Последний Карфаген (Повесть. Рассказы. Дневники) - Козлов Сергей Сергеевич - Страница 37

— Он так все тебе это и рассказывал? Так откровенно?

— Да, мотивировал это тем, что ты все равно рано или поздно узнаешь обо всем. Мол, он со своими солдатами втемную не играет…

— Я не его солдат. На худой случай — наемник, но не солдат. И сегодня за деньги мне предложили убить хорошего человека.

— Мне жутко, страшно от всех этих игр. Когда сегодня утром незнакомец принес пистолет в пакете, как будто почтальон свежую газету, да еще и в чужой стране…

— И какова твоя роль?

— В том случае, если все пойдет не по плану Симона Давидовича, я должна уговорить тебя отдать бумаги. При этом мы получим огромную сумму, новые паспорта и визу в любое государство.

— Можешь начинать уговаривать, — горько ухмыльнулся я. — Почему ты раньше мне не рассказала?

— Он сказал, если ты узнаешь об этом не вовремя, то ему придется вывести нас обоих из игры, искать другие возможности. И он пообещал, что обязательно их найдет. Звучало очень убедительно.

— М-да…

— Я же предлагала уехать куда-нибудь…

— А я ответил: от себя не убежишь. Пусть они уезжают. Граждане мира как-никак. А я больше нигде не нужен. Я вообще нигде не нужен, а если и понадоблюсь, то только для того, чтобы держать кого-нибудь на прицеле.

— И что ты намерен делать дальше?

— Я верю тебе, Рита, верю с того самого момента, как родился во второй раз, поэтому скажу, как на духу. Болотов всех переиграл. Вместо Славика, которого я должен был убить, он прислал Немого. Уж не знаю, как он на него вышел следом за Симоном Давидовичем, но Немой здесь. В одном кармане у него послание от Ивана, в другом — заказ на меня. Вот тебе и вся откровенность Симона Давидовича. Пешками жертвуют, а короли отсиживаются в замках.

— Что может быть важного в этих бумагах?

— Толком не знаю, история разберется. Но если Черноморец сказал, что они должны полежать на дне до поры до времени, значит, так и надо.

— Думаешь, Немого прислали одного? И почему именно его? — словно прочитала мои мысли.

— Все просто: нет лучшего способа завербовать или проверить преданность, чем подставить под пулю товарища или друга проверяемого. Это как договор с дьяволом, подписанный кровью. Способ старый, как мир. И ты права: за спиной у Немого тоже ствол и, скорее всего, не один.

— Мне уже даже не страшно, мне просто холодно…

— Когда генералы и маршалы начинают прямо и косвенно предавать своих солдат, рушатся государства, и на предательстве начинает строиться вся жизнь. Ты знаешь, чем мы занимались в другой жизни?

— ?

— Мы были удерживающими… На краю пропасти… Мы сбрасывали в нее предателей и душегубов.

— И при этом сами были по локоть в крови…

— А кто сказал, что с бесами можно воевать по рыцарским правилам? Или, может, следовало грозить им пальчиком?

— Но они все равно победили, а вы похожи на пленных в собственной стране.

— Война еще не окончена, Гитлер до Москвы доходил, а Наполеон ее брал — результат известен. Тут беда в другом: люди были иные. Мало нынче осталось Мининых и Пожарских, зато хватает Мазеп и Власовых. Пойдем лучше прогуляемся, здесь все же красиво… И внешне спокойно.

Все, что мы с Ритой не договорили, мы утопили в огромной двухспалке на белоснежных простынях. Мы разбавили это отчаянной нежностью. Такой, какая бывает у влюбленных, когда у них осталась последняя ночь перед долгой разлукой. Мы досказали все нужное сбивчивым дыханием и доверчивой тишиной в перерывах между приливами страсти.

Утром мы рука об руку направились в кафе, где нас должен был ждать Андрей Викторович.

Немой сидел за тем же столиком, неспешно отпивая «биг блэк», рядом уже стояли еще две чашки и пирожные. А лично меня ждала новая записка: «Вычислил хвост. Пока двое. Тусуются в соседнем магазине. Симон Давидович выехал из страны. Из нашей. Какие-то нелады у него с новым президентом. Надолго ли? Сегодня немецкие новости сообщили. Ключ сдал. Как будем рубить хвост?»

— Самый безопасный враг — мертвый, — не сомневаясь, ответил я на его последний вопрос.

Немой согласно кивнул, но тут же дописал на обратной стороне салфетки: «Здешняя полиция приезжает на место происшествия через 2–3 минуты, предлагаю прогуляться за город».

— Я как раз хотел посмотреть венский лес. Сказки венского леса, помнишь?

Андрей Викторович снова кивнул и вопросительно посмотрел на Риту.

— Все на своих местах, — ответил я и на этот немой вопрос. — Ей теперь — только с нами, до самого конца. А вот куда мы потом?

— У меня есть место… Тихое и доброе, — .вмешалась Рита. — Деревня на границе Урала и Сибири. Там тетка жила. Бездетная. Дом мне оставила как единственной наследнице.

— Отсидеться? — задумался я.

— Отдохнуть, — поправила Рита. — Зимой там нас сам черт не найдет. Глухомань.

Немой пожал плечами, мол, как скажете.

— Надо выйти на Черноморца… — задумался я. — Его все равно нужно найти. Это единственная возможность иметь помощь и защиту, а может, и перейти в наступление. А тебе, Рита, сейчас лучше вернуться в гостиницу, нам нужно поиграть с ребятами Симона Давидовича в казаки-разбойники. Вечером или ночью мы приедем за тобой.

— А если нет? — Рита опустила глаза.

— Такое тоже может быть, но не будет.

Немой одобрительно кивнул и даже не поленился написать: «Не будет».

Из кафе мы вышли как три посторонних человека. Рита направилась в гостиницу, я поймал такси, а Немой двинулся к станции метро, в котором уже научился разбираться без подсказок местных жителей. План был прост: разделенный на части противник имеет меньше возможности координировать свои действия, а мы уже договорились.

На этот раз таксистом оказался полный немец. Причем не только с плохим пищеварением, но и отвратительным настроением. Он посмотрел на меня так, как будто я у него не услугу покупаю, а отбираю если не машину, то уйму личного времени, которое он хотел провести с таким же пухлым муттером под щебетанье белобрысых киндеров. Я едва удержался, чтобы снова не ляпнуть «Гитлер капут». Выражение его лица стало совсем кислым, когда он узнал, что «русо туристо» желает прокатиться за город, чтобы увидеть место, где покончил с собой наследник австро-венгерского престола да еще и подобрать там какого-то товарища, с которым он заранее договорился. Видимо, поэтому он попросил у меня в качестве оплаты сумму, которую в рублях можно приравнять к месячной зарплате учителя в средней полосе России. А после того, как я согласился, он, вероятно, уверился в мысли, что везет или нового русского или представителя русской мафии, что, в сущности, для него было неразделимым понятием. Для меня тоже, поэтому я не унывал. Он за всю дорогу только один раз раскрыл рот, чтобы сообщить мне, что русская мафия — это плохо, но албанская хуже. При этом мне удалось понять, что под словом «русская» следует понимать весь бывший советский интернационал. Так, в Европе русскими могли назвать или продолжали называть грузин, армян, чеченов, азербайджанцев и прочая, и прочая. Водитель был неразговорчив, зато его «мерседес» вылетел на автобан из узких улочек, как пробка, и помчался по многополоске, набирая обороты.

Легендарное местечко любовных утех австрийского принца, на мой взгляд, оказалось невзрачным. Ожидал увидеть роскошную виллу, а там в действительности оказался охотничий домик.

Я заплатил таксисту половину оговоренной стоимости и попросил подождать меня около часа. Он тут же откинул сидение и, даже недослушав меня, громогласно захрапел. Как раз в это время подъехали два автобуса с туристами, поэтому я получил счастливую возможность затеряться в их толпе. Приятно было видеть, что мой таксист-толстяк выиграл на своей нелюбви к русским целых две с половиной минуты у своего коллеги. Из приехавшего следом «опеля» торопливо вывалился парень лет двадцати пяти и стал тревожно озираться по сторонам. Прежде чем его взгляд нащупал меня в говорливой толпе, я составил о нем свои первые впечатления. Именно с первого взгляда в нем угадывался хладнокровный эгоист, который ничего не видит, кроме определенной цели, и, двигаясь к ней, готов сметать на своем пути все: одушевленное и неодушевленное. Главным принципом его работы была вседозволенность, умноженная на гонорар. Волосы, зачесанные на прямой пробор, оголяли высокий лоб с небольшим шрамом, из-под которого едко сверлили холодные голубые глаза. Может, он и не русский, а какой-нибудь чистокровный ариец с нордическим, но не очень уравновешенным характером? Определенно можно было утверждать, исходя из его манеры держаться, что о себе он очень высокого мнения. Интересно, сказали ли ему, что я тоже умею стрелять?