Чёрная жемчужина Аира (СИ) - Зелинская Ляна - Страница 60

«Ты должна убить его…».

Этот голос внутри — он управляет её волей.

И от этих слов, словно от глотка обжигающего пимана*, по крови растекается пламя, требующее только одного — запрыгнуть на кровать, выпустить когти и порвать ему горло… Влезть в его сон, в его голову, в его мысли, заставить его почувствовать весь ужас того, что она может с ним сделать, заставить его сойти с ума…

*пиман — ром, настоянный на 21-ом перце, используемый в ритуалах вуду.

Перед её глазами проскальзывает видение: белые дорожки муки на песке, словно змеи, сплетаются в причудливое сердце — это веве, и сверху на него падают капли рома, белые крупицы сахара и цветы франжипани. Подношения духам… И посреди огней, прямо на песке, танцует босая женщина, плавно покачивая бёдрами. На её шее — разноцветные нитки бус, волосы украшены цветами, и красная юбка собрана в кулак, так что видны стройные ноги.… Она оборачивается и смотрит. И эта женщина удивительно похожа на неё саму.

Но это не она…

«Сделай это!».

Голос приказывает, требует, он неумолим…

«Ты должна убить его!».

И она подчиняется этому голосу, подходит к кровати ближе. Ещё ближе… Лапы опускаются на простыню у плеча, она смотрит не отрываясь, и сейчас его лицо уже на расстоянии вытянутой руки.

«Ну же, ещё немного!».

Ритм нарастает, голос в её голове бьётся в ритуальном танце, заставляя склоняться всё ниже и ниже. Она всматривается в его лицо и понимает, что рада, безумна рада его видеть, что она скучала, и сейчас ей так больно…

Ритм почти оглушает, толкая ей вперёд, но на самом краю она замирает.

Она не может…

Не может его убить.

Она смотрит на него долго, неотрывно, а потом медленно дотрагивается до его щеки. Ей нужно ощутить это прикосновение, хотя она знает, что ощутить его невозможно. Но желание так сильно, что побеждает голос в её голове, и тот звучит всё глуше…

Гаснут огни ритуального костра, исчезает женщина в красном платье. Сгусток тьмы превращается в её руку, и она касается его щеки тыльной стороной ладони, гладит пальцами висок, видя, как разглаживается между бровей складка. Его губы трогает чуть заметная улыбка, и он шепчет:

— Летиция… Летти…

От этих слов барабаны в её голове умолкают совсем, исчезает ярость и звериная сила, пальцы наполняются настоящим теплом и начинают ощущать прикосновение к его коже.

У него есть невеста — но сейчас… сейчас он принадлежит только ей.

Она внезапно наклоняется и целует его в губы.

И не успевает отпрянуть, потому что его губы снова выдыхают её имя и отвечают поцелуем. Она чувствует всё, как будто наяву: как его пальцы зарываются в её волосы, и он рывком подаётся навстречу. Мгновенье — и он крепко обнимает её за талию второй рукой, тянет на себя и опрокидывает спиной на кровать. И прежде чем она понимает, что произошло, он перехватывает её запястья, вминая руки в подушку над головой, и всматривается в темноту её лица. Вряд ли он что-то видит, но ему и не нужно. Он и так знает, кто она.

— Ты пришла…

И целует её снова: сначала нежно, а потом жадно, грубо, почти до боли, и снова нежно, ловя ответные поцелуи. А она отвечает, так же страстно, как в тот их самый первый раз, и тянется к нему, даже не пытаясь освободить руки, и неважно, что ей не вырваться, она и не хочет вырываться.

Это ведь всё во сне… Тяжесть его тела, этот сводящий с ума шёпот, и его губы у неё на шее. Всё во сне…

И она не хочет просыпаться!

Он прижимается щекой к её щеке, и исступлённо шепчет, касаясь губами уха:

— Только не уходи… Летти… Прошу, не уходи…

Её разбудил грохот падающего стула, скрип и гортанный женский вопль.

Летиция вскочила, спросонья не понимая, что происходит и где она. Нуньес, открывая дверь, видимо, навалилась всем телом, сдвинула комод и вошла, уронив стул. Но сейчас она словно увидела привидение. Застыла посреди комнаты, выпучив глаза так, что они вылезли из орбит, обнажив белки в красных прожилках. А потом бросилась прочь из комнаты с криком «экбалам», даже не заперев дверь.

Летиции не нужно было приглашение — она нацепила башмаки и рванула к открытой двери, вылетела в коридор и бросилась туда, где виднелось пятно света, всё равно куда, пусть это хоть окно — она и в окно выберется. Сбежала по трём ступенькам вниз и оказалась на кухне. Что-то булькало в кастрюле, и на обсыпанном мукой столе лежали раскатанные лепёшки. А за плитой виднелась распахнутая дверь, за которой светило утреннее солнце.

Пять шагов до двери и дальше скрыться в зарослях...

Но сбежать с крыльца она не успела: чьи-то сильные руки схватили её поперёк талии и дёрнули назад так, что вышибли из лёгких весь воздух.

— Далеко ли собралась, пташка? — раздался над ухом голос мсье Жерома, и её окатило табачным духом.

В этот раз он не стал церемониться и вывернул ей руку так, что она едва не взвыла от боли, а затем поволок обратно в комнату. От обиды и злости ей хотелось вцепиться ему в лицо, укусить, ударить, лягнуть, но он схватил её другой рукой за волосы и держал крепко — не вывернуться. Распахнул дверь пинком и, втолкнув её в комнату, запер.

А потом она слышала, как хлестал кнут у неё под окнами, и как рыдала и выла Нуньес, умоляя хозяина пощадить её, но он был непреклонен. И Летиции казалось, что эту порку он устроил специально для неё, чтобы она видела и слышала, что будет, если она ослушается. Но как бы ни было ей страшно, ужас внутри неё мешался с яростью и злостью. И с мыслью о том, что как только мсье Жером войдёт в эту комнату, она перережет ему горло, Летиция достала спрятанный под подушкой осколок кувшина и положила его в карман. Если мсье Жером хотел этим научить её смирению, то получил ровно обратный эффект — она возненавидела его ещё больше и решила сбежать любой ценой.

Он вернулся, держа в руках окровавленный кнут, бутылку, свечу и какой-то свёрток. Из-за пояса у него теперь торчал ещё и пистолет, а брюки были испачканы грязью, и мысли одна хуже другой полезли Летиции в голову.

— Ну здравствуй, пташка, что же ты меня не дождалась? Решила упорхнуть? — улыбнулся он криво. — Вижу, ты совсем не рада меня видеть?

Летиция молчала. Ждала, что же он скажет дальше.

— Меня это не пугает, я терпеливый, — ответил он, наливая в стакан воду и какую-то жидкость из бутылки. — Вот, выпей это.

— Что это? — напряжённо спросила Летиция, отгораживаясь стулом от своего тюремщика.

— Немного «чёрной пыли», немного бурунданги* и немного рома, — ответил он, прислоняясь плечом к комоду. — Сегодня мы сядем на пароход и поплывём в верховья Арбонны, моя пташка. И мне нужно, чтобы ты в дороге вела себя, как хорошая рабыня, и не вздумала снова сбежать. А вот это тебе поможет, — он подвинул стакан в её сторону, — пей.

*бурунданга — скополамин, вещество, получаемое из бругмансии, способно полностью подавлять волю человека и делать его покорным.

— А если не буду? — с вызовом спросила Летиция, нащупывая сквозь складки платья осколок кувшина.

— Будешь, куда же ты денешься! — он снова усмехнулся, так, что обнажились его жёлтые от курения зубы. — Ты ведь не знаешь, но до того, как пойти служить в полицию, я был охотником за беглыми ньорами, — мсье Жером многозначительно похлопал ладонью по рукояти кнута, — я умею укрощать строптивцев. Ты же не глупая, моя пташка... Ты ведь понимаешь, что я знаю сотню способов, как заставить тебя это выпить. И порка, которую ты только что слышала, это самое меньшее, чего заслуживает строптивая рабыня. Так что пей, и мы поедем. Или я залью это тебе в глотку сам.

— Зачем нам плыть в верховья Арбонны? — спросила Летиция, стараясь оттянуть неприятный момент и понимая, что выпить эту гадость ей всё равно придётся.

— Я купил дом и землю в соседнем округе, там мы и будем жить. Вместе. Растить хлопок… Или кофе. Видишь ли, я теперь в отставке, а твой дядя всё это время весьма щедро оплачивал мои услуги, так что я скопил деньжат, завел дюжину рабов — я не беден, и уж всяко лучше твоего казнокрада Морье, — усмехнулся снова мсье Жером, — я женюсь на тебе.