Чистый лист - Кузнецова Дарья Андреевна - Страница 23

Магия работала достаточно своеобразно. Мне почему-то казалось, что волшебники должны пулять сгустками силы или вроде того, но — нет, магия оказалась очень обыденной в проявлениях и… прикладной. Более-менее отвечала моим ожиданиям только синяя магия в чистом виде: она позволяла разложить некий объект на составляющие. Но и то не абы как, а почти естественным путем. То есть органика под ее воздействием стремительно гнила, железо — ржавело, и так далее.

Непосредственное воздействие, когда маг собственными руками что-то творил, составляло сравнительно небольшую часть магической науки. Подобное практиковалось в основном в медицине и в создании «орудий труда» для прочих магов. Орудий таких существовало три типа: приборы — инструменты на стыке магии и технологии, артефакты — магические устройства с собственным восполняемым источником энергии и амулеты, «неремонтопригодные» и рассчитанные на определенное количество срабатываний.

Но даже в этой области, являющейся самой основой магии, почти не встречалось эффектных штук и фокусов. Специалисты изменяли материю, придавая ей порой фантастические свойства, но выглядело это достаточно буднично и было давно систематизировано при помощи массы законов и формул. В основном работали с твердыми материалами разного происхождения, реже с жидкостями и почти никогда с газами — по банальной причине их разреженности.

Впрочем, и такое применение магии порождало порой совершенно невообразимые явления. Например, существовала группа материалов, позволявших с помощью черной и желто-зеленой магии превращать сравнительно небольшие объекты, изготовленные из них, в «универсальный отрицатель», по-простому — «уник». Они просто висели в воздухе, отталкиваясь от всех находящихся поблизости твердых тел и жидкостей. Сила отталкивания, правда, была невелика, и грузоподъемность, соответственно, оставалась мизерной, но применение такие вещества нашли. Например, из них делали сосуды для хранения особенно едких кислот и малонагруженные подшипники, которые привели меня в восторженный трепет.

В общем, я так зачиталась, что забыла пообедать, опомнилась только к вечеру и побежала на скорую руку соображать ужин. С минуты на минуту у меня мужчина вернется, голодный и уставший, а на кухне еще конь не валялся!

Почему, кстати, конь должен был валяться, я так и не поняла, но точно знала переносное значение выражения.

Все-таки это ужасно неудобно — такие дыры в памяти.

Успела я как раз вовремя, пожаренная с фаршем каша уже доходила до готовности, когда в кухню, привлеченный запахом еды, заглянул хозяин дома.

— Привет. Ты опять у плиты весь день? — виновато спросил он.

— Не переживай, всего последние полчаса, — отмахнулась я весело и кивнула на лежащую на столе толстую книжку. — Зачиталась, очень уж интересно. Но ты как раз вовремя, сейчас ужинать будем.

Май неуверенно улыбнулся в ответ, но послушно пошел мыть руки.

— Странное чувство… — негромко пробормотал он себе под нос, когда мы уселись и первый голод был утолен.

— Какое именно?

— А! Да я вот про это. — Недич кивнул на тарелку. — С одной стороны, мне очень неловко, что ты, гостья, готовишь, тем более есть возможность обойтись без лишней работы. Но с другой — к моему стыду, это очень приятно… Почему ты смеешься?

— Потому что ты очень милый, — честно ответила я, но тут же поспешила пояснить: — Что в этом стыдного? Ты же меня не заставляешь, наоборот, постоянно напоминаешь, что все это необязательно. Ну и, кроме того, что в этом странного? Ну ладно, последнее время ты в столовой питался. Но до этого-то, наверное, был какой-нибудь жутко именитый повар, ужины по часам и все такое…

— Это другое, — со вздохом возразил он. — Дело же не в еде, и приятна не столько она, сколько…

— Забота, — закончила я за замявшегося тезку. — Это очень хорошо, потому что в этом весь смысл.

— Как это?

— Мне хочется сделать тебе приятное — я делаю. И хорошо, что получается. В общем, не забивай ты голову глупостями, лучше вот что мне объясни. Я сегодня весь день «Основы магии» читаю, это безумно интересно, но кое-что мне непонятно…

Противоречие виделось в том, что каждому богу и цвету магии соответствовали одновременно противоположные черты характера и эмоции. То есть возможность применения красной магии, связанной с плотью, определяла, например, страсть и любовь и одновременно с тем — ненависть, жадность. В моем представлении гармоничная личность была все-таки личностью приятной, то есть положительные черты преобладали над отрицательными. Но, выходит, магии все равно?

Оказалось, да, магии действительно все равно.

Кроме того, ни один хроматолог, даже самый сильный и талантливый, не мог различить, какой оттенок он видит в человеке. Собственно, именно поэтому они обычно работали в спайке с другими специалистами.

— Как-то это несправедливо, — проворчала я. — Получается, с точки зрения магии влюбленный ученый, работающий над новой проблемой, равносилен жадной злобной тупой сволочи, которая бьет окна и сжигает книги…

— Теоретически да, — с ироничной улыбкой ответил Май. — Но природная склонность дает не так много. Тот, кто стремится к знаниям, может стать магом, а ленивый злобный дурак — вряд ли. Не нужно придавать столько значения этим цветам. Они, конечно, важны, но они — это далеко не все, что нужно человеку.

— Ну да, я понимаю. Но все равно — обидно! — проворчала я.

Хотя на всякий случай сделала себе мысленную пометку уточнить при встрече у Стевича. Не потому, что подозревала тезку в намеренной лжи или искажении фактов: не тот характер, да и смысла нет. Но могло статься, что сам он недооценивает значение пресловутого равновесия — иначе, надо думать, уже обратился бы к врачу. А махнуть на проблему рукой куда легче, если убедить себя, что ничего страшного не происходит.

Это наверняка не смертельно, иначе Горан — я была в этом уверена — непременно отволок бы друга к доктору силком. Но чем больше я узнавала о магии, тем яснее понимала, насколько Маю нужна помощь. И дело даже не в его работе и невозможности заниматься привычными вещами — я же не знаю, был ли он вообще магом или нет, нужны ли подобные навыки для управления дирижаблем или можно обойтись так. Просто…

Магическое восприятие слишком часто сравнивали с прочими органами чувств, и аналогия эта прочно засела в голове. Да, будучи слепым или глухим, можно продолжать жить, даже получать от жизни удовольствие, быть счастливым, любить и заниматься любимым делом. Но как можно по доброй воле отказываться от возможности выздороветь?!

А ведь это просто органы восприятия, с магией же речь шла о чувствах. Если у человека осталась одна только защитная скорлупа — и больше ничего под ней, разве можно подобное считать нормальной жизнью? Май, наверное, и не сознавал толком, насколько изменился и насколько изменилась его жизнь. А может, сознавал, но списывал все это на испытанное потрясение и считал нормальным. Его право, да. А мое — попытаться вытащить его из этой раковины. И пусть попробует меня убедить, что в ней ему лучше!

На краю сознания, впрочем, маячили сомнения, что Недич — взрослый человек, а лезть в чужую душу — поступок не самый благовидный. Но я решительно отмахнулась от них. Никогда не поверю, что настоящему Маю — такому, каким он был до сломавшей ему жизнь аварии, — понравилось бы зрелище нынешнего Мая. Под этой скорлупой — энергичный, увлеченный, жизнерадостный человек, и я буду не я, если не выволоку его наружу!

Боевитые мысли, впрочем, пока так и оставались мыслями. Спешить в подобном деле нельзя, а если верить Стевичу (повода не верить ему у меня не было), то прогресс у нас уже и так налицо.

Но вопрос Горану я все-таки при встрече задам. И узнаю, почему я не вижу черных меток в волосах, поскольку Недич прояснить эту странность не сумел.

— Майя, а как ты относишься к прогулкам на свежем воздухе? — задумчиво поинтересовался тезка, хмуро разглядывая какой-то листок.

Мы к этому моменту уже с час сидели в кабинете, каждый со своими бумажками, и уютно молчали, порой нарушая тишину короткими вопросами и ответами — я обращалась к Маю за уточнениями, если чего-то не понимала.