Чистый лист - Кузнецова Дарья Андреевна - Страница 22

— Звучит как угроза, — тихо засмеялся Недич. — Майя, у меня слишком много дел, и, боюсь…

— Не отмазывайся, не в военкомате, — отмахнулась я.

— Что? — переспросил мужчина.

— Точно не знаю, — призналась смущенно. — Но это значит: «Не нужно придумывать нелепые отговорки».

— Почему — нелепые? — нахмурился Май.

— Потому что тебе здесь нравится, — ответила я, взглянув на него уже совершенно серьезно. — И эти люди тебе нравятся. И ты им нравишься. Тебе здесь хорошо. Поэтому все твои оправдания и отговорки — нелепы по определению.

Взгляд мужчины стал пристальным, острым, он пробирал до костей. Кажется, Май хотел что-то сказать или сделать, но не решился, а потом я первой опустила глаза — под этим взглядом было здорово не по себе. Не могу сказать почему. Вроде бы ругаться и активно спорить Недич не собирался, даже как будто принимал мои аргументы, но… Я все равно нервно поежилась и с трудом подавила желание зябко обхватить себя руками.

Ну нет, пусть он лучше улыбается! Так все понятно, а вот как относиться к такому серьезному и холодному Маю — я пока не представляла. Не удивилась, что под внешней мягкостью, добротой и аристократическим воспитанием скрывается твердый характер, но — подготовиться не успела.

— Может, хоть ты мне теперь объяснишь, что вы там делали полчаса и о чем вообще игра? — попыталась перевести тему.

— Да, конечно, — поддержал Недич. — Все довольно просто…

Простота, конечно, относительная, но я действительно быстро сообразила. Две команды, у каждой — свой угол, который оборонял страж с битой, выглядевшей как квадратная деревянная лопата на короткой ручке. Целью игроков было — забросить в чужой угол мяч, а защитник должен был этой своей лопатой мяч отбить. Если, отбивая, попадал во вражеского игрока, тот временно выходил из игры. Ловить отбитый мяч до удара о землю запрещалось, разрешалось только уворачиваться. Игроки также не имели права долго держать мяч в руках и вынуждены были чеканить им об пол. Май упомянул еще кучу тонкостей и деталей, но в них я уже не вникала. Все равно играть не собиралась, да и болела не так уж отчаянно — кажется, азарта я лишена начисто.

Вскоре к нам, улучив минуту, подошел тренер и разрешил Маю отправляться домой, чтобы «своей ленивой физиономией не мозолить остальным глаза». Но наказал на следующей тренировке быть обязательно, пока «совсем не охлюпился». Май пообещал постараться, я — под внимательным взглядом тренера — пообещала сделать все, от меня зависящее.

Потом Недич отвел меня в какую-то небольшую комнату и, извинившись, оставил там, а сам отправился приводить себя в порядок. Я с интересом огляделась.

Тренерская. Как пить дать!

Две свободные стены почти полностью закрывали плакаты, наградные листы с вензелями, медали, черно-белые фотографии каких-то молодых мужчин, на полке рядком стояли разнообразные кубки. Еще тут имелись письменный стол, несколько стульев, а вдоль других стен выстроились высокие шкафы с глухими дверьми. В углу между ними был свален спортивный инвентарь — я узнала несколько квадратных бит и крупноячеистую сетку, назначение которой, однако, оставалось загадкой.

Портреты были подписаны, но мелко, от руки и очень неразборчиво, так что я оставила попытку прочитать имена местных героев, только рассматривала лица. И предусмотрительно не трогала руками: обещала ведь вести себя прилично. Честно говоря, я была почти уверена, что среди прочих найду портрет Недича, чем и занималась, но — нет, тезка в этот зал славы не попал. Жалко, я как-то уже привыкла считать его самым хорошим и талантливым.

Заскучать не успела, Май вернулся очень быстро. Был он задумчив и углублен в себя, отвечал невпопад, поэтому вскоре я оставила попытки поговорить и просто смотрела по сторонам — на улицы, по которым мы ехали, и на самого Недича, любуясь строгим профилем.

Удивительно, но за результат его размышлений я не переживала: верила, что решение мужчина примет разумное. Боюсь сглазить, но он, кажется, сам начал сознавать, что жил в последнее время… странно.

Через вечерний засыпающий город в молчании мы добрались до дома. В молчании прошли в лифт, поднялись в квартиру, в той же тишине выпили чаю с пирогом, который я испекла вчера. Но тишина была хорошей, правильной; не давила на уши, просто позволяла спокойно подумать. Было еще не очень поздно, когда я решила пойти спать — настроения читать не было, и вообще я как-то вдруг сообразила, что чувствую себя ужасно усталой и клюю носом.

— Доброй ночи, — пожелала я, поднимаясь с места.

Недич рассеянно кивнул, но потом опомнился, подскочил с места.

— Майя, постой! — окликнул он меня, даже зачем-то за руку схватил. И спросил осторожно в ответ на мой озадаченный взгляд: — Ты не сердишься?

— На что? — искренне удивилась я. — Боги с тобой, конечно нет!

— Хорошо, — кивнул он. Помолчал, но руку мою не выпустил, как будто забыл о ней, только пристально разглядывал мое лицо, словно не поверил и пытался отыскать признаки спрятанной обиды. А потом добавил — негромко, очень прочувствованно, чуть крепче сжав мою ладонь: — Спасибо тебе.

— Обращайся! — широко улыбнулась я в ответ, без труда сообразив, что имелось в виду. А после поддалась порыву, подалась вперед и, приподнявшись на носочки, быстро поцеловала мужчину туда, куда сумела дотянуться — вышло в подбородок, до щеки не достала. Потом стремительно повернулась спиной и почти уже привычно попросила: — Помоги, пожалуйста!

Пуговицы он расстегнул с привычной уверенностью, на мое спасибо и благодарную улыбку ответил растерянным взглядом и пожеланием доброй ночи, после чего я упорхнула в комнату, чувствуя себя вполне довольной жизнью. Хотя и сонной, да.

Следующий день начался очень рано. Утром Маю нужно было в Зоринку, причем на целый день, так что до вечера я оказалась предоставлена самой себе и обществу книг.

Недич оставил мне и обещанные истории об островах, и несколько учебников для более старшего возраста, и переданные Стевичем «Основы магии», о чем успел сообщить, уже убегая: я заспалась и, проснувшись, застала его на пороге. Ну, зато успела пожелать хорошего дня и получить ответную улыбку — считаю, неплохое достижение с утра пораньше.

О вчерашнем мы не успели бы поговорить при всем желании, да и желания такого, кажется, не испытывали. С одной стороны, не хотелось дергать Недича личными вопросами, а сам он не заговорит о подобном. А с другой…

Утром я испытывала легкую неловкость за вчерашний порыв. То есть я, конечно, очаровательная непосредственность и вроде бы ничего совсем предосудительного не сделала — подумаешь, в щечку его по-дружески чмокнула! Но для меня это ерунда, а кто знает, может, для их высшего общества это все жутко неприлично. Еще более жутко, чем все остальное.

В общем, не готова я оказалась отвечать на вопрос, что это было, и только порадовалась отсутствию подобной необходимости.

А вскоре, поглощенная изучением магии по переданным Стевичем «Основам», и вовсе выкинула все эти мелочи из головы. Изложено все было просто и доступно, только рассчитано не на детей, а скорее на подростков — этакая научно-познавательная энциклопедия для любознательных.

Оказалось, все это гораздо сложнее, чем виделось мне со стороны.

Изначальная склонность к какой-то магии не давала человеку почти никаких преимуществ, даже если он был совершенно благополучной личностью и имел в своей ауре яркие и отчетливые метки основных цветов в одинаковом количестве. Чтобы стать магом, приходилось долго и старательно учиться — как, например, чтобы стать музыкантом. Или математиком — при математическом складе ума. То есть гении и самородки, как и в любых других сферах, встречались, но так же редко.

И тут обнаружилась первая странность: книга уверяла, что в ауре большинства людей есть и черные метки, но черных прядей в волосах светловолосых окружающих я не наблюдала. То есть, будь Май блондином, о его «черномагичности» я могла бы судить только по отсутствию цветных пятен. Выходило, для меня всякое отсутствие в человеке магии, как у стертых, оказывалось равносильным их «абсолютной черноте». Книга этот парадокс объяснить не смогла, я сама — тем более.