Огненная кровь. Том 1 (СИ) - Зелинская Ляна - Страница 24

— Ну и что ты стоишь, подсади свою сестрёнку, пока наш Марко на неё не набросился, вон как глазами зыркает, — старик толкнул Альберта в бок.

Марко?

Альберт увидел высокого парня в тёмной рубахе с закатанными рукавами, который смотрел на Риту, и взгляд его был совершенно недвусмысленным. И то ли от выпитого вина, то ли неизвестно от чего, на Альберта внезапно накатила злость, он усмехнулся и, похлопав старика по плечу, произнёс негромко:

— Марко, значит! Хм. Я ему шею сверну, как котёнку. Если этот ваш Марко хоть пальцем до неё дотронется.

Он вышел из-за стола и подошёл к Рите, которая стояла босиком на помосте поодаль от взбирающихся по ступеням женщин, и легко подхватил её на руки.

— Ну что, сестрёнка, танцуешь ты также хорошо, как и пишешь стихи? — спросил он насмешливо и, прежде чем она успела что-то ответить, опустил в чан к остальным.

А сам прислонился к стене, скрестил руки на груди и стал смотреть.

Пламя факелов трепетало, и музыка плыла над площадью. Люди вокруг принялись хлопать, вторя в такт ритму, отбиваемому на бубне. Женщины приподняли юбки и танец начался…

Они кружились, обходя друг друга, спина к спине и плечо к плечу, то склоняя, то вскидывая голову, и капли виноградного сока падали на их обнажённые плечи…

Рита нашла его взглядом.

Вскинула голову, усмехнулась, и в одно мгновенье преобразилась…

То ли это вино изгнало сегодняшние страхи, то ли хмельной воздух этого праздника, то ли музыка стёрла вуаль смущения, но она больше не отводила глаз, и взгляд этот был другой.

Не взгляд — вызов. Дерзкий. Манящий. Огненный.

Венок из виноградных листьев слетел с её головы, и волосы рассыпались по плечам. И сама она была такая же гибкая и стройная, как виноградная лоза. Руки удерживали юбку, ноги отбивали такт, и брызги летели во все стороны.

Она смеялась. И эта улыбка…

…теперь она предназначалась ему. И Альберт улыбался в ответ, потому что она будила в нём что-то такое, до сих пор для него неизвестное. Какое-то новое томление в груди, сладкое и пьянящее совсем, как местное вино.

Так ли уж ему нужно в Эддар сейчас? Может, задержаться в Фессе? Пожить некоторое время… Он найдёт практику, не вопрос. А что дальше? Да ничего! Просто… узнать её поближе. Хотя она ведь не замужем, наверняка её отец будет беречь свою дочь, как зеницу ока. Ну, конечно! Берёг бы — не отпускал одну без охраны к Дуарху на рога в Мадверу, да ещё горной дорогой! Но всё равно вряд ли её отец обрадуется появлению лекаря-голодранца среди ухажёров. И он, как назло, ничего не понимает в овцах и шерсти! А если она замужем? Он ведь не спрашивал… Нет, точно нет, это бы он сразу понял. Замужних женщин он повидал немало на своём веку, и если они и прячут смущённо взгляд, то только для того, чтобы он подошёл поближе. И что ему с ней делать? Держаться за руки? Пить чай на веранде? Не жениться же на ней! Но ведь завтра…

…завтра она останется в Фессе, а он уедет в Эддар.

И мысль эта была до боли неприятной.

Князь взял со стола бутылку и выпил прямо из горлышка, не сводя горящего взгляда с танцующей Риты.

Приподнятая по бокам юбка показывала слишком много…

Ещё сегодня утром он ехал в Эддар, одержимый мыслями о Красном троне, и что? Всего-то один день! Скоро полночь, а он уже думает о том, как осесть в Фессе и снова начать драть зубы? Боги милосердные, что вдруг с ним стряслось за этот день? Что за наваждение? Что с ним сотворила эта женщина своими стихами и этой улыбкой? Он с ума сошёл? Нет, ему нужно выбросить её из головы!

Только как это сделать, если он глаз не может оторвать от её гибкого тела? От этого танца, её лица и этих губ. От этих рук, поддерживающих цветастую юбку, шеи, забрызганной каплями виноградного сока, и мокрой блузки, прилипшей к груди…

И все мысли у него только о том, какая она, должно быть, сейчас одуряюще сладкая на вкус…

Если коснуться губами её шеи…

Спуститься вниз дорожкой поцелуев…

Провести языком по груди от одной сладкой капли к другой…

Распустить завязки корсажа…

— Послушай, Альберт, — Цинта грубо вырвал его из этих грёз, незаметно появившись за плечом, как тень, — я вот тут сказать хотел, хм, ты же не обидишь эту девочку?

— Ты говоришь так, будто я только тем и занимаюсь, что обижаю девочек! — рявкнул князь, оборачиваясь, и снова приложился к бутылке. — С чего тебе только эта дурь в башку лезет?

Дуарх бы подрал Цинту! Подкрался, как вор!

— Просто, когда ты вот так смотришь на кого-то, то…

— То… что?

— Жди беды.

— И как же я на неё смотрю? — фыркнул Альберт.

— Будто съесть её хочешь.

Князь усмехнулся, снова отхлебнул из бутылки, но промолчал.

Хочет. Только он и сам не знает, чего именно хочет, будто… всего и сразу.

— Послушай, Альберт, это, конечно, не моё дело…

Но князь не дал ему договорить. Он повернулся резко, впечатав кулак в шершавое дерево открытой ставни и, глядя прямо в глаза, ответил:

— Цинта, ты же понимаешь, что всё, что ты начинаешь со слов «это не моё дело» — действительно не твоё дело? — и взгляд его, полный огня, испугал Цинту не на шутку. — А теперь сгинь живо, и чтоб я тебя не видел! И не вздумай ко мне лезть сегодня со своими дурацкими советами!

И ставня жалобно скрипнула под его кулаком.

— Охохошечки! — пробормотал Цинта, отступая в тень.

А князь повернулся и продолжил смотреть на танец, с каким-то странным исступлением, и Цинта поклялся бы всеми таврачьими Богами, что даже когда он собирался укокошить сына главы Тайной Стражи, в нём не было столько огня.

— Чую, всё это плохо закончится! — пробормотал он.

Альберт пил и смотрел, возвращаясь мыслями к завтрашнему утру. И злился на себя за то, что не может принять решения — он не знал, что ему делать. Вернее, знал…

В нём сейчас боролись два Альберта. Один — рациональный, тот, который мыслил трезво, совершая точные обдуманные шаги к своей цели. Тот самый, благодаря которому он стал хорошим лекарем, который слушал советы Цинты — хотел взойти на Красный трон, стать джартом и доказать всем, что Альберт Драго — бастард — ничем не хуже законных холёных детей Салавара.

И этот Альберт понимал, что нужно оставить в покое эту женщину, перестать пить и смотреть на неё, сейчас же пойти лечь спать, и завтра утром гнать коней в Фесс так быстро, как только сможет. Найти дом Миора, отдать Риту из рук в руки папаше-купцу, получить награду и ехать в Эддар. Его ждут дела поважнее купеческих дочек, пусть даже и очень красивых. В мире полно красивых женщин, и на ней свет клином не сошёлся.

Но был и другой Альберт, которого он ненавидел в себе, каждое утро, просыпаясь после очередных неистовых безумств, и каким он быть не хотел, но с которым ничего не мог поделать. Он ненавидел его потому, что этот Альберт был так похож на его собственного отца — горячий и буйный, с кровью, полной дикого огня, не способный спокойно пройти мимо красивой женщины или драки, и принимающий решения сердцем, а не головой. Деливший мир на белое и чёрное и умевший с одинаковой силой ненавидеть и любить. Тот, которому нужно было непременно вываляться в грязи и всё испортить. И этот Альберт не мог оторвать глаз от танца, и единственное, чего он хотел сейчас — узнать, какие же на вкус губы у Риты Миора, и, может быть, снова испытать то сумасшедшее чувство, что накрыло его на озере у обрыва, когда он лечил её ногу. И желание слиться с ней не только губами стало совершенно непреодолимым.

И что дальше?

…спрашивал он себя.

А дальше — гори оно всё огнём!

— Хех, я так погляжу, парень, никакая она тебе не сестра, — рядом с ним оказался старик, тот самый, что сказал ему про Марко.

Он стоял, опираясь на трость, и тоже смотрел на танец.

— Это почему же? — князь допил вино и поставил бутылку у стены дома.

— Да потому как вы смотрите друг на друга, — старик махнул рукой в сторону чана, — нравишься ты ей, парень, чего стоишь? Сегодня ночь, благословлённая Богами! Будь я на тридцать лет моложе — не стал бы терять времени!