Мыс Чёрных сов - Лобусова Ирина - Страница 29

— Знаешь, о чем я всегда мечтал? — Маринов улыбался, глядя на нее, и Зине вдруг подумалось, что никогда в жизни она не видела такой доброй, прекрасной мужской улыбки. — Я всегда мечтал вот так гулять с женщиной. Вдвоем, держась за руки, дышать морем. Мечтал иметь такие отношения, в которых радостью станет абсолютно все — совместные прогулки, часы досуга. Когда с женщиной связывает не только кипящая страсть, но и глубинное родство душ.

— А любовь? — усмехнулась Зина.

— Любовь? Честно говоря, я не очень понимаю, что это. Каждый вкладывает в это слово свой смысл. Но, как по мне, куда лучше любой лживой любви такие вот ровные, тихие и очень глубокие отношения, на которые способны только очень зрелые люди, когда можно идти вот так спокойно и рядом, рука об руку, вместе, по жизни, и знать, что женщина, с которой ты идешь рядом, твой самый близкий человек. Это намного ценее любви. Но понять это можно, только если душа зрелая. Люди гонятся за иллюзией. Выдумывают себе каких-то сказочных фей и принцев на белом коне. А счастье — оно строится своими собственными руками. И такие глубокие, зрелые отношения намного ценней какой-то там глупой любви, которую люди выдумали ради подростков, чтобы скрыть собственные ошибки, а еще свою трусость, безответственность и неумение отвечать за собственные поступки, прикрываясь сладкой до тошноты сказочкой, выдуманной исключительно для людей, на земле… — Он замолчал.

Зина задумалась. Еще никто, не один человек не мог так полно, так глубоко объяснить мучающие ее мысли — об отношениях двух взрослых людей, которые стоят намного дороже любви. Это как раз и мучило ее все время. Именно такие отношения были у нее с Андреем Угаровым, когда их похожие души стремились друг к другу.

Такие же отношения были и с Виктором Баргом, с которым Зина мечтала вот так, рука об руку, идти по жизни, поднимаясь над этим миром такими отношениями. Этого Крестовская и не могла простить Виктору — предательства их совместного будущего, того, что он отрекся от него. И тем обрек ее, Зину, на то, что она стала чудовищем — так она думала. Ведь только чудовище могло согласиться сотрудничать с НКВД…

И теперь ее потрясло, как глубоко, как точно Анатолий Маринов говорит об этом, так описывая ее мысли, что она испытала просто какой-то суеверный страх.

— Я шокировал тебя? — Маринов, почувствовал настроение Зины, сильнее сжал ее руку.

— Вовсе нет, — она покачала головой. — Ты просто в точности описал мои мысли. Я и сама думаю так.

— Обычно это шокирует, когда я говорю, что всегда мечтал о такой душевной близости, которая стоит над любовью, выше любви. Вот так гулять с женщиной. Дышать морем. Душа в душу. Как с тобой.

— А с Лорой Барг ты так не гулял? — не удержалась Зина, такая же, как и все женщины на свете.

— Нет, конечно, — Маринов рассмеялся и легонько поцеловал ее в кончик носа, — не ревнуй! Лора просто красивое бездушное животное, живущее ради потребления. Это человек — вещь. Знаешь, есть такие женщины. Их большинство. Их используешь как вещь — пока они не износятся. А потом выбрасываешь и берешь следующую.

— Это мерзко, — поморщилась Зина.

— Это жизнь, — парировал Маринов. — Как правило, мужчины предпочитают именно таких женщин — глупых, но красивых. Женщины, которые возвышаются над этим животным миром, их пугают. В большинстве случаев. Но я всегда делал наоборот.

— А море? — перевела разговор Зина, почувствовав, что этот разговор становится для нее болезненным, ведь она всегда была именно такой женщиной — выше животного мира, пугавшей мужчин, — морем ты тоже дышишь?

— Я живу морем, — сказал Маринов, — я ценю его больше, чем людей. Оно живое. У него есть своя душа, полная благородства. И как эта душа отличается от низкой и подлой, малозначимой людской души!

Зина устремила взгляд вдаль, далеко за горизонт, где солнечная бирюза превращалась в глубокую лазурь, обещая дальнейшую черную полосу самых глубоких вод, словно ограждающую рамку для великой мощи, которая в любой момент готова восстать и разрушить все.

— Я вырос в небольшом рыбачьем поселке возле Гурзуфа — есть такое место в Крыму, — негромко заговорил Анатолий. — Я буквально родился в море. Затем — военное училище в Петрограде, флот. И вот теперь назначен в Одессу. Вся жизнь на море. Без него и жить не могу. Когда уйду в отставку, хочу окончательно обосноваться в Одессе и никуда больше не уезжать…

— Как интересно ты говоришь о море, — Зина вдруг почувствовала какую-то странную дрожь — на нее словно повеяло холодом, — как о живом человеке! Но это опасный человек. Он делает так, что в нем навсегда исчезают корабли и люди, а это живые человеческие судьбы.

— Да, это воинствующая свирепость. Она необходима свободной и бесстрашной стихии. Но в ней все-таки гораздо больше благородства, чем в человеческой трусости или пакости.

— И ты веришь в пропавшие корабли? — вдруг решилась Зина, почувствовав, что более подходящего случая не представится. — Веришь в корабли, которые пропадают без вести?

— Ну конечно! — Маринов остановил на нее более внимательный, более пристальный взгляд. — Почему ты спрашиваешь?

— В детстве меня напугали легенды о Летучем Голландце, — сказала Зина, чувствуя, что идет по болотной топи, где одно неверное слово — и она окончательно провалится. — Но ведь такие корабли есть и сейчас, в наши дни?

— Конечно есть, — рассмеялся Маринов. — Моряки — очень суеверный народ. Каждый из них свято верит в Летучего Голландца, но ни за что в этом не признается. А знаешь, какой самый современный пропавший корабль?

— Нет, — Зина затаила дыхание.

— Ты слышала когда-нибудь о «Марии Целесте»?

— Нет, — она боялась вздохнуть.

— Этот парусник был построен в девятнадцатом веке. Он отправился с грузом коньячного спирта в Америку и пропал без вести в океане, в районе Бермудского треугольника. Это место, где исчезают корабли.

— Как пропал? — не поняла Зина.

— Исчез, не выходил на связь. Не пришел в пункт назначения. Но потом его нашли. Корабль дрейфовал достаточно далеко от места своего основного курса. Странное движение его привлекло внимание капитана судна, поравнявшегося с ним. На «Марию Целесту» была отправлена призовая команда. Когда люди поднялись на ее палубу, то увидели, что корабль абсолютно пуст. На нем не было ни единого человека!

— Куда же все делись? — ахнула Зина.

— Они исчезли без вести, и никто не мог понять куда. Ты вот послушай, я расскажу тебе подробнее. В свое время я очень интересовался этим вопросом.

И Маринов рассказал Зине совершенно невероятную историю.

Судно с грузом спирта-ректификата вышло из Статен-Айленд, Нью-Йорк, в порт Генуя, Италия. На судне, кроме капитана Бенджамина Бриггса и команды из семи человек, находилась его жена Сара Элизабет и их двухлетняя дочь София Матильда.

«Мария Целеста» была обнаружена спустя четыре недели, 4 декабря (по некоторым отчетам — 5 декабря, из-за отсутствия стандарта часовых поясов в XIX веке) бригом «Дея Грация» под командованием Дэвида Морхауза, лично знавшего капитана Бриггса, — за день до отплытия «Марии Целесты» они с женами ужинали вместе. Судно было покинуто командой: ни одного человека, ни живого, ни мертвого, на борту не было. Между переборками и палубами обнаруженного судна находилась морская вода, ее уровень в трюме достигал 3,5 футов (1 метр). Крышки люков были сняты, причем створки носового люка были сорваны с петель и валялись на палубе. В остальном судно казалось неповрежденным. Окна кормовой надстройки, где находилась капитанская каюта, были закрыты брезентом и заколочены досками. Секстант и хронометр не были найдены (что подразумевает эвакуацию команды), в часах кончился завод. Компас разрушен, предположительно, при неудачной попытке спешно его снять. В каюте капитана остались нетронутыми шкатулка с драгоценностями и две пачки денег. По полу каюты были расбро-саны игрушки, швейная машинка жены капитана стояла с неоконченным шитьем…

То, как все эти вещи находились, свидетельствовало о том, что судно не попало в сильный шторм — в частности, на швейной машинке лежала масленка, которая при сильной качке обязательно бы свалилась. Об отсутствии шторма свидетельствовали и наблюдения других судов в районе в предполагаемое время катастрофы. Сырость в жилых помещениях судна объяснялась только повсеместно открытыми люками, в том числе световым в каюте капитана, что было сделано явно не по погоде.