указанному адресу не покосившаяся «хрущевка», а вполне модная новостройка. А ведь был уверен, что попал прямиком в сюжет фильма «Не родись красивой», и родители моей «зазнобы» типичные представители рабочего класса. Откуда я знаю этот идиотский сериал? Когда в семье две младших сестры и мама — мужчины в курсе, чем завтракала Катя Пушкарева, из-за чего в который раз поругались Росс и Рейчел, и моду на какую помаду завела Дженнифер Лоуренс.

— Ну? — тороплю я, и для доходчивости стучу пальцем по циферблату.

— У меня очень большое, ветвистое и плодородное родовое дерево, — шипит Молька. — И на юбилей моего отца приехали все, даже те, которые ради пяти часов застолья добирались двое суток. Половина из них сейчас прилипла к окнам, потому что я предупредила маму, что мы едем, иначе она приехала бы в офис прямо в нарядно-выходном платье.

Я вскидываю бровь, надеясь услышать более подробное разъяснение.

— Ты должен помочь мне выйти из машины, — менторским тоном втолковывает она. И тут же снова перепугано хлопает глазами: — Ты ведь сам предложил… Будет странно, если заботливый мужчина даже не подаст руки своей девушке.

Скрепя сердце и стиснув зубы, я выхожу из машины. Хорошо, что на мне сегодня модная рубашка и брюки, которые только чудом не пострадали, плохо, что мои руки далеки от идеала чистоты, как и манжеты.

— Полчаса, — предупреждаю я, когда мы заходим в лифт и Моль нажимает кнопку двенадцатого этажа. — А потом ты скажешь, что у твоего занятого молодого человека дела и он вынужден уехать.

На секунду мне кажется, что взгляд Моли наполняется слишком очевидным пренебрежением. Я даже подаюсь вперед, буквально зажимая это бесцветное невыразительное пятно двумя руками.

— Что ты…

— Вообще-то, — спокойно, но все же втянув голову в плечи, перебивает она, — что нам хватит и пятнадцати минут.