Вересковый мёд - Зелинская Ляна - Страница 3

Волосы у Эрики были каштановые, слегка в рыжину, густые, пышные, чуть намокнут и сразу завиваются кольцами. Но волосы полбеды, мало ли рыжеволосых в Балейре! А вот глаза… Глаза у Эрики с рождения были зелёными. Может, даже слишком зелёными для человека. И раньше, до войны, это считалось хорошим знаком — благословением Богов. Внешностью она вся пошла в мать, а та была красавицей. А ещё фрэйей. Первое бы ей простили, а вот за второе тавиррские эмиссары теперь сразу отправляли на костёр. Уничтожали всех, в ком теплилась хоть искра янтаря.

Это раньше Эрика любила крутиться перед зеркалом, прикладывая к лицу мамины украшения: изумрудные серьги, диадемы и малахитовые броши, меряя бархатные накидки цвета балертского мха и любуясь цветом своих глаз. «В глазах фрэйи отражается зелень всех лесов Балейры», — так пелось в песне.

А вот теперь эту зелень следовало скрывать, если не хочешь отправиться на костёр. И Бригитта показала ей, как это делать.

— Твоей матери следовало раньше тебя этому научить. Но моя сестра всегда была такой… непрактичной, — пробормотала Бригитта со вздохом и отвела Эрику к старой Фло, что жила в кособокой избе у самого леса.

Фло тоже была фрэйей, только Дар свой умело прятала за показным безумием. Да и как ещё выжить одинокой старой женщине в мире, где война перевернула всё с ног на голову, превратив Дар в проклятье? Где взойти на костёр можно лишь за один только цвет глаз.

Это она научила Эрику делать особый отвар, и теперь ей приходилось пить его каждый месяц. От него темнела зелёная радужка глаз, становясь похожей на яшму. Изумрудный цвет размывался, заполняясь россыпью всех оттенков карего, и если убрать волосы под платок, то никто и не поймёт, что перед ним дочь Лесного народа.

А ещё Фло дала ей браслет. Тёмное серебро, тонкая вязь рун, а по краю узор из зелёного янтаря. И пока Эрика его носит, она не будет слышать зов леса.

Эрика вынырнула из воспоминаний, повесила лук на стену и ответила, потрепав Марин по светлым волосам:

— Зайцев и уток будет приносить Гилмор, я всему его научила.

Старший сын Бригитты в мирное время считался бы ещё слишком юным, чтобы самостоятельно охотиться в лесу. Но теперь времена настали совсем другие.

— А лук ты ему отдашь? — спросила Марин, глядя исподлобья. — У тебя он волшебный.

— Нет, лук не отдам. Да и не волшебный он, — вздохнула Эрика.

Был бы волшебный, она бы перебила из него всех тавиррских собак…

— Но зачем тебе в городе лук? Ты будешь жить в красивом доме и ходить в парче!

Ответить Эрика не успела. Во дворе раздался топот копыт и чей-то зычный голос крикнул: «Поберегись!». Она бросилась к окну, посмотреть, что за гости пожаловали на ночь глядя. Замок ожидал приезда Йорайтов на турнир, но не так рано. Родственники жениха должны были приехать только на следующей неделе.

По традиции перед свадьбой обязательно проводился турнир. На нём претенденты должны были сразиться за руку невесты, и победивший мог жениться на ней, не взирая на то, как договорились родственники, и иногда даже вопреки желанию самой невесты. Когда-то именно так и заключались союзы в этих краях. Но с веками этот древний обряд превратился просто в традицию: на турнирное поле выходили только для того чтобы развлечься, и победить настоящего жениха никто даже не пытался.

Отряд из пяти вооруженных мужчин прогарцевал по двору и остановился у коновязи. Впереди на вороном жеребце восседал крупный мужчина, и его лицо показалось Эрике знакомым. Приглядевшись внимательнее, она внезапно отпрянула от окна в полумрак комнаты. Всадником на вороном жеребце оказался дядя Тревор Нье'Лири — брат её отца.

Она не видела его с той самой страшной ночи… И, наверное, сейчас была бы ему рада, если бы не его спутники — четверо тавиррских псов. Эрика узнала на их крагах и предплечьях чёрные волчьи головы. А дядя вёл себя с ним так, словно они были лучшими друзьями. Эрика схватила лук и колчан, забросив их на спину, велела детям быстро спуститься вниз, а сама выбралась в западное окно. Оттуда осторожно пробралась по карнизу на крышу и притаилась за большой печной трубой, цепляясь пальцами за шершавую черепицу. Безуспешно пыталась успокоить дыхание, но ненависть накрыла её с головой. Сердце билось где-то в горле и даже руки задрожали, так сильно ей хотелось натянуть тетиву и выпустить четыре стрелы. Она сняла бы этих всадников одного за другим, они бы и понять ничего не успели.

Эрика упёрлась ногами в каменную спину горгульи и натянула тетиву, вкладывая стрелу одним точным движением. Прицелилась в самого крупного рыжеволосого мужчину, но…

…вовремя себя остановила.

Тавиррские псы были не просто солдатами. Их одежда, лошади, сёдла — всё выглядело хоть и пыльным, но очень дорогим. Варёная кожа, шипы, серебряный аграмант на крагах, рукояти мечей украшены камнями, а значит, это какие-то важные люди. За их убийство будет кара.

Такого ей не простят. Замок сожгут. И убьют здесь всех. Жестоко убьют.

Тетива ослабла. Тавиррцы спешились и походкой хозяев земли направились внутрь замка впереди дяди Тревора. А Эрика опустила голову на скрещенные руки и до боли в пальцах сжала стрелу, пытаясь успокоить дыхание. Нехорошее предчувствие разливалось в груди холодом.

Не сейчас. Не здесь. Позже.

Она проследит за ними до Эогана или ещё дальше — до моста. И убьёт их там. Всех. И даже дядю Тревора, если он с ними заодно. Нет, не «даже»… его она убьёт первым, если он с ними заодно.

Захотелось плакать от обиды и злости, но Эрика лишь вдохнула-выдохнула несколько раз, медленно опустила стрелу в колчан и поползла по крыше на противоположную сторону. Как бы там ни было, ей нужно узнать, о чём они будут говорить с тётей Бригиттой. Может оказаться и так, что они приехали по её душу. И тогда прощай платье, турнир, свадьба и спокойная жизнь с Иваром Йорайтом. Если предчувствие её не обманывает, то ей придётся бежать в лес. И быстро.

— Что? Да я ушам своим не верю! — донёсся до Эрики удивлённый голос тёти Бригитты.

— Тем не менее это так. И для нас всех это надежда на то, что война, наконец, закончится.

Начало разговора Эрика пропустила, пока добиралась до нужного окна, но услышав искреннее удивление в голосе тёти, даже выдохнула. Похоже, что незваные гости явились всё-таки не по её душу, хотя чутьё всё равно советовало ей бежать не оглядываясь.

— Но… ты им веришь? — спросила Бригитта чуть тише.

— Верю ли… Знаешь, — голос дяди тоже стал тише и глуше, — я видел пустоши, будто язвы в земле. Нет леса… Деревьев, травы, зверей… Один только серый туман. И они расползаются, эти язвы, и с каждым убитым они всё больше. И король, наконец, это понял. Зачем ему нужен этот край, если от него останутся одни голые камни?

Голоса удалились, дядя и тётя отошли куда-то вглубь комнаты, а Эрика поджала ноги и обхватила колени руками.

О чём они толкуют? Война закончится? Неужели дядя говорил про мирный договор? Это было бы хорошо…

Голоса вернулись.

— Ну не знаю, с чего вообще ты взял, что она здесь? — фыркнула тётя.

— Не лги мне, Бригитта! Наши с тобой головы держатся на плечах только потому, что я обещал найти её здесь. Я знаю, что ты её прячешь.

— Моя-то голова здесь при чём? Я знать не знаю, где дочь твоего брата. У меня своих ртов полно, с чего мне тут прятать ещё и Эрику? Да и как по-твоему она бы сюда добралась?

Эрика напряглась, встала на одно колено, чуть сползла к краю, упёрлась на полу обвалившуюся горгулью и наклонилась, прислушиваясь. Дядя и тётя говорили в покоях Бригитты, а четверо тавиррцев стояли внизу под окнами. Один пинал балюстраду, другой, тот, кого она хотела снять стрелой, жевал травину, и все они переговаривались, лениво рассматривая двор.

— Её видели. Узнали и донесли. Хорошо, что я слышал этот донос и… — сказал дядя, но Бригитта его перебила.

— Ты теперь служишь тавиррским собакам и слушаешь их доносы? — в тихом голосе тёти прозвучало неприкрытое презрение. — Они отрубили голову твоему брату, сожгли мою сестру, а ты теперь лижешь им сапоги?!