Огненная кровь. Том 2 (СИ) - Зелинская Ляна - Страница 74

Она почти задыхалась, но не могла оторваться от него, не могла отпустить его, пила его огонь и хотела пить ещё. И лишь когда он сам отстранился от её губ, опускаясь поцелуями вниз по шее, она смогла вдохнуть глубоко, и на короткий миг, открыв глаза, увидела алые блики рассвета на стене. И снова зажмурилась, запрокидывая голову, и упираясь затылком в шершавый камень стены, подставляла его поцелуям шею и грудь, и притягивала к себе, путаясь пальцами в его волосах.

Это было настоящее безумие…

Поток уже не кружился вокруг, он плескался в её крови, а в нём растворялся огонь, тот, что дарил ей Альберт, и казалось, что сейчас они вдвоём — огненный вихрь, уходящий куда-то в небо, сквозь тёмный купол башни…

И с каждым поцелуем, с каждым прикосновением вихрь рос и становился больше.

— Остановись, — прошептала она едва слышно.

Но Альберт не слышал. Он целовал её лихорадочно, всю — шею, ключицы, плечи, и ниже, вдоль лифа платья, туда, где сумасшедше колотилось сердце, под тонкой преградой кружев. А потом снова вверх, оставляя цепочку обжигающих следов, и удерживая ладонями её лицо, опять в пылающие губы — пил её хриплое дыхание.

Прижался щекой к щеке и прошептал горячо:

— Хочешь забыть меня? Всё ещё хочешь? — и эти слова сводили с ума. — А сможешь? Разве сможешь забыть это?

Он снова скользнул губами, едва касаясь лица, вверх к виску, а пальцами провёл по шее вниз — ладонь легла на плечо, сдвигая с него тонкую ткань и лаская нежную кожу над ключицей, и живой огонь обволакивал горячим мёдом, пробираясь под платье и касаясь груди…

И от этого огня, от этих касаний, Иррис вся дрожала, едва сдерживая стон…

—Альберт… пожалуйста…

— Или это? — шептал он, не давая ей опомниться, сомневаться, сопротивляться...

Да она и не хотела сопротивляться…

Быть с ним, сейчас, завтра, всегда… Большего ей не нужно…

Альберт почти придавил её к стене всем телом, таким волнующим и горячим, ладонь спустилась по бедру, безжалостно сминая тонкий шёлк, призывая прижаться ещё сильнее…

Губы оставляли сладкие ожоги, и внутри всё скрутило невыносимым узлом желания, опьяняющим сильнее любого вина, таким жгучим и острым, что сопротивляться ему она просто не могла, позволяя его пальцам забраться под платье и медленно гладить, ласкать, заставляя дышать хрипло, совсем потерять голову и связь с реальностью…

— Сможешь забыть? — шептал он исступлённо, целуя её лицо — веки, щёки, висок. — А вот я не смогу… Не хочу забывать… Хочу помнить, Иррис… Моя ласточка… Каждое это мгновенье… Скажи мне… Скажи, что любишь меня! Ведь любишь? Скажи… Я и так знаю… Но скажи, прошу тебя… Пожалуйста… скажи!

Она едва смогла вдохнуть, сходя с ума от этого горячего шёпота, едва смогла коснуться губами уха и прошептать чуть слышно, прижимаясь щекой к его щеке:

— Люблю тебя… люблю… люблю…

Ударил колокол на башне, оглушая, вырывая из сладкого плена — уже рассвет…

Она опустила голову, упёрлась руками в грудь Альберта и произнесла хрипло:

— Отпусти меня… Пожалуйста… отпусти. Я должна идти…

Он стиснул её в объятьях ещё сильнее, спрятав лицо в разметавшихся волосах, и они стояли так… недолго, пока гул колокола эхом метался в башне.

— Какая же это пытка — отпустить тебя сейчас, — прошептал он, — Иррис!

А потом разжал руки.

Она отступила за черту, не чувствуя под собой ног. Лицо пылало, и сияли глаза, и вся она светилась так, что Альберт не мог отвести взгляд. А она смотрела на него, будто пытаясь запомнить навсегда его лицо, и две непрошенных слезинки скользнули по щекам. Ещё отступила, хватаясь за стену рукой, и не сказав ни слова, бросилась к лестнице, забыв фонарь, лишь подхватив подол платья и почти не видя дороги, от внезапно нахлынувших слёз.

Иррис не помнила, как выбралась из башни, как бежала по тисовой аллее, и, только увидев перед собой ротонду, опомнилась, свернула к ней, упала на мраморную скамью и разрыдалась.

Она хотела разорвать связь, но как ей это сделать теперь?

— Охохошечки! Да что это такое! — Цинта с самого обеда ходил и потрясал запиской, которую оставила Иррис. — Что же это за наказание-то! Я-то думал, что Альберт у меня совсем без головы, ан нет! Есть кто-то и ещё дурнее! Они друг другу под стать! Владычица степей! Ну как можно было додуматься до такой глупости? Пойти торговаться с Гасьярдом? Прямо в лапы к старому пауку! Что вот теперь мне делать с ними, ума не приложу!

Сегодня Цинта чувствовал себя уже лучше, отвары и заклинания Шианы творили чудеса, но несмотря на это он был в отчаянии, потому что ровным счётом не знал, с какой стороны подступиться к решению этой проблемы. И если раньше спасать нужно было только Альберта, то теперь спасать предстояло их обоих.

— Говорил я ему, что всё это затея дурацкая! Но разве он слушал? Разве он вообще кого-нибудь слушает!

Шиана молчала глядя на его метания и раскладывала на столе карты, а потом подняла взгляд и поманила Цинту рукой.

— Присядь, — указала на стул рядом с собой, — видишь, не всё так плохо.

— Ничего я не понимаю в картах, да и откуда им знать? — Цинта покосился на засаленную колоду.

— Ты же таврак? — удивилась Шиана. — Ты должен разбираться в картах.

— Я только наполовину таврак, — ответил Цинта, — и рос я при Храме да при лекарне. Вот читать и писать умею, спасибо учителю, рану перевязать, вправить вывих, а в картах, уж простите, ничего не понимаю.

— Ладно, смотри, вот что выпало Альберту, — Шиана склонила голову, и серьги в её ушах звякнули, — странное что-то. За левым плечом соперник, который стал другом, а за правым старый друг, который пришёл издалека, а ещё огонь и ветер.

— И что это значит? — спросил Цинта, глядя на странный расклад.

— Значит, спасут его эти двое.

— Врут ваши карты. Вот если бы выпали враги, я бы ещё поверил, а то ни разу я не видел, чтобы у Альберта кто-то в друзьях ходил, — фыркнул Цинта.

Скрипнула дверь, в низком проёме показался Нахди со словами:

— Гости у нас.

Отступил в сторону, пропуская внутрь человека в длинном сером плаще. Тот вошёл, склонив голову, стягивая шапку и обнажая седые кудри, перехваченные тесьмой. Загорелое лицо, пара глубоких морщин на лбу, аккуратная бородка и пронзительные синие глаза. Цинта обернулся, собираясь продолжить свою речь о способности Альберта заводить врагов даже среди храмовых служек, но едва не упал со стула, тут же вскочив со словами:

— Учитель? Вы… здесь? Владычица степей! Я же не сплю?

— Сираффа? Ты? — Шиана выронила карты и тоже поднялась. — О, Великий Ашш! Как такое возможно?

Пожилой мужчина выпрямился и улыбнулся, прикладывая руку к сердцу в приветственном жесте.

— Шиана! Цинта! Доброе утро, мои дорогие!

Мужчина подошёл и нежно обнял Шиану, та в ответ тоже его обняла, сильно, порывисто, с чувством и смахнула непрошеную слезу кончиком платка.

Цинта смотрел на всё это, и на лице его была написана высочайшая степень удивления, и, даже забыв о традиционном приветствии, он воскликнул:

— Вы, что, знаете друг друга?! Владычица степей!

— Ты удивлён? — Сираффа шагнул к нему и тоже обнял, правда, не сильно — увидел перевязь на руке. — Я вижу, ты ранен?

Цинта даже присел от неожиданности на стул.

— Мне это точно не снится? Но… как вы… как здесь… откуда?

Шиана засуетилась, готовя на стол нехитрую еду, Нахди принёс вина и ушёл во двор к печи, где уже кипел чайник, а Цинта всё не мог поверить, что всё это ему не снится.

— Ну что ты будто кол проглотил, — усмехнулся Сираффа, — это и правда я. Хочу тебя поблагодарить — ты хорошо выполнил моё задание.

— Ваше задание? Но я ещё не всему обучился!

— Да не в этом оно было, — улыбнулся Сираффа, принимая из рук Шианы чашку горячего бульона, — а в том, чтобы присматривать за Альбертом.

— Присматривать? — Цинта открыл рот. — Так вы… И Альберт… Шиана… И та ваша игра в карты, его карточный долг, выходит вы специально… Владычица степей!