Фантастическое приключение городского лучника (СИ) - "Сергей serdobol" - Страница 28

… Я бросился на врага, схватив лук двумя руками, в надежде помешать расправе, но от ивняка, пунктиром, мелькнула стрела и вонзилась разбойнику в бок под замахнувшейся рукой. Я повернулся на выстрел, неужели Елизар? Нет, он так и сидел на коленях, пытаясь выдернуть и половецкого щита, стрелу, а рядом стояла Милёна с луком в руке. В этот момент к спинам степняков подошли освободившиеся пленники, вооружённые кто чем.

— Стойте! — Гаркнул я, срывая голос, — я не хочу их крови! — И уже тише добавил, — Сколь можно её лить? Хватит.

Половцы повернулись к вооружённым крестьянам и презрительно взирая на них, готовились дорого отдать свои жизни.

— За батьку мово! — Крикнул один из селян и пустил в ход копьё.

Я отвернулся, чтобы не смотреть на происходящее и побежал на заплетающихся ногах к Даньке, слыша за спиной разъярённый мат мужиков и предсмертные крики разбойников.

Он лежал со стрелой под мышкой. Наконечник, пробил впадину под рукой, разрезав мышцы. Одежда на правом боку и рукав пропитались кровью. Курянин был бел и безмолвен. Рядом опустилась на колени Милёна.

— Данилушка. — позвала она, но он молчал. — Данилушка, — из её глаз закапали слёзы. — Данюшка-а-а! — Начала подвывать женщина, срываясь на стонущий плачь.

Я зажмурился и затрясся, стараясь сдержать рыдания. Мои глаза смотрели в голубое, небо, на солнце, которое пыталось согреть остывающие тело Даньки. Господи, ну почему ты забираешь именно таких людей?

— Господи! — Закричал я в голос, грозя кулаком небу, — почему, разве так можно?

Мои зубы скрипели от злости и досады, руки колотили землю и вырывали траву. Нервное напряжение было столь велико, что силы начали покидать меня.

— Тише. — раздался голос Данилы.

Милёна прекратила завывания, я повернулся, не веря ушам.

— Данюшка живой? — Спросила женщина радостно улыбаясь и гладя кудри любимого.

— Жив?! — Заорал я. И тут меня прорвало на рыданья.

— Даньша, а я уж думал хана нам, — говорил я, утирая грязными руками слёзы.

— Ага, во! — Шепнул, вяло улыбнувшись Данька и сделал раненой, окровавленной рукой окровавленный кукиш!

Я засмеялся сквозь слёзы и поднял глаза к небесам.

Спасибо! — бросил я мысль в высь. — Во славу мою, — сверкнул в голове яркой вспышкой ответ. Я офигел:

— Спасибо Боже! Слава тебе!

…Попытка встать не увенчалась успехом. Начался отходняк, мандраж. Ноги не слушались. Освобождённые люди метались возле телег, разбирали добро, ругались, ловили коней. Меня взбесило увиденное:

— Всем стоя-ять! — Срывая голос рявкнул я. Рука нащупала в траве саблю, ноги сами разогнулись в коленях. — Если кто-то думает, что стрельба из лука — это мой конёк, тот глубоко ошибается, — крутанув кистью сабельку я двинулся к телегам.

— Ты, кмет охолонись, — Обратился ко мне белобрысый мужик, держа в руке лук, — жалёзкой своёй не маши, а то быстро гонор выбью. Не баись, тебе тож оставим, не обидим, отблагодарим за спасение.

Я медленно пошёл на говорящего.

— Успокойсь паря, не доводи до греха! — Серьёзнее предупредил белобрысый.

Тело само рванулось вперёд, изгибаясь, как потягивающаяся кошка, поднырнуло под стрелу, рука отработанным движением предала клинку скорость и сабля рубанула верхнее плечо лука бывшего полонянника, вторым замахом кривой клинок шлёпнул плашмя наглеца по лбу и тот завалился наземь, закатив глаза.

Мужики набычились. Затевать с ними битву было глупо, ибо забили бы, но прекратить мародёрство было не обходимо.

Медленно наклонившись к поверженному, я достал из-под его рубахи крестик. Подняв его, на сколько позволяла верёвочка, я промолвил:

— У многих ли из вас на груди такой крест?

— Поди у всех пашти. — Ответил кто-то из толпы.

— И все народ одной земли?

— Все.

— Вот видите, все… и все вы грызётесь, хотя только, что были на волосок от плена, смерти. Вы все сейчас пытались ограбить своего соседа, с которым мирно жили много лет. Одумайтесь! И простит вас ваша земля, ваш бог и ваши пращуры…

Раздался женский крик:

— Ой бабоньки, а ведь верно! Ведь правду кмет бает. Што ж это мы, а?

Кто-то начал молиться и каяться, к ним присоединялись остальные. Некоторые стали извинятся друг перед другом. Я был удовлетворён.

Возле Даньки колдовала Милёна, а Елизара обхаживала женщина, которая первой освободилась от пут и оказалась его женой.

— Люди добрые, есть ли средь вас травники, кто раненых может поднять? — Крикнул я.

На мой вопрос отозвались две женщины и мужчина. По моей просьбе они занялись обоими ранеными. В развороченном обозе нашёлся горшок, горько пахнувшего барсучьего жира, чему очень обрадовались знахари.

— Нам то что делать? — Спросил меня взъерошенный мужик.

— Обед готовьте, на всех. А потом готовимся к отходу к домам.

— А добро?

— Кто жив из вас и ваших родов, пусть своё получит обратно, добро умерших передайте родственникам, а коли нет таковых, меж собой поделите.

— А добро половчан?

— Как хотите. Хотите усобицу с властью, забирайте себе. Спросят где взял, что ответишь? Что в поле нашёл? Бронь, саблю, нож, плеть, одёжу?

— Да-а, закавыка. — Мужик почесал затылок.

— Вот те и да. Сами думайте, что вам из того добра надо, что продать сможете…

— А ежели опять вороги на пути?

— А вы прям в атаку кинетесь?

Мужик замолчал, задумался и ответил:

— Из огня, да в полымя сново не хотца. Раз уж спаслись от полона, то постоим за волюшку.

Я взглянул на крестьянина. Что-то было в его простых словах светлое, душевное, но ни как не боевое.

В небе завис жаворонок привлекая моё внимание, солнышко пекло и слепило глаза.

— А тот жаворонок вольная птица? — Спросил я.

— Знамо дело вольная, пока копчик не налетел.

— А как налетит?

— На земь сядет и затаится.

— Хм. Вот и вы так действуйте.

Мужик почесал бороду и понимающе крякнул с ухмылкой, а я направился к реке, чтобы ополоснуться.

— А табе стрелы в портах не мешают, кмет? — Крикнул с ехидцей вдогонку мужик.

— Каки..? — слетело с моих губ, но две, застрявших в правой штанине, стрелы сказали сами за себя. Я сплюнул с досады, ведь вот что мне мешало.

Бетюк, поразил прозрачностью вод. Вода была до того чиста, что было видно раков, ползающих в глубине по песчаному дну, проплывающих рыбёшек, ракушки перловицы. На воде, большие белые цветы кувшинок иногда сменялись жёлтыми кубышками, украшая закраины вод бело-жёлтым ковром. Желание окунуться в эту чистоту усилилось и моё тело рванулось в прозрачные воды реки.

Купание было достаточно длительным. Сначала я понырял, потом тёрся сорванной травой, потом просто лежал в воде на отмели, отключившись от мира. В это время люди на берегу готовили пищу, делили добро, пере укладывали телеги. Знахари заваривали травы для промывки ран, суетились возле Данилы с Елизаром и других раненых.

Жжение кожи вернуло меня к реальности. Солнце сделало своё дело, я сгорел. Грудь и плечи слегка болели, но как известно, это «слегка сейчас», вечером отзывается «сильно потом». Отругав себя мысленно за оплошность, я поторопился к возам и отыскав своего недавнего собеседника попросил рубаху или что-то подобное, на что тот ухмыльнулся и выделил половецкое облачение. Пришлось снова идти к реке и застирывать бурые пятна с продырявленного одеяния.

Вскоре меня окликнули и я заторопился на зов. Елизар пришёл в себя и похоже держался молодцом, а вот с Данькой было плохо, он был в беспамятстве.

— Владислав! — Позвал Елизар приподнявшись на локте.

— Что Вам? — отозвался я, присев возле раненого.

— Спасибо тебе?

— Эт не мне, эт вон ему — и я кивнул на бессознательного Данилу.

— Обоим вам спасибо, выручили.

— Да ладно. Пустое это. Мы все свои.

— Нет не пустое. Я уж третий раз с полона бегу. В этот раз с женой и дитями попал. — Елизар кивнул на двух девиц и двух парней, стоящих рядом. — Один бы я утёк, но семью бросить не мог. Выходит вы семью мою спасли, а значит и род…