На орловском направлении. Отыгрыш (СИ) - Воронков Александр Владимирович - Страница 15

Вот и заедал Александр Васильевич горечь поражений макаронами. Когда-то изысканное иноземное блюдо, превратившееся у нас в еду холостяков, облагораживалось абы как нарезанным мясом и громко именовалось макаронами по-флотски. Годунов ужинал под нудёж теленовостей (новости изо дня в день типовые, не только пресные, но и, похоже, хлорированные, как вода из-под крана); и аккурат к ужину незваными гостями являлись тривиальные мысли об утрате идеалов: а были бы мы в такой ж… жёсткой ситуации, кабы война лучших не забрала?

И опять стучало в голову одуревшим от бессонницы дятлом: эх, кабы отыграть назад!..

… — Сергеич, а вот если бы ты оказался в Орле… ну, скажем, в сентябре сорок первого года, как ты оборону строил бы?

— То есть… эт самое… как? — Рассоха аж попёрхнулся.

— Да не важно, как, — энергично отмахнулся Годунов. — Ты скажи, реально бой переиграть, а? Исходя из знаний сегодняшнего дня? Как думаешь, можно имеющимися силами все танкоопасные направления перекрыть? Вот смотри… — И начал азартно чертить прямо на подстеленной газетке давно придуманную схемку.

Осень 2011 года,

Орёл

Лариса Михайловна Сизова, заместитель директора по воспитательной работе, долго и внимательно изучала записи в своем гроссбухе, подсчитывая трофеи после инспекционного набега на кабинеты предметников. Наконец, сняла очки и принялась внушительно похлопывать ими по тетрадке в такт речитативу:

— Я уважаю ваши, Александр Васильевич, убеждения, однако же с точки зрения методики вы поступаете не совсем верно. Я учитываю отсутствие у вас педагогического образования и… э-э-э… принципиально иной профилирующий опыт. Тем не менее вы тоже должны понимать, что работаете со школьниками. Им нужно давать готовую концепцию. Никаких гипотез! Никаких допущений!

— А как же тогда их логически мыслить-то учить? — с абсолютно искренним недоумением спросил Годунов.

— В рамках концепции, все в рамках концепции. Я, между прочим, — завуч снова воздела очки на нос, эдак со значением, — историк, и, смею полагать, представление о причинно-следственных связях детям на своих уроках даю.

— Лариса Михайловна, вполне вероятно, я неправ, — увещевательно начал Годунов, — но что плохого в том, что на факультативных — подчеркиваю, факультативных! — занятиях мы пробуем моделировать исторические события, исходя из потенциальных возможностей, которые не были реализованы в реальности, но вполне могли бы…

— Если бы да кабы… — преувеличенно вздохнула Между Прочим Историк. — История, уважаемый наш Александр Васильевич, не терпит сослагательного наклонения!

Эту истину, отшлифованную до блеска в процессе постоянного использования, Годунов в предыдущий раз слышал с месяц тому назад на очередном шабаше краеведов, куда, как повелось, проник под видом восторженного слушателя — человеку «с улицы» приобщиться к весьма специфической касте ох как непросто!

Речь опять и снова шла о событиях 3 октября 1941 года. Снова и опять сошлись в поединке брутальный Ревцов и напористый Овсянников. Ревцов был из чиновников от культуры, попутно профессорствовал в пединституте, возглавлял комиссии под лозунгом «поспорят, пошумят и разойдутся» и занимал ещё с полдюжины всяких должностей. Короче, был авторитетом в законе. Овсянников статью и стилем — Ленин на броневике. Народный трибун и руководитель весьма результативного поискового отряда. Ревцов плевался умными словечками, Овсянников резал правду-матку… Приди кому-нибудь в голову мысль повесить здесь, как на футбольном поле, табло, на нём стойко, не сдавая своих позиций, держались бы два нуля.

Александр Васильевич давно сделал для себя вывод: спор увлечённых людей — это всегда, как говаривал один его сослуживец, с открытым забралом на амбразуру. Красиво и бессмысленно. Уж сколько раз он обещал себе не ходить на краеведческие мероприятия…

Но сегодня, именно сегодня наличествовал веский повод поприсутствовать. И если наставления непосредственного начальства продлятся не более четверти часа, он успевает минута в минуту.

— Можно считать, что мы с вами договорились? — замша улыбнулась, демонстрируя покровительственное дружелюбие, и подвела итог. — Будьте добры, Александр Васильевич, в течение недели-другой доработайте план факультативных занятий и принесите на утверждение.

Все, теперь точно успеваем! — Годунов еле удержался, чтобы не потереть руки. Да, наверное, правы коллеги, что посмеиваются над ним: его увлечённость становится манией какой-то. А если бы иначе, то разве это была бы увлечённость?

Не далее как два дня назад сунулся он сдуру, как папуас в прорубь, в местный архив, имея на руках не какой-нибудь солидный запрос, а всего лишь письмишко, выпрошенное все у той же Ларисы Михайловны, — конечно, с печатью и подписью… но они, как выяснилось буквально с порога, необходимого веса листу бумаги офсетной формата А4 не придали. Бабулька вахтёрской внешности, зыркнув поверх раннеперестроечного аналога ресепшн, невнятно пробухтела:

— Ушестоййдить…

С усилием расшифровав замысловатое послание, Годунов сообразил, что его посылают в шестой кабинет. И едва не сплюнул. Снова персональный код неудачи!

«Ушестом» за цифровым устройством типа ноутбук сидела аналоговая дамочка типа чиновник и щелкала мышкой в ритме похоронного марша. Недоброе предчувствие обрело плоть. И дар речи:

— Вам чего?

Иллюзия общения с продавщицей гастронома была столь велика, что Александр Васильевич едва не ляпнул: «Два кило бананов, пожалуйста». Да кабы и ляпнул, ничего не изменилось бы, ибо на какое число нуль ни умножай, всё равно получишь дырку от бублика. Пока он пространно объяснял, что всерьёз интересуется событиями октября сорок первого года на Орловщине и просит допустить его к архивным документам соответствующего периода, чиновная дама смотрела на него так, как если бы он посягнул на её кошелек или — свят-свят-свят! — честь.

— Насколько я понимаю, даже те документы, которые хранились в партийном архиве под грифом «секретно», давно рассекречены… — попытался атаковать Годунов.

— А вам-то оно зачем? — с ходу контратаковала хозяйка кабинета.

— То есть?.. — Александр Васильевич, подавив вздох, мысленно констатировал, что тактика чиновников всегда вынуждает обороняться.

— Ну, то есть, зачем вам эти материалы? Вы историк? Вы пишете диссертацию?

— Нет, я капитан третьего ранга запаса, но я давно интересуюсь…

— Значит, вы не специалист? — продолжала развивать наступление чиновница. Александр Васильевич без труда уловил обычный подтекст: «Делать тебе на пенсии нечего, вот и ходишь, людям мозги паришь».

— Более того, я изучил все, что имеется в открытом доступе… — Годунов понимал, что эти слова можно смело приравнять к капитуляции.

— Сходили бы в библиотеку, там в краеведческом отделе вам подобрали бы что-нибудь, — будто не слыша его, заявила дамочка. Кто-то сказал: женскую логику надо-де приравнивать к оружию массового поражения… или никто не говорил, просто это мысль разлита в ноосфере взамен многих литров слез: мужчины ведь не плачут.

— Все, что когда-либо было напечатано, я, полагаю, уже читал, — ну, блин, детский лепет, полный кретинизм… а что ещё скажешь? Чтоб и убедительно, и неоправданно вежливо? — И потом, любая книга в той или иной степени тенденциозна, а первоисточник…

— Вы разве не понимаете, это архивные документы, — чиновница решительно, напоказ захлопнула ноутбук, словно испугавшись, что настойчивый посетитель прикоснется нескромным взором к столь оберегаемым ею тайнам, — если мы будем выдавать их всякому желающему, они в труху превратятся.

Ух ты, оказывается, она способна не только на нажим, но и на патетику!

— И многие… гм… спрашивают? — Годунов усмехнулся. Терять ему было уже нечего.

— Многие, немногие… Вот вы же пришли! — чиновница понизила градус пафоса до отметки «прохладно». — Короче, вот вам два сборника, посидите, почитайте. Думаю, интересующемуся будет в самый раз.