Тигр и Дракон (СИ) - "The Very Hungry Caterpillar" - Страница 16

Так что проиграл Шэрхан. И не пожалел.

Увидев знакомую бороду, хной в огненный цвет покрашенную, тюрбан гордый да шервани с петухами, Шэрхан чуть не разрыдался. Бросился с объятиями, сжал так, что бедный купец аж крякнул.

— Анкатэшэчка…

Сжал еще разок тёплое дородное тело, вдыхая ароматы слоновьего пота, жареного чеснока и леса, и отстранился. На взгляд досадливый наткнулся, и рука сама к голому месту над верхней губой потянулась.

— Гниломуди, — зло сказал купец.

Шэрхан горько усмехнулся. Уж больно в точку пришлось ругательство.

— Да я уж привык, — соврал. Вздохнул. — Рассказывай давай.

Купец покачал головой:

— Сначала вот.

Достал сумку пузатую, сел на ковер и стал сверток за свертком доставать, перед Шэрханом раскладывать. Запахи родной еды, все еще тёплой, в тряпочки заботливо запелёнатой, снова увлажнили глаза.

Первое время только и мог, что смотреть, даже слюни с подбородка вытирать забыл, а как из ступора вышел, так и стал все по переменке в рот метать. Самосы хрустели на зубах, твёрдость нута с мягкостью картошки перемешивая. Тончайшие блинчики досы, как паутинки поджаристые, пачкали губы соусами: сначала стыдливым белоснежно-кокосовым чатни с невинно прячущимися зернышками горчицы, а потом — распутным остро-рыжим самбаром, в котором тамаринд заигрывал с корицей, тмин кокетничал с гвоздикой, а имбирь совращал кайенский перчик. Рис бириани — настоящий! — как пещера сокровищ, прятал в огненной середине мягчайший сырный панир. Джалеби, смешные крендельки, вымоченные в сахаре и гхи, таяли на языке сладким, как грех, сиропом. Молочные шарики гулаб джамун плавали в розовой воде, словно волшебные золотые рыбки. А еще крохотные бананы илаичи. И пышные рисовые подушечки идли. И холодный курд. И манго…

С самого приезда Шэрхан не трахался. А тут — оргазм за оргазмом.

Когда сил есть уже не было, он что мог понадкусывал, а потом и вовсе жадно глазами по сверткам шарил. Наконец, и это пристыло.

— Теперь рассказывай. Жена как? Дети?

— Да молитвами многомудрому Ши, — сказал с поклоном купец.

Шэрхан рыгнул с чувством.

— Торговля как?

— Переменно, пресветлый.

— Чего так?

— Пожары кругом. Два раза еле ушёл по лесу, слону хвост подпалило.

Ах да, лето же. Влажно-бесовский жар перед началом дождей, доспехи на солнце плавятся. Самое время купаться в океане, валяться под пальмой и пить кокосовое молоко.

— Жара такая?

Замешкался купец, бороду дернул:

— Жара-то жара, да только жара землю рытвинами в рост человеческий не вспучивает, воздух ядовитым не делает, людей да скот на куски не рвёт.

Шэрхан выпрямился. Послеобеденную лень как муссоном смыло.

— Это ты про что? — А потом и сам понял, глаза ладонью прикрыл. — Паскуда ты, Пракашка…

Купец согласно вздохнул:

— Говорили, решил превеликий махараджа силу порошка проверить. Обещал в джунглях безлюдных взрывать, а все одно очень уж близко к самджаварским деревням да крепостям получилось. Что сразу в воздух не взлетело, то пожаром ядовитым выжгло.

Горло сжалось в ненависти.

— Да за что?

— Говорят, посмел раджа самджаварский во дворец возмущаться прийти. Мол, не того брата в заморский зверинец отдали. Не тигра надо было, а шакала трусливого…

— Так и сказал Ришикеш?

— Говорят, что так…

— А Пракашка что?

— Взбеленился, говорят. Приказал на кол посадить. Да раджа сбежал, в крепости Тхуранской засел. Нет ее больше. Ни камня не осталось. И Дзендарской крепости не осталось. И Ахурджской.

Сжались кулаки от гнева. Гнида Пракашка. А он — дурак. Что стоило тогда, десять лет назад, во рву оставить его помирать? Ан нет, добро сделал, брата спас. Вот оно твоё добро — всех друзей похоронило.

— Война-то идёт?

— Вроде идёт. Принцессу Балу на самую границу, говорят, перекинули. Асуры там совсем озверели, чуть не людоедствуют. Народ с воем в столицу бежит. Говорят, жизни на границе нет. Да только и в Джагоррате теперь не больно разживешься. Фиртхи дань требуют, а в казне денег нет. Голод, говорят, скоро начнётся.

Шэрхан покачал головой в отчаянии. Что же это творится? Голод? Это в Джагоррате, где в год по семь урожаев снимать можно?

— А Сколопендра что?

— Да ведь я во дворец не вхож, пресветлый, — сказал купец, руками виновато разводя. — До планов да интриг не допущен. Знаю только, что ждут тебя дома.

Шэрхан взглянул с удивлением:

— Да я же здесь… как же я…

Покопавшись в шароварах, купец протянул мешочек малюсенький с тесемкой розовой. Развязал Шэрхан тесемки и ахнул.

— А говоришь, во дворец не вхож.

Тяжелехонько кольцо на ладонь выкатилось, огненным камнем в свете лампады замерцало. Купец тоже как завороженный на сверкающий падпаражда смотрел.

— Да разве ж это я во дворец? — прошептал. — Это дворец в меня вхож…

Усмехнулся Шэрхан. Камень потрогал: гладкий, ровно-рыжий, а посередине — капля чёрная, будто зрачок в глазу.

— Как же Пракашка допустил, что перстень священный…

— Говорю же, ждут тебя, пресветлый. Все мы ждем.

Посмотрел Шэрхан купцу в глаза верные и кивнул. Выудил из мешочка цепь золотую, перстень нанизал и на шею повесил. Ждут, значит. Ох и хитра Сколопендра. Неужто законного наследника с трона спихнет? Что надумала? Выселить или вовсе прикокошить? А Шэрхана как планирует выкрасть? Ну и ведьма. С такой не страшно и к асурам в пещеры. У них — по шесть рук, а у неё, похоже, ни одной совести.

Да, дела. Заел Шэрхан новости нааном с сыром, запил стаканом кислой пахты.

— Спасибо тебе, купец, за еду и за вести. В долгу я теперь перед тобой. Не знаю, смогу ли когда отплатить…

Завозился купец, засопел. Тюрбан смущённо поправил. Э, да похоже, уже сейчас платить-то придется.

— Ну чего там? Говори, — подбодрил Шэрхан.

— Да пустяк, пресветлый. Ерундовинка.

Самые тяжкие просьбы так начинаются, Шэрхан напрягся.

— Ну?

— Да дочка, пресветлый, всю плешь проела. Привези да привези. Я уж ей и так и сяк толкую, не дадут мне его ни за какую пахлаву, а она, мол, вон Джанишке папка привез, а ты бздишь.

— Да что надо-то?

— Камень ихний, ну тот, что зелёный. Уж больно красивый.

— Нефрит что ли?

— Оно.

— Забудь, купче, — скривился Шэрхан. — Кто ж мне оружие-то даст? Хранят они палки свои пуще членов.

— Что ты, пресветлый, про оружие и не говорю. Финтифлюшку бы мне какую, бусину аль пуговку. А то, слышал я, есть у них игра вроде шахмат наших, и фигурки там все из камня этого сделаны. Вот бы мне одну пешечку. Дочурку порадовать…

Почесал Шэрхан в затылке. Просьба непростая. План рискованный. Но если бы он, Шэрхан Аравиндра Сай, Тигр Джагорратский, только безопасным да проверенным планам следовал, лежать бы сейчас столице в руинах, самому Джагоррату пустыней быть, а народу рабами королю Ракшнагаре и его тварям шестируким служить.

Ударил себя по коленям:

— Привезешь домой гостинцы, купец. Или не Тигр я.

— Тигр, как не тигр, — улыбнулся Анкатэш, ладони в знак благодарности перед грудью складывая. — Буду сидеть здесь, вестей от тебя, пресветлый, ждать. В этой комнате позволено ночевать.

Шэрхан вскочил на ноги, кинув: «Жди».

— Что-то не в духе ты сегодня. Или не угодил я подарком?

Шэрхан встрепенулся. Вторую игру уже играли, а только сейчас первые слова от императора услышал. Ну и хорошо, что молчал, план обдумывать не мешал. План по… ну, скажем, не краже, а взиманию налога за Шэрханово примерное поведение. А что, усы бреет, платье носит, слово никому поперёк не говорит — полагается ведь ему за это… ну… мзда?

Поспешил убедить императора:

— Угодил. Только вести из дома невесёлые.

— Что так?

Шэрхан почесал затылок. Волосы уже сильно отросли. Днем убирал в пучок на макушке, как все здешние мужики, а вечерами распускал — болела черепушка с непривычки, будто заколкой не шевелюру, а мозг весь день сверлил. Вот у императора другие волосы. У Шэрхана — копна неукротимая, а у этого — волосок к волоску, и прямые, будто стрелы в колчане. В кулаке такие хорошо, небось, сжимать.