Сторожка у Буруканских перекатов (Повесть) - Грачев Александр Матвеевич - Страница 33

— Да-а… Кто писал?

— Как члену редколлегии скажу — Драпков и один из студентов.

— Что ж, придется печатать, — вздохнул Колчанов. — Басня правильная. Только… Э-э, да все равно, экспедиция подходит к концу, на работе Надежды Михайловны теперь не скажется…

На душе у Колчанова еще долго было нехорошо. Он подозревал, что инициатива сочинения басни исходит от Хлудкова. После объяснения Пронина больше ни слова не говорила Колчанову о Хлудкове. Но он сам видел, что отношения их испорчены, об этом можно было судить хотя бы по тому, что по возвращении «Кристалла» на Чогор Пронина попросила разрешения жить в доме биологического пункта. Ей отвели там маленькую комнатку, которую до того занимал Абросимов. Пронина поселила у себя и Верку Лобзякову, пользовалась ее услугами, из чего, собственно, и родилась теперь басня.

Что же касается отношений между самим Колчановым и Прониной, то они по-прежнему оставались невыясненными. У него попросту не хватало времени поговорить с ней по душам. За эти три беспокойных и напряженных летних месяца он смог хорошо ее узнать. Много было всяких наслоений на те первые светлые чувства, которые некогда захватили его всего. И все же ему ясно было, что все сказанное Хлудковым о Прониной за бутылкой коньяку было не чем иным, как наговором ревнивца. Время показало, что Пронина не так уж и домогается его внимания.

Теперь Колчанову было жаль ее — басня очень обнаженно адресовалась ей. Он даже подумал, не поговорить ли с ней, как-то подготовить ее.

Под вечер на стане появился Филимоныч на своей легонькой лодочке. Высокий, благообразный, он прошел к Колчанову в лабораторию, очень чинно поздоровался со всеми, неторопливо присел на предложенный табурет.

— Ну вот, Петрович, — сказал он, — тут, паря, такое дело. Тот городской хорек опять появился. Лодка, по всем видам, его. По ночам с напарником плавает с сеткой вдоль косы. Думаю, осетров и калужат промышляет, холера. А вот где прячется — никак не могу проследить. Вроде бы где-то пониже, должно в Потайной протоке. Ты бы выставил пост да припугнул его. А не то — гукнуть в рыбинспекцию.

— А мы теперь сами рыбинспекторы, Филимоныч, — весело сказал Колчанов. — Спасибо, что сообщил. Это он не иначе как приехал разведать обстановку к осеннему ходу кеты, а попутно и похищничать. Не-ет, упускать его на этот раз нельзя!

Проводив Филимоныча, Колчанов пригласил к себе Владика, Шурку Толпыгу и Гошу Драпкова. Все они имели удостоверения общественных инспекторов рыбоохраны.

— Дело есть, друзья. Кто трусит — сразу заявляй.

И он рассказал о браконьерах на Шаман-косе. Все трое с энтузиазмом изъявили готовность ехать ловить браконьеров.

— Тогда ужинайте, запасайтесь каждый карманным фонариком, потеплее одевайтесь — и двинемся. Ружья возьмем я и Толпыга. Задача понятна?

— Понятна, Алексей Петрович! — в один голос ответили ребята.

Они выехали на закате солнца. Стояла та удивительная пора, когда краски в природе меняются почти на виду. Только что небо и сам воздух светились золотом, а уже по горизонту стал проявляться охристый налет; прошли минуты, и по всему озеру разлился оранжевый поток; над головой, в небе, все ярче стал проступать новый цвет — зеленовато-сапфировый, в нем постепенно растворялись оранжевые тона, рождая все новые, один другого удивительнее, оттенки. Когда моторка пересекла озеро и достигла Верхней протоки, солнце скрылось за волнистой туманной грядой левобережных сопок и небо у горизонта напоминало догорающий гигантский кострище. Амур, успокоившийся, отглянцованный, выглядел особенно могучим и привольным, а маленькая лодочка казалась затерявшейся букашкой.

Колчанов вел моторку под самым берегом. Здесь ее труднее было заметить под навесом тальников, да и звук мотора разносился не так сильно, как на открытом просторе.

Для отвода глаз браконьеров, которые могли следить за моторкой, решено было сделать вид, что ребята держат путь вверх по Амуру в одно из ближайших сел. А когда лодку уже не будет видно и слышно, они пристанут к Заячьему острову. Моторка достигла цели, когда почти стемнело. Отсветы вечернего неба лишь слегка озаряли Амур, а звезды, особенно на востоке, высыпали совсем по-ночному. Заячий был невелик, с полкилометра в длину и с полсотни метров в ширину. Прежде чем пристать, Колчанов обогнул его, чтобы убедиться, не прячутся ли у его берегов браконьеры. Лишь после этого моторка остановилась у косы в нижней части острова.

— Подождем здесь, — объявил Колчанов, — а потом пойдем на веслах к Шаман-косе. Костра не разводить, карманные фонарики не включать.

— Алексей Петрович, что мы будем делать с браконьерами, когда поймаем их? — спросил Гоша Драпков, запахивая плотнее полы ватника, — становилось прохладно.

— Свяжем, Гошенька, посадим в мешок и повезем в милицию, — с серьезным видом ответил Толпыга. Он любил подтрунивать над этим от природы робким, но добрейшим пареньком, которого все в бригаде любили за искренность, прямоту и именно за эту непосредственность, граничащую с наивностью.

— А если их будет много? — озабоченно спросил Гоша.

— Тогда половину перестреляем, а половину посадим в мешки, — тем же тоном отвечал Толпыга.

— Балабол ты, Шурка, — без обиды сказал Гоша. — Я ведь серьезно спрашиваю. В самом деле, вот нагоним их и скажем: «Мы представители рыбоохраны, давайте сюда ваши сети и улов». А они в ответ: «Пошли вы к чертям, мы вас знать не знаем!» Да еще если их окажется человек пять и с ружьями… Что тогда? Надо же знать?

— Гоша правильно говорит, — поддержал его Колчанов. — План таков, ребята. Во-первых, осветим их фонариками, чтобы они не видели, сколько нас в лодке. Во-вторых, потребуем, чтобы они ехали к Шаман-косе, к домику Филимоныча. Там легче будет с ними разговаривать — Филимоныча пригласим в свидетели. Уже на берегу потребуем сдать сети и улов и составим акт о нарушении правил рыболовства.

— А если они откажутся ехать к Шаман-косе? — допытывался Гоша. — И сети с уловом не отдадут? Тогда как?

— Тогда взять на абордаж и никаких гвоздей, — уже серьезно подсказал Шурка Толпыга. — А чтобы не ерепенились — дать в воздух выстрел из ружья.

— Возможно, что и на такую меру придется пойти, — согласился Колчанов. — Мы имеем дело с ворами, с расхитителями государственной собственности, и при задержании имеем право прибегнуть к насилию.

Гоша больше не задавал вопросов, но по всему видно было, что он переживает предстоящую встречу с браконьерами, встречу, как он убедился теперь, небезопасную. Ребята лежали на песке, еще хранившем дневное тепло. Темнота сгущалась, звездная россыпь на иссиня-черном небе стала густой, и в ней проглядывал мутноватый Млечный Путь. Чуткую тишину то и дело нарушали всплески рыб на песчаной отмели, да с лугов долетал одинокий, сиротливый вопль цапли, похожий на стон. Когда ребята уже начали дремать, Колчанов объявил «подъем». Лодку дружно столкнули на воду.

Греб Шурка Толпыга, почти беззвучно работая веслами. Разговаривали шепотом, то и дело настороженно вслушиваясь в чуткую тишину, разлитую над ночным Амуром.

Было начало первого часа ночи. Лодка уже поравнялась с Верхней протокой, за которой начиналась Шаман-коса, когда до слуха ребят долетело ровное жужжание руль-мотора. Звук доносился с низовий, со стороны домика бакенщика, но моторка, по-видимому, находилась где-то дальше.

— Будем приставать к берегу? — спросил Владик.

— Да, вот здесь, у костров, — ответил Колчанов. — Лодку вытащим подальше на берег, а сами спрячемся под кустами.

Так и сделали. Жужжание руль-мотора нарастало, становилось яснее, — кто-то шел против течения под самым берегом. Потом послышался лай. Это был знакомый Колчанову голос Верного — пес всегда облаивал лодки и катера, проходящие недалеко от берега мимо домика бакенщика. Когда, судя по звуку, лодка находилась от ребят метрах в восьмистах, Колчанов сказал: