Теневой меч - Хейли Гай - Страница 20

— Я, полковник Мейден из гератомранского планетарного оборонительного ополчения, настоящим заявляю о капитуляции города Матуа Высшего перед Империумом Человека. Мы сошли с верного пути и сожалеем о своих действиях. Не за участь, которая нас ждет, но за то, что мы огорчили Императора Человечества. Мы — дерзкие дети, не сведущие о премудрости Императора. Пускай Он найдет в Себе силы простить нас и проявить милосердие к нашим людям за нашу, правящего класса, трусость, ибо ради собственных целей мы отвергли свой долг помогать Империуму в расширении границ, чем подвергли опасности мир и всех его жителей. От имени жителей этого города и региона мы отрекаемся от нашего планетарного командующего-изменника, губернаторши Миссрин Хюраталь, и присных гадюк. У человека в жизни только один долг, и он лежит перед Святейшим Императором. Позабыть о совести и подчиняться приказам предателя в страхе перед наказанием — столь же великий акт измены, как любой иной.

Затем он отдал бумагу и очки и отстегнул личное оружие. Их тоже забрали атраксийцы. Мужчина опустился на колени, как и гражданский лорд Матуа Высшего. Вместе они начали молиться, склонив головы, пока жрецы благословляли их, слишком тихо, чтобы услышали в рядах. Солдаты молчали. Порывы ветра развевали флажки на танках. Площадь превратилась в кладбище, полное неподвижных людей.

Баннику было горько оттого, что акт молитвы использовали в пропагандистских целях. Сервочерепа с пикт-съемочным оборудованием запечатлевали происходящее со всех сторон. Мгновение перед смертью, когда человек просит у Императора благословения, должно быть приватным. Однако Баннику приказали наблюдать до конца, чтобы, когда кадры капитуляции разлетятся по субсектору, планеты смогли увидеть всю мощь неодобрения собранных армий, и поэтому он продолжал непоколебимо смотреть перед собой.

Молитва окончилась. Людей подвели к подножию ведущих к клетям ступеней, куда они оба добровольно поднялись. Дверцы тяжелых клеток заперли на замки. Невзирая на все свое достоинство, гражданский лорд Матуа Высшего оказался чрезмерно дородным, чтобы легко поместиться внутри. Огринов развеселило то, как его плоть выпирает сквозь решетки, и они зашлись рокочущим басовым смехом, но тут же умолкли при резких словах комиссаров.

— В этих клетках те, кто отказался подчиняться повелениям изменницы-губернаторши, будут сожжены заживо, — сказал верховный капеллан Моктарн, духовный лидер армейской группы «Калидар». — Эти люди поднялись в клети за страшную измену: они отвернулись от Императора человечества, поэтому их постигнет сия участь. Однако даже в миг мучительной смерти они будут знать, что Владыка наш простит их за прегрешения, ведь ему прискорбно видеть, как кто-либо отворачивается от света священной Терры.

Солдаты с мрачными лицами бросили зажженные факелы в сложенные под железными шестами клеток поленья. Дрова тут же полыхнули яростным пламенем, усиленным горючим веществом. Огонь взвился ввысь. Лицо гражданского лорда исказилось от боли, когда тот облизал ему ноги.

Он начал кричать секунду спустя. Полковник Мейден продержался еще полминуты, но даже он не выдержал подобной боли, поэтому тоже заорал, издавая ужасные, пронзительные вопли агонии, длившиеся слишком долго. Поленья горели чисто и не давали дыма, в котором могло быть спасительное удушье. Только когда из их горящих губ вспенилась черная жидкость, они перестали корчиться в мучениях и замолчали.

Банник с окаменевшим лицом наблюдал за тем, как огонь пожирает изменников, как это и требовалось, но увиденное ужаснуло его. Мейден назвал себя и гражданского лорда трусами. Банник подумал, что пойти на такую злостную клевету их вынудили победители. Но все же, по его мнению, чтобы сдаться и принять такую судьбу, гражданский лорд и командир города должны были быть по-настоящему храбрыми людьми.

Города — выносливые организмы, которых едва ли заботят жизни суетящихся существ, составляющих их неотъемлемую часть. Какое городу дело, умрет ли один человек, или десять тысяч? Город продолжает жить. К наступлению ночи осада уже стала меркнуть в забывчивой памяти Матуа Высшего. Заведения открыли свои двери перед завоевателями, их владельцы жаждали торговли, хотя предложить им было нечего. Так экипаж «Чести Кортейна» оказался посреди района удовольствий Матуа Высшего вместе с пятью тысячами человек в увольнении. Департаменто Муниторум разработал для своих войск план отдыха, как разрабатывал планы всему на свете. Для завоевания мира в космическом порту собралось около пяти миллионов солдат. Увольнение получил не каждый. Некоторых по тем или другим причинам посчитали недостойными, и это было первым фильтром. Участие в высадке принимали семьдесят тысяч человек. Новые фильтры. В увольнении отказали специалистам и офицерам среднего звена, а также полковым арбитрам. Любые солдаты с отрицательной пометкой в послужном списке не имели права покидать пределов порта. Те, кто прослужил меньше года, тоже не попадали в перечень, что исключало самые молодые полки и заодно всех земляков Голлфа.

Двадцати семи тысячам людей, которым в итоге позволили отдохнуть, выделили по два часа тридцать шесть минут каждому, отбывая группами строго по ротации. Из них двадцать минут заняла религиозная служба с обязательной явкой, или уход в увольнение воспрещался. Покончив с этим, люди, конечно, сразу же отправлялись на поиски баров и борделей. Солдат мало что волнует помимо быстрых удовольствий, особенно тех, чья жизнь измеряется днями.

Для атраксийца Леоната район удовольствий стал настоящим шоком, а для парагонцев — неутешительно благопристойным местом. Голлф, которому Банник велел сопровождать остальных, чтобы обойти отказ в увольнении, воспринимал происходящее с изумлением. Для него все было в равной мере странным и чудесным.

Колиос остался молиться в танке. Банник получил приглашение отобедать со своим дядей, а савларец Шоам отправился куда-то по своим делам. Так их осталось семеро. Герои-завоеватели бродили по завоеванному городу. Напряженность между местными жителями и Милитарум слабела час от часу. Простой солдат Астра Милитарум едва ли мог похвастаться крупным состоянием, но, умноженные на их многочисленность, внушительные суммы денег меняли своих хозяев. Танкистов никто не задирал, только заманивали зазывалы с льстивыми улыбками, перечислявшие достоинства своих злачных мест. Также они не заметили в городе и его жителях особой озлобленности по отношению к покорителям. Для ветеранов ужасного боя на Калидаре относительное спокойствие Матуа Высшего казалось сюрреалистичным.

Улочки были узкими, ночное небо — ярко-оранжевой сеткой между высокими жилыми блоками. Нижние этажи зданий занимали таверны и рефектории.

Вытяжка извергла из себя густой масляный дым варящегося мяса, и Ганлик скривился.

— О-ох, аж живот скрутило. Я все еще чувствую вонь горелого мяса, — пожаловался он.

— Ты ничего не мог почувствовать! — отозвался Мегген.

— Еще как мог — ее пропустили воздушные фильтры третичного орудийного поста. Я чувствовал это. Я чувствовал, как горят те лорды. — Он высунул язык. — И по-прежнему их чувствую. — С этими словами Ганлик кровожадно расхохотался. — Лучший способ умереть для предателя. Дает время подумать о содеянном зле. Видели, как отплясывал толстяк?

— Ничего ты не чувствовал, Ганлик, — угрюмо сказал Леонат. — Ты — толстокожий человек.

— Лучше уж толстокожий, чем с хрустящей корочкой, — не остался в долгу Ганлик. В основном его болезненный юмор был защитным механизмом — Ганлик не был жестоким, но поддал изрядно. Все думали, что первым захмелеет Каллиген, однако тот оказался куда более закаленным пьяницей, чем его приятель, и время от времени он прикладывался к бутылке без видимых последствий.

— И больше не проворачивай этих трюков, благодаря которым ты получил выпивку, — сказал Мегген. — Иначе тебя точно вздернут.