Отец моего жениха (СИ) - Салах Алайна - Страница 14

Распалившись, она начинает тыкать пальцем в грудь, и мне приходится перехватить ее запястье, потому что таких жестов я в свою сторону не потреплю. Лавандового запах становится почти нестерпимым, а взгляд сам падает на ее губы. Розовые и пухлые на грани непристойности, приоткрытые, потому что рязанка тяжело дышит.

— Вы делаете мне больно…

Я и сам не замечаю, как сильно сжимаю ее запястье, и что стоим мы слишком близко друг другу. Так близко, что грудь Юли касается моей, а ее твердые соски я чувствую даже через три слоя ткани. Надеюсь, что твердость моего члена она не чувствует, потому что в моей ситуации это было бы непростительно.

У меня снова стоит на девушку сына, а пальцы зудят от желания оттянуть ее нижнюю губу, чтобы понять, натуральная она или нет. Это идет вразрез всякой логике, потому что еще минуту назад я хотел рязанку убить.

Не знаю, сколько времени мы молча смотрим друг на друга, пока не раздается попсовая русская мелодия, явно исходящая из мобильного Юли.

Я отпускаю ее руку и отшагиваю назад, а рязанка, густо покраснев, начинает шариться в сумке.

Какого черта, Серега? Снова посетила мысль о том, чтобы ее трахнуть?

Я тянусь пропуском к замку, чтобы поскорее избавиться от запаха лаванды в своем кабинете, но испуганные нотки в голосе Юли, принявшей звонок, вновь меня останавливают— Где? А сейчас с ним все в порядке? Да… конечно… я сейчас буду.

Я не успеваю начать волноваться, потому что рязанка сбрасывает вызов и, избегая встречаться со мной глазами, сообщает:

— Дима в больнице. Госпитализирован с приступом аппендицита.

Юля

— Кто тебе сообщил об этом? Почему не позвонили мне? — отрывисто бросает Молотов, пока мы быстро шагаем по длинному коридору его офиса. Вернее, шагает он, а я бегу в попытке за ним угнаться.

— Звонила одногруппница Димы. Ему стало плохо на занятии, и она вызвала скорую. Он попросил позвонить ее мне и сказал, чтобы я передала информацию вам.

Последнее я только что придумала, чтобы успокоить отцовское эго Молотова-старшего. Злость за то, что он снова обвинил меня в желании заграбастать его деньги быстро стерлась тревожным известием и тем, каким обеспокоенным Сергей Георгиевич выглядит.

По пути к выходу я ловлю на себе любопытные взгляды проходящих сотрудников, явно нашедших повод для офисных сплетен. Пусть думают, что хотят. Все, что сейчас имеет значение — это состояние Димы. Черт дернул меня поехать к Молотову именно сегодня, когда аппендикс Димы решил воспалиться. Аппендицит это ведь не так страшно? Моему папе вырезали, но это было давно. Надо бы погуглить. Господи, надеюсь, с Димой все хорошо.

— Садись, — распоряжается Молотов, кивая в сторону своего брутального внедорожника и до того, как я успеваю взяться за ручку, неожиданно распахивает для меня дверь.

— Спасибо, — искренне благодарю его и быстро юкаю в салон.

В ту же секунду, как отец Димы оказывается на соседнем сидении, автомобиль срывается с места, да так резко что моя спина прилипает к спинке кресла. Рука сама тянется к ремню безопасности, чтобы пристегнуться. А олигарх-то гонщик.

Пока я перебираю в голове список вещей, которые могут понадобиться Диме в больнице, Молотов достает телефон и, потыкав пальцем в экран, прикладывает его к уху.

— Федя, у меня сын к тебе в больницу с аппендиксом попал. Я сейчас как раз еду. Возьми его состояние под личный контроль, ладно? Буду глубоко признателен.

От его спокойного твердого голоса паника внутри меня ослабевает, и я тихонько выдыхаю. Все-таки приятно, когда за дело берется мужчина. Я бы и сама со всем справилась, но все равно приятно.

Оставшуюся часть пути до больницы мы едем молча. Я вдыхаю терпкий парфюм Молотова, и меня то и дело тянет посмотреть на его руки, лежащие на руле. Не знаю, почему крупные смуглые кисти под белой манжетой так на меня действуют. Наверное, потому что они как из рекламы: большие, с выступающими венами, своим видом намекающие на то, что могут с легкостью свернуть мне шею. Снова преют подмышки и перехватывает дыхание. Ох уж это тяжелая энергетика сильных мира сего. Может быть, существуют какие-нибудь курсы «Имиджа крутого олигарха», на которых обучают тому, как заставлять людей вокруг чувствовать себя неловко одним присутствием?

— Надо позвонить Снежане Борисовне, — вспоминаю я на подъезде в больницу. Молотов ничего не отвечает, лишь слегка кивает головой, как бы давая на то свое олигархическое одобрение.

Снежану новость госпитализации сына приходит в полнейший шок. Она в восклицает: «О боже, боже! Он, наверняка, грыз много семечек» и даже пару раз всхлипывает, после чего обещает примчаться в больницу сразу же как закончится процедура обертывания.

Машина останавливается на парковке больницы, и мы с Молотовым, словно спецназ на задании, одновременно покидаем салон. И даже дверьми хлопаем в унисон.

Оказавшись за стеклянными больничными дверьми, я нахожу глазами стойку ресепшена и уже собираюсь атаковать бабульку, сидящую там, расспросами, но Молотов вдруг перехватывает мой локоть и тянет в противоположную сторону.

— Но там же… — я растеряно тычу в удаляющееся окно из толстого оргстекла, не уверенная, что олигарху из Лондона известны внутренние распорядки московских больниц.

— Просто следуй за мной, — негромко распоряжается Молотов, подтаскивая меня к лысеющему коренастому мужчине в добротном костюме. В голову некстати приходит мысль, что он похож на Эркюля Пуаро. Из сериала конечно, а не того жуткого мужика с кошмарными усами из недавней экранизации Убийства в Восточном экспрессе.

— Спасибо, что встретил, Федь, — Молотов крепко пожимает Пуаро руку. — Как Дима?

Несмотря на спокойствие его тона, в его голосе угадывается тревога, и я снова думаю, что Димин отец все-таки хороший. Меня недолюбливает, факт, но о сыне беспокоится.

— В порядке все, Сереж, не переживай, — добродушно басит мужчина. Дело-то молодое. Операцию пять минут назад закончилась. Проводил наш самый опытный хирург, Горунов, если знаешь такого. Как сын твой от наркоза отойдет, переведут в отдельную палату и сможешь навестить.

— Спасибо тебе, Федь. Есть еще одна просьба: пропуск мне нужен, чтобы с вашими цербершами седыми на ресепшене не ругаться.

— Сделаем, Сереж. Для тебя и для Снежаны, правильно понимаю?

Молотов бросает короткий взгляд в мою сторону и вновь смотрит на распорядителя пропусков.

— Три. Живцова Юлия Владимировна.

Божечки! И для меня сделают пропуск?

— Сделаем. И давай договоримся: никаких благодарностей, Сереж. Я и так твой должник по гроб жизни. Пойдемте, я вас проведу на нужный этаж.

Мы послушно идем за квадратной спиной мужчины к лифту, а я борюсь с желанием обнять Молотова и извиниться за все, что я ему наговорила. Я всегда ценила в людях великодушие, и то что Димин отец проявил его по отношению ко мне, кажется мне невероятным и от этого вдвойне ценным.

— Спасибо большое вам, — трогаю его за локоть, когда серебристые створки лифта закрываются. — За пропуск и за то, что все так устроили с Димой. Я это очень ценю.

Молотов ничего не отвечает, лишь опускает взгляд на мою ладонь на своей руке, от чего я мгновенно заливаюсь краской и ее одергиваю. Идиотка, Юля. Почему сразу убрать не могла?

Мы проводим в больничном коридоре около сорока минут, прежде чем нам говорят, что мы можем войти в палату.

Лежащий на койке Дима выглядит как человек, перенесший операцию. То есть хреново: лицо цвета его любимого сыра с плесенью, губы серые.

— Как ты? — осторожно беру его за руку. — Я волновалась. Вернее, мы оба волновались. Я и твой папа.

Я оглядываюсь на Молотова, стоящего за моей спиной, и немного отодвигаюсь, освобождая место рядом.

— Было так больно, — Дима страдальчески кривится. — Затошнило. Думал, в ресторане рыбу тухлую подсунули, а оказалось аппендицит.

— Главный врач больницы взял дело под личный контроль. Все будет в порядке. — подает голос Молотов. — Думаю, дня три- четыре и тебя отпустят.