Дом последней надежды - Демина Карина - Страница 27

Мне продемонстрировали резной ларчик и шелковый свиток, перетянутый синей лентой.

Пяток сургучных бляшек, среди которых крупным и алым выделялась личная печать Наместника. Стоила такая немало, однако сие значило, что опротестовать завещание не выйдет, как бы матушка ни желала.

А она желала.

Должна бы.

Состояние отца Иоко — все-таки мне было несколько сложно считать его своим родителем — составляло вовсе не двадцать три тысячи золотых, а без малого двести тысяч. Безумная, по местным меркам, сумма. Такая притягательная и недоступная. Полагаю, на этом фоне жалкая сотня смотрелась фактически издевательством. А уж упрямство дракона, не желавшего пойти навстречу бедной вдове…

И что имеем?

Состояние.

Но невозможность им воспользоваться до тех пор, пока у Иоко не появится сын… а он в ближайшем будущем не появится точно, поскольку замуж я не собиралась.

Это минус?

В какой-то мере. И издержки местной психологии. Как доверить этакие деньги женщине? Хотя, конечно, смешно… можно подумать, младенец распорядится ими лучше…

Нет, все не совсем верно.

Младенец денег тоже не получит, разве что содержание. А вот когда оному младенцу исполнится шестнадцать лет, тогда-то…

А до той поры мне полагалось содержание в ту же сотню золотых.

И это хорошо.

Это очень хорошо… с одной стороны, не сказать, чтобы этого было много, а с другой — при должной экономии мы вполне протянем зиму.

А вот в случае, если вдруг со мной что-то произойдет, то… деньги разделятся между матушкой и каким-то дальним родственником отца, о котором Иоко услышала впервые.

Сто тысяч золотом — это хороший мотив.

Я потрогала горло.

Стало жарко.

И холодно.

И…

Матушка объявится, тут и думать нечего… до того она получала мои деньги, а теперь…

Мешочек с монетами, которые отныне будут присылать мне, прятался в широком рукаве. И был он достаточно тяжел, чтобы не думать о ближайшем будущем… или наоборот?

Я так и не решила.

Босые пятки рикху взбивали пыль.

Вертелись колеса.

Повозка подпрыгивала на мелких камнях, и я не могла отделаться от чувства, что она вот-вот перевернется. Вот смеху-то будет… и пальцы лишь крепче стискивали бамбуковую рукоять бумажного зонтика.

Запах рыбы.

Пристани рядом.

Гортанные крики и ругань… небо белое… утром лужи затянуло льдом, а на бумажных окнах появился колючий снежный пух.

Дрова доставят.

И на теплую одежду хватит. И кажется, мы даже позволим себе купить мяса. Только на душе все равно неспокойно. Вот не производила моя матушка впечатления женщины, которая вот так просто позволит лишить себя половины доходов.

И тем страннее была тишина, длившаяся последние несколько недель.

Ни тебе визитов.

Ни даже писем… и вот вызов в канцелярию Наместника.

Утро.

И мальчишка в алом халате. Круглую шапочку его украшает белый камень, явно полученный недавно, ибо шапочку эту мальчишка то и дело трогает, проверяя, не слетела ли.

Он надувает щеки и щурит без того узкие глаза.

Он говорит медленно и тихо, явно переняв эту манеру у кого-то. Он пытается смотреть свысока, и Иоко обмирает от ужаса, а я, пытаясь справиться с чужим страхом, не спешу принимать шелковый свиток, который мне протягивают.

И вызываю недовольство.

Острое.

Но все-таки справляюсь. И кланяюсь, и даже благодарю посыльного монеткой, которая тотчас исчезает в широком его рукаве. Щеки надуваются больше…

Во дворе тишина.

Кошка и та не спешит проявить любопытство. Обжив ветви старой груши, она наблюдает за людьми, и жмурится, и дерет когтями жесткую кору… и, кажется, тоже недовольна.

Свиток перевязан лентой, а та заперта печатью, благо, не личной Наместника, но…

…явиться.

…третий день месяца Рироку, прозванного месяцем Белых звезд.

— И что это означает? — Шину разрушает звонкую тишину, за что я ей несказанно благодарна.

Кэед, которая выбралась на крыльцо, с трудом поднимается.

— Ничего хорошего…

Не думать о плохом.

До ярмарки осталось всего ничего, а на мое прошение ответ еще не получен, хотя к нему я добавила три серебряные монеты на прокорм писца и шелковое полотенце с вышитой веточкой сливы…

Иоко пришла в ужас.

Я лишь усмехнулась: местная власть не стеснялась называть цены, так стоило ли страдать совестью.

Рассвет.

И легкая головная боль. Давлю дурное предчувствие, умываюсь ледяной водой, и девочка-служанка принимается за волосы. Ее руки легки, а щебет отвлекает. Она говорит о… обо всем…

О том, что в провинции Дюань вновь бунт.

Там летом засуха случилась, а с ней и неурожай, только Наместнику-то что? Его солдаты забрали все зерно, а простым людям…

Опасные разговоры.

Но я слушаю.

А она вплетает в волосы нити бисера. Разве пристало вдове…

Иоко молода и хороша собой.

Кто распоряжается ее жизнью и, выходит, состоянием? Двести тысяч… нет, сомнительный профит, даже если взять ее, то есть меня, в жены сейчас, пока ребенок родится, пока доживет до шестнадцати… если доживет. Однако момент все равно уточнить стоит.

Однозначно не матушка, она бы своего не упустила.

На моей голове вырастает сложное сооружение из серебряной проволоки, бисерных нитей, лент и моих волос. Одна за другой входят в него острые шпильки…

Я не хочу замуж.

Сейчас я настолько свободна, насколько это вообще возможно в подобном обществе.

Но подозреваю, если вдруг Наместник пожелает выдать меня…

…с чего бы?

Матушке от этого не прибудет… разве что выкуп за невесту? Но по местным меркам, старая бездетная вдова — весьма сомнительное приобретение.

Все будет хорошо…

…все будет…

Пуховка касается щек и лица. Правильно, канцелярия — не то место, куда можно явиться с ненакрашенным лицом. А потому терплю и мягкие прикосновения пальцев, которые размазывают по щекам скользкий жир. И толстый слой рисовой пудры.

Две дюжины кистей.

Краски.

Мои брови убирают, чтобы нарисовать новые.

А зубы покрывают толстым слоем черного лака. Благо эта красота смывается, но… вяжущая горечь отвлекает.

Алый кружок на губах.

И сложный знак лиловой тушью, который девочка рисует сосредоточенно… она и язык высунула от натуги. Она натирает руки соком белотравника, который жжет и стягивает кожу, заодно уж окрашивая ее в благородный белый цвет. Она трет кончики пальцев пемзой и хмурится…

…и говорит.

О кораблях, которые пришли с острова Наррат и привезли к осенней ярмарке белый и розовый жемчуг, а еще морские раковины, нарвальи рога и многое иное… и не только они. Поговаривали, что нынешняя ярмарка будет особенной, ибо…

Я слушала.

Старалась.

И все равно в голове стучала одна-единственная мысль: с Наместника станется отозвать свое разрешение… и что тогда?

Мне придется вернуться в дом матери? Или отправиться в монастырь, о чем та мечтала? В завещании, если подумать, этот момент обошли вниманием… женщины, удалявшиеся от мира, считались мертвыми?

Или нет?

Что будет, если…

Я не Иоко.

Не маленькая девочка, привыкшая полагать себя никому не нужной. Я взрослая женщина, и случалось мне выпутываться из куда более неприятных ситуаций.

Законы я знаю.

Худо-бедно… и не позволю себя запугать.

И…

Пять шелковых платьев, которые надевали одно на другое. Этот наряд пришел из чужого прошлого, но Кэед, явившаяся лично руководить моим облачением, довольна…

Нижнее кимоно темно-синего цвета, а верхнее — бледно-голубое, расшитое серебряными искрами. Оно по-своему скромно и в то же время роскошно.

Во дворе ждет Мацухито.

С набеленным лицом, на котором алой бусиной выделяются рисованные губы, она выглядит, говоря по правде, жутковато, но… я не лучше, подозреваю.

Ее кимоно попроще…

— Вам не стоит выходить из дому без сопровождения. — Кэед осматривает нас обоих и все-таки хмурится.