Нам всем не хватает сказки (СИ) - Бриз Фреш - Страница 21

Весь сегодняшний день он получал от кого-то невидимого удары — один за другим, только били не тело.

Он совсем запутался, совершенно растерялся и больше не понимал, чего он хочет, знал только, как надо.

С каким-то сожалением Ник отвернулся от Ябне и посмотрел в сторону дома — нет, не того, что стоял одиноким уродливым мамонтом посреди бело-бурой пустыни. Москва была той родной колыбелью, в которую захотелось вернуться сию же минуту.

Горше всего было сожалеть о том, что пообещал. Пообещал, не понимая, что она не такая, как обычные девушки, которых он знал. Ему казалось, что просто так получилось, что Ябне родилась в этой глуши, на самом краю обитаемого мира, но это легко исправить, стоит лишь захотеть. Сегодня он понял другое: он просто не сможет и — надо признаться самому себе — в это мгновение и не хочет подпускать её ближе.

Внезапно пронзила мысль, что это просто инстинкт самосохранения, а если ещё точнее — какая-то трусливая дрянь, живущая в глубинах души тихо и скрытно, успешно прикрывается сейчас разумными доводами, опирающимися на этот инстинкт. Подбивает его, используя ловко всё то, что ему не знакомо, снова думать лишь о себе. Выворачивает, коверкает…

Ник прижал замёрзшую руку к груди у самого сердца, скривился — да, это больно — думать лишь о себе он больше не хочет. Не хочет быть снова тем безалаберным Ником, которым он покинул Москву. Спасибо Сашке, спасибо Кривому. И Владу, и Ябне, и… Ясавэю.

Этот старик, сумевший за три с половиной недели — за полный месяц, если считать дни вплоть до сегодня — заставить Ника почувствовать всю нелепость и жалкость нервозной душонки, стремящейся к наживе… ради чего? Что мешало творить свою собственную музыку в свободное от работы время? Девушки? Клубы? Привычка жить разгульно, одним днём… А ведь мог бы, как в фигурном катании, откатать обязательную программу и потихоньку, понемногу двигаться навстречу мечте.

Вот именно, была ли мечта? В далёком, ярком и тёплом, по сравнению с этим местом, городе казалось — да, была. Такая реальная и недостижимая одновременно… И вот сегодня, когда он стоял на хальмере, открылась правда — было лишь оправдание детским поступкам, глупейшим капризам, позаимствовавшее себе неприглядному красивое, гордое имя мечты.

Но Влад, которому Ник теперь по гроб жизни обязан, опять заставляет чувствовать себя ничтожеством, предателем неблагодарным. Или вовсе Влад ни при чём? Просто смешались в одну кучу отголоски стыда, надежды, вины… какого-то морального долга.

Ник вздохнул — ему просто страшно. Страшно взрослеть, видеть всё по-другому и при этом снова ломать и силовать уже нового Ника.

Ему бы немного ещё проникнуться спокойной, уверенной мудростью Ясавэя. Но грубо сколоченный, деревянный и серый хальмер теперь далеко — в самом начале урочища в верховьях скованной льдом реки. Несмотря на то, что старик жил отдельно от своего кочевого народа, его уважали настолько, что тело его оставили почивать там, где покоятся ненецкие предки. Старое кладбище в страшном лесу… Анур всё время поправлял Ника, говорил, неправильно так называть. Да какая разница, оторопь всё равно берёт, что от места, что от традиций.

Множество детских, уже трухлявых, прогнивших, больше остатков, чем гробов, развешенных высоко на деревьях, словно кто-то огромный, но имевший весьма уродливый вкус, пытался украсить чужими детьми свой маленький сад. Потому, наверное, и зовут этот лес просто — страшным. И больше никто никогда не придёт сюда навестить старика, да и к лучшему это — зачем лишний раз беспокоить хозяйку этого места. Пусть слушает мерные скрипы прогнивших своих украшений под тихую музыку ветра, пусть пересчитывает, засыпая, тонкие белые кости, пока их ещё не сожрала такая же древняя земля.

Ник не понимал и половины всего, что делали — и зачем — те странные люди, которым сообщил Анур о смерти старика. Они просто приехали, пели, курили, и их слова не сообщали ему ничего, были лишь новыми комбинациями старых звуков: аргиш Ясавэя закончен. И на хальмер повезёт его мюд. Что-то Ник пытался спрашивать у Ябне, ведь Юля его так и не простила, но после того, как черноволосая ведьма сама передала в руки Ануру Аяна, которого задушили у хальмера старика…

Аяна, который дрался бок о бок с Ником, не тушуясь перед намного сильнейшим противником. Аяна, которому Ник, как и Ясавэю, обязан жизнью. Аяна, чья скорбь о хозяине и о подруге так явно читалась в умных глазах, что каждый раз Ник стыдливо утирал свои слёзы, если встречался глазами с псом.

Та же участь постигла десяток оленей, и теперь вместе с бегущим впереди Аяном ушёл Ясавэй на своей упряжке в загробный призрачный мир. А тело на земле, не под нею, но хоть и не над землёй, как лежат те, кто в детских гробах.

От самокопания Ника отвлёк Влад, по-дружески закинувший свою руку на плечо парня.

— Завтра едем домой, здесь нам больше незачем оставаться, — Влад всё ещё кривился, когда приходилось двигаться или много говорить. Вообще-то Анур ещё пару дней назад настаивал на том, что Владу нужно срочно в больницу. Но Ник не мог тогда уехать. Никак. Тогда ещё он не представлял даже, мысли не допускал, что сможет оставить Ябне. И потому Влад неизменно отвечал на уговоры Анура: «Потерплю ещё».

Сколько раз за эти дни Влад, догадавшийся, почему Ник тоскливо и печально смотрит в сторону девушки, пытался образумить парня, донести, что своей упёртостью тот сделает только хуже самой же девчонке.

— Знаешь, что я понял, когда говорил с Полиной? — не спрашивал, а убивал Владислав, и Нику во время таких разговоров казалось, что он начинает своего продюсера ненавидеть. — Ты — её навязчивая идея, и она тебя не отпустит. А значит, она получит своё — Велоев уже начал об этом заботиться. И здесь я ничем не смогу помочь — даже эти чёртовы бабки было легче собрать, чем убедить Полину в том, что ты ей не нужен. Хочешь, чтобы твою черноволосую девчонку убрали с дороги так же, как всех, кто чем-то мешает Велоеву?

И Ник понимал, что его заставят. Найдут, на что надавить, как надавить, но заставят. И чем больше он обо всём этом думал, тем меньше внутри оставалось сил для сопротивления. Да и ненавидеть Влада по-настоящему он не мог — слишком уж ясно теперь осознавал, что этот человек для него сделал.

Поэтому повинуясь внутреннему, постоянному теперь напоминанию о долге перед Владом, Ник собирался — нет, не только собирался, но и искренне того хотел — отдать, отработать, вернуть. Любой ценой, даже ценой своей свободы. И они смогут, обязательно смогут снять с Влада висящую на нём теперь кабалу. Даже ценою чувств маленькой сладкой Ябне.

А ведь всё равно, несмотря на постоянные уговоры самого себя, что так будет лучше для всех, душа страдала, орала, ревела. Внутри болело, болело так, что каждая клеточка тела пропитывалась душевной болью, и это было невыносимо, потому что ощущалось физически. И вот тогда, наверное, когда боль достигла предела, мозг, спасая тело и жизнь, разбудил эту трусливую дрянь, очерняющую прелестную Ябне в глазах её Золотого Дракона.

И Ник был рад поддаться — так было проще и легче. Двумя руками ухватился за несвойственную его миру, а оттого отталкивающую картину: ещё горячий кровоточащий сосуд — только что блеявший олень уложен на хребет поверх насмешливо цветастой клеёнки, напоминающей кусочек жизнеутверждающей весны. Живот его вспорот и раскрыт, и в этом сосуде парует и плещется вязкое красное море. Нику плевать абсолютно на присевших рядом с сосудом людей — пусть они отрезают горячее мясо кусками и сырое его и кровящее отправляют в голодные рты.

Но вот у кого-то из рук принимает простую железную кружку Ябне и, наклоняясь, черпает из этого красного моря. И пухлые губы любимые ещё алее становятся, и вниз на одежду случайно капает ещё не остывшая кровь.

— Да, завтра едем. Хотя, нет. Влад, послушай, я знаю, что слишком много прошу, но… давай уедем сегодня. Давай как можно быстрее отсюда, иначе я просто свихнусь.

Взгляд Влада, который посмотрел после этих слов Нику в глаза, был долгим и сожалеющим, ведь его обладатель понимал сейчас молодого человека как никто другой. Он тоже постоянно отказывался добровольно от своей Снежной Королевы, выбирая долг, ответственность, правила. Иногда, конечно, когда это было особенно трудно делать, Владу казалось, что когда-нибудь он не выдержит, но каждый раз он опять оказывался сильнее, только эта очередная победа над собой оставляла глубокие шрамы на тканях живого сердца.