Вересковый мёд - Зелинская Ляна - Страница 35

Она попыталась отмахнуться от этих образов и старалась думать о Тьене, пытаясь представить, как всё будет, но не испытывала ничего кроме чувства стыда и ощущения того, что всё это неправильно.

Леоха сказала, что ей нужно полюбить и тогда Дар проснётся.

Но как себя заставить это сделать? Как ей приказать своему сердцу, чтобы оно приняло этого сурового северянина, одержимого войной и местью?

Она тоже думает о мести. Она тоже хочет победы, но то, что будет завтра вечером, волновало её сейчас куда больше, чем свобода всей Балейры. И снова, как тогда в Кинвайле, ей захотелось взять лук и стрелы и убежать куда-нибудь в лес, лишь бы только не делать того, чему сопротивлялось её сердце. Но вспомнились слова дяди Тревора о том, что правители не вольны в своих желаниях, а следом вспомнилось и другое…

Замок Кинвайл, Бригитта и её дети, и то, что ещё тогда сказал дядя Тревор, когда спросил, не станет ли она делать глупостей. Он сказал, что король уничтожит всё…

Что она наделала?! Это ведь и есть та глупость о которой говорил дядя. Почему она не подумала о том, а что если её Дар не проснётся? И пророчество не исполнится? Тогда король Раймунд рано или поздно возьмёт север, он придёт и отомстит, уничтожит всех и она будет во всём виновата!

В Гранарде, когда они стояли посреди развалин замка, Тьен был так убедителен, что в тот момент она не колебалась. А вот теперь страх ледяными пальцами сжал её сердце. Что бы они не сделала — всё плохо!

Но теперь у неё нет обратной дороги. Ей нужно полюбить Тьена, нужно сделать так, чтобы Дар проснулся. В крайнем случае, у неё есть с собой фляжка с зельем, которое предназначалось Раймунду. Если всё будет уж совсем плохо — она его выпьет. Хотя… Может и не стоит ждать?

От дурных предчувствий и страха, что она совершила ужасную ошибку, казалось, рассудок у неё помутился, и когда во время очередного отдыха их лошади перешли на шаг, она достала фляжку и сделала один глоток. Не стала пить всё сразу, решила посмотреть, что будет дальше.

К вечеру они добрались в какую-то глухую деревню, всего несколько домов посреди густого леса. Их проводник знал кого-то из жителей и, как оказалось, им тут были рады. Эрике даже отвели отдельную комнату в самом большом доме, и хозяйка нагрела для неё воды — смыть дорожную пыль и это было просто чудом. Дом хоть и был большим, но всех приехавших всё равно не вместил, и часть остальных северян отправили ночевать на сеновал. Когда Эрика вышла из комнаты, переодевшись и распустив вымытые волосы, то поймала на себе горячий внимательный взгляд синих глаз найта и даже смутилась. Видимо тонкая рубашка была всё же слишком тонкой, потому что Тьен совершенно не скрывал, о чём думает глядя на неё, и она вернулась, чтобы надеть куртку.

К ужину хозяин принёс бочонок эля, и все собрались за маленьким столом, пили стоя, тихо произнося речи во славу севера и призывая кары на голову короля Раймунда. И снова говорили о войне, потерях, о сопротивлении, спорили горячо о тактике и причинах поражений, а Эрика устала от этих разговоров и вышла на улицу.

Ей не хотелось говорить о войне. Ей хотелось понять, что делать дальше.

Балериты, которым тесно стало в маленькой комнате, взяли еду и эль и тоже направились следом, расселись на небольшом лугу, разожгли костёр и продолжили свои разговоры. А Эрика отошла подальше, присела на большое лежащее у амбара дерево и прислонилась затылком к стене. На деревню спустилась тихая прохладная ночь полная звёзд. Лес вокруг жил своей жизнью: размеренно ухал филин, плескались в пруду за деревней то ли утки, то ли выдры, и где-то вдалеке раздался вой одинокого волка. Над лесом медленно вставал тонкий серпик месяца рогами к верху, предвещая сухую и тёплую осень и Эрика вздохнула.

— О чём вздыхаешь? — раздалось за её плечом, из темноты вынырнул Тьен и сел рядом на дерево.

Сел слишком близко, но Эрика отодвигаться не стала.

— Ни о чём, — пожала она плечами. — Просто устала. Сколько нам ехать до твоего дома?

— До Ардена? — спросил Тьен. — Недолго. Завернём в Килларни, потеряем, конечно, немного времени, но это ничего. Проведём обряд и сразу махнём на север. Как проедем Перешеек, так считай мы уже недалеко от дома. Дальше там уже повсюду наши земли, можно будет не прятаться и не гнать коней.

— А может не будем заезжать в Килларни? Разве на севере нет Заклинателя, который разорвёт помолвку? — спросила Эрика.

Если бы у неё было больше времени, чтобы узнать Тьена, если бы можно было отодвинуть этот обряд, может, ей было бы не так страшно? Может она и сама захотела бы этого?

Но Тьен внезапно накрыл её руку своей горячей ладонью и произнёс, чуть понизив голос.

— Можно, конечно, но я не хочу ждать.

Эрика хотела тут же выдернуть руку, но удержалась. А может не нужно его отталкивать? Может наоборот, стоит прислушаться к своим ощущениям? Она выпила напиток, пусть не весь, но должна же она почувствовать хоть что-то…

И Тьен будто услышал эти сомнения, провёл рукой по её волосам, пропустив их сквозь пальцы и прошептал, наклонившись к самому уху:

— Ты очень красивая, Эрика. Аж дух захватывает.

— Ты же хотел меня убить? — спросила она, вся внутренне замирая.

Рядом с ней, в сумраке, Тьен казался большим, как гора, и этот порыв и его горячий шёпот её испугал.

— Это было до того, как я тебя увидел. А теперь я хочу совсем другого. Иди ко мне…

Он внезапно притянул её к себе одним сильным движением, удерживая за поясницу, запустил руку в волосы и поцеловал. Грубо, жадно, сминая её губы и вдавливая затылком в шершавую стену амбара.

От Тьена пахло элем, потом и дымом, и в его поцелуе не было нежности. Он не спрашивал разрешения и не дарил ласку, он просто брал то, что хотел и как хотел. И всё что почувствовала Эрика, это как он стискивает её в объятиях почти до боли, как пуговицы его куртки впиваются в плечо, а небритые щёки царапают кожу на лице… Тьен вминал её в своё тело, прижимая слишком сильно и слишком откровенно, не скрывая своих желаний.

Ей казалось, она сейчас задохнётся, потому что язык у него был большой, мокрый и такой жадный, что она изо всех сил вжалась в доски позади себя, пытаясь как-то отодвинуться и получить хоть глоток воздуха.

И Тьен чуть отпустил её, лихорадочно целуя шею, сдавливая грудь рукой, и шептал, стягивая с плеча рубашку:

— Ты такая сладкая… такая сладкая…

И от его грубых ласк на Эрику нахлынула такая паника, что она вся покрылась гусиной кожей. Изо всех сил упёрлась руками ему руками в плечи и хрипло прошептала:

— Нет! Нет! Стой! Пусти меня! Пусти!

Он отстранился, но не выпустил её из рук, и спросил с каким-то удивлённым раздражением:

— Ну что ты? Разве тебе больно? Не будь такой недотрогой, это всего лишь поцелуй.

— Не надо, не сейчас, — пробормотала она уворачиваясь.

— Почему? Завтра мы станем мужем и женой. Немного ласки сегодня, думаю, не помешает нам обоим. Иди сюда, — он подхватил её и усадил к себе на колени, — не бойся, эта ночь не будет брачной. Я чту клятвы, и женой ты мне станешь только завтра. Я просто хотел приласкать тебя, чтобы ты немного привыкла, чтобы твой Дар начал просыпаться… А когда мы попадем на север, — он зарылся лицом в её волосы и горячо прошептал на ухо, — у нас будет много жарких ночей. Я разбужу в тебе настоящий огонь.

Эрика чувствовала его хриплое дыхание и возбуждение, и его большие руки держали её так крепко, что в этот момент она от испуга едва не расплакалась.

— Отпусти меня, пожалуйста, — пробормотала она, вцепившись в рукав его куртки. — Мне… мне нужно время… чтобы привыкнуть…

И видимо что-то было в её голосе такое, что Тьен руки разжал, она соскользнула с его колен и отступила в сторону.

— Ладно, ладно, не буду. Время, так время, — он встал, подтянул ремень, выдохнул как-то разочарованно и пошёл к костру.

А Эрика ушла в комнату и хотела запереть дверь на засов, но, увы, в двери не оказалось никакого замка, и тогда она просто приставила к ней стул. Он, конечно, не помеха такому человеку, как Тьен, но она хотя бы услышит, если он войдёт.