Фантастическое приключение городского лучника (СИ) - "Сергей serdobol" - Страница 29

— Уймись Елизарушка. — Успокаивала его жена.

— Погоди Авдотьица, человека отблагодарить хочу. — Мой дом завсегда примет тебя и твоего друга, дажа ежели нужда будет, всё одно примем. Помирать буду детям и внукам наказ дам…

— Благодарствую Елизар, спасибо тебе.

— Скажи за кого здравицу ставить?

— За Владшу Пеплова и Данилу… — я задумался о фамилии Данилы и обратился к Милёне, обтиравшей смоченной в отваре тряпицей обнажённую грудь Даньки:

— Скажите Милёна, как звать величать Данилу вашего.

— Тык Данилой и величать, — она задумалась что-то припоминая и слегка улыбнувшись грустно добавила, — а раньше его Кочетком кликали, уж больно задиристый был в отрочестве.

Я повернулся к Елизару:

— … И за Даниила Кочеткова, Курского десятника, князя Мстислава Черниговского.

Елизар уставился на меня вытаращив глаза и перекрестился, а я поняв что прокололся добавил:

— Ну, или кто там ныне у власти?

— Авдотьица, оставь нас на миг. — Обратился пахарь к жене. Женщина отошла, отведя детей и пахарь продолжил, — я сразу понял, что ты не прост. Вроде русский, но не тутошний.

— Эт с чего же? — Занервничал я.

— А с былины про Соловку — Разбойника. Истину все знают, даже чады малые, а ты нет, как с луны свалился. Кто ты кмете, откуда?

— Тык ежель скажу ты не поверишь.

— Поверю, вот те крест, поверю. Уж не ангел ли ты хранитель?

— Нет, не ангел, не гневи бога. Я.… — я заглянул в глаза пахаря и тихо произнёс, — из будущего!

— Эт как жа?

— Ну, ща какой годок от рождества?

— Тысяча сто восемьдесят четвёртый. — Перекрестился Елизар.

— А я из две тысячи тринадцатого.

Мой собеседник помолчал и с сомнением начал было:

— Ты паря того, здоров…

— Да здоров я, здоров. Говорил же что не поверишь.

— А он? — Кивнул Елизар на Данилу.

— А Даньша с тысяча тридцать пятого, кажись.

— Эт как жа вы всренулись?

— Сам не пойму. Ну да ладно, выздоравливай давай, на тебе лица нет, белый весь.

Елизар замолчал тараща, на меня глаза.

— Да шо ты меня глазами точишь как бабу голую? — Не выдержал я и встал собираясь уйти.

— Погодь, — выдохнул пахарь и тронул меня рукой, — верю я табе. Потомкам своим в веках, коли род не оборвётся, накажу принимать тебя и друга тваво и детей и внуков ваших, как братьев.

— Спасибо Елизар. Бог даст свидятся они, а тебя то как величать?

— Елизарий, по прозвищу «Плетень».

— А батьку как звали?

— Егорием крестили.

— Спасибо тебе Елизар Егорыч Плетнёв, за слова дружные. — Я улыбнулся и пошёл готовиться к отбытию, ибо меня торопили раны Данилы. За спиной пахарь удивлённо повторял своё новое, полное имя, на современный лад.

— Эт что ж выходит, — крикнул раненый во след, — произнося на твой лад имя, отцы поминаются?

— Ага! — откликнулся я не оборачиваясь.

Сборы и обеды закончились. Мужики облачились в трофейные брони, нацепили на себя оружие по выбору и наш караван отправился обратно, до родных мест, выпустив перед собой разъезд, для упреждения внезапного нападения.

К родным местам народ двигал повеселее. Под скрип телег, по всем колоне шли разговоры, слышались шутки, кто-то рассказывал о своих планах, а кто-то молчал упоённый свободой. Долга ли она свобода? Дома прижмут свои налоги, батоги и прочие беды, впрочем продолжится то, к чему привыкли.

— Ты с нами, али как? — Обратился ко мне белобрысый мужик, которого я хлопнул голоменью сабли по лбу.

— Нет, я до своих дымов подамся. Ты уж на меня обиды не таи. Не со зла я.

— Я и не таю.

— Скажи, а что там? — Указал я на юг. Чьи земли?

— Там Бетюк в Воронеж вподает, а дале степи бескрайние.

Так вот мы где, пронеслось в моей голове. Воронежская область. Понятно.

Вскоре показось то место где мы с Данилой наткнулись в ночи на Половецкий стан. Колона спустилась к реке на роздых, я скоренько углубился в лес и вскоре нашёл наш челнок. Всё было на месте. Скинул половецкие одёжи, повесил на шею ладанку, облачился в свою рубаху. Стало как-то легче и приятней. Что ж, своё есть своё, от чужого толку мало. Пора подумал я и заспешил к Даниле…

— Всё Елизар, пора мне. Давая прощаться.

— Уходишь?

— Да. Не поминай лихом. Пусть сыны твои помогут Даньшу до реки донести, у меня там челнок в лесу причалян.

— Прощай Владислав. Бог даст свидимся.

Данилу несли на доске от телеги. В спину глядели множество провожающих глаз. Не доходя до леса я не выдержал и обернулся.

Люди стояли молча. Стало не по себе и моё тело согнулось в земном поклоне, а рука коснулась земли.

Народ ответил мне тем же и замахал руками в прощании. Послышалось женские голоса:

— Скатертью дорога.

Это было как в сказке, по доброму, по нашему. В моём времени, так принято говорить когда люди ругаясь выпроваживают друг друга, а здесь наоборот от доброты и участия.

Веко задёргалось, глаз помокрел. Что-то мягчат меня годы, всхлипнула мысль и ноги заспешили за носилками.

Даньку аккуратно погрузили в челнок, Милёна уселась у его головы, я поблагодарил Елизаровых сыновей, поставил перед собой Буреев бутылёк, и нажал на вёсла в верх по течению, крутя головой, ища заветную тихую полосу…

… Тёмно-зелёный еловый лес и не такая прозрачная как Бетюк Кубена облегчили душу.

— Буре-ей! — Что было силы крикнул я и направил челнок к месту нашего расставания с ведуном.

Челнок ткнулся в берег. Казалось ничего не изменилось, за время нашего отсутствия, даже время дня, похоже было тем же.

— Буре-ей!

В подлеске затрещали ветки и на берег выбежал запыхавшийся дед.

— Эк вы скоро обернулись. — Проговорил он, глядя на обалдевшую Милёну и безмолвного Данилу.

— Вовка прибыл, тут ли?

— Тута. Ты вот что красавица, — обратился старик к Милёне, — вылазь с челна, мы с тобой по берегу пойдём, а ты Влад дуй вверх к нашим, передай яво, — кивнул на Даньку дед, — Вовше. Пущай он скорее его лечит.

Женщина испугано мотнула головой. Опять потерять любимого, она явно не желала и готова была броситься в драку.

— Не бойтесь Милёна, — успокоил устало её я, — мы друзья.

Она доверилась и покинула челнок, я нажал на вёсла и облегчённая лодочка понеслась вверх по течению.

……………………………………………………………………………………………………

Казалось, за время нашего отсутствия ничего не изменилось. Народ отдыхал, чистил оружие, пере укладывал закуп и прочую утварь. Вовка загружал в лодии материалы и товары из будущего. Кириловы и Любимовы сыны горделиво щеголяли в новеньком камуфляже отечественного производства. Они помогали укладывать Пятаку новые вещи и деловито одёргивали пятнистые куртки, с любовью и уважением выполняя указания хирурга.

Как только я причалил, мой челнок подтянули на берег и подбежавшие Янгур и Володька засуетились над Данилой, перенося его под растянутый тент.

— Ты как сам? — Спросил Пятак серьёзно и холодно, что не удивило, ведь хирург, занятый своим делом это мясник.

— Цел. — Вяло ответил я.

— А что весь в синяк покрыт? — Спросил Янгур не поворачиваясь, — где вы были, почему на помощь меня не звал?

— …Упал. — Съехидничал я, — ты бы Янгурка нам точно пригодился, да поздно было…

— И часто? — Уточнил Вован.

— Что часто?

— Падал!

— Не издевайся. — Устало спросил я.

— Я не издеваюсь, я переживаю. Вон Даньша, когда у него нервяк перед боем он шутки мочит, а я пытаюсь в себе жалость придушить, иначе оперировать не смогу.

— Да я понял.

— Где же Бурей делся?

— Пешим идёт, с Милёной.

— Нашли-таки! Как она перенесла переход?

Янгур слушал и не мог понять, о чём мы говорим.

— Не знаю. Судя по всему, после первого перехода у неё всё в порядке, а как ныне не знаю. Полагаю, Старик с ней сейчас по лесу не просто идёт, а свои психо-штучки применяет, проверяет.

— Наверное. — Вовка задумался и продолжил, — а я что-то по дому заскучал…

— Скоро будем.

— Не, ты не понял, я про тот наш дом, про будущее…