Невольный брак (СИ) - Маркова Анастасия - Страница 40

За всю ночь мне удалось лишь на час сомкнуть глаза. Тяжелая плита, давившая на грудь, не позволяла сделать вдох, не говоря уже про то, чтобы забыться крепким сном.

На улице было еще темно, когда я встала с кровати, надела платье и поспешила в столовую, надеясь застать там рано поднимающегося молодого мужчину. Однако стоило подойти к окну возле лестничной площадки, как подхватила юбки и побежала со всех ног, боясь опоздать, — дознаватель уже садился в экипаж. Хоть я была в легком платье и туфлях на низеньком каблучке, выскочила на улицу, нисколько не заботясь о своем внешнем виде и здоровье.

— Лэр Тонли! Лэр Тонли! — бросилась я вслед удаляющейся карете. — Ламир! — пронзительно закричала и, поскользнувшись, упала на усыпанную снегом дорожку. Ладони и колени обожгло. Следовало поскорее встать, чтобы не простыть, но ноги беспрерывно разъезжались на обледеневшей земле.

— Лира Айрис? — раздался над ухом взволнованный голос дознавателя, который подхватил меня под локоть и рывком помог подняться. Он взмахнул рукой, и морозный ветер куда-то исчез, уступив место окутывающему теплу. — Что вы здесь делаете?

— Вам не стоит никуда уезжать сегодня. — я потупила взгляд, не осмелившись проговорить это, глядя мужчине в глаза.

— Сегодня? — непонимающе спросил Ламир, но потом до него дошло. — Тогда пойдемте в дом, лира Айрис. Не будем тратить время. У нас его не так много осталось.

Мы все вместе завтракали, обедали, старались как можно больше шутить и улыбаться, хоть это было безумно сложно. Вечером повар подал роскошный праздничный ужин. Вот только даже кусок в горло не лез. Никто не отходил от Аарона ни на шаг, но, едва часы пробили одиннадцать, он попросил Ламира покинуть комнату на пару минут и зайти после меня.

— Ну что, Айрис, вот и настало время нам прощаться, — супруг натянуто улыбнулся. — Береги себя!

— Я люблю тебя, папа! — бросилась на грудь Аарону. — Ты лучший отец на свете.

— Ия люблю тебя, доченька! А ты — мой второй подарок судьбы, и я рад. что мы с тобой встретились. Жаль, что так поздно, но Катрина и так меня уже заждалась. А теперь позови Ламира, я должен перед уходом еще дать ему пару наставлений.

Я поцеловала его в щеку, изо всех сил сдерживая слезы, крепко обняла и направилась к двери. Там, стоя у выхода, я еще раз обернулась и долго-долго на него смотрела, пытаясь запомнить до мельчайших черточек дорогой мне образ. Нажав на ручку, с невидящим взором двинулась к себе, столкнувшись по пути с Ламиром. Я сидела на кровати в своей комнате и раскачивалась из стороны в сторону. Внезапно за окном завыла вьюга, словно безутешно рыдающая мать по своему ребенку, а часы в комнате остановились. Я все поняла… Ведь давно уже заметила, что все самое плохое происходит непременно ночью.

Зажав между зубами платок, чтобы помешать крику сорваться с губ, завыла. Боль и горе, поселившиеся где-то в груди, казалось, вот-вот разорвут меня на части. Словно им стало внутри невыносимо тесно и они захотели покинуть мое тело.

Комната, погруженная во мрак, вдруг наполнилась светом — зеленоватым, сперва тусклым, едва заметным, но с каждой секундой он становился все ярче, в какой-то момент и вовсе прогнал темноту даже из самых дальних углов. Я попросила, чтобы меня оставили в покое, выключили свет и не тревожили всю оставшуюся жизнь. Но, оказалось, сияние исходило от моей кожи. Я закричала от дикого ужаса, и тогда помещение залил ослепительный свет. Раздался звон бьющегося стекла, будто дикий зверь, затаившийся где-то в помещении, от испуга выбросился в окно. В покои тут же ворвалась метель, чтобы укрыть меня белоснежным покрывалом, защитить от всех невзгод и колючего мира.

Похороны Аарона, на которых все лица смешались в одну серую массу, я практически не помнила. Они прошли тихо и без помпезностей — такое распоряжение отдал супруг незадолго до смерти. Он не любил излишнее к себе внимание при жизни и просил не забывать об этом и после его ухода. Однако почести, полагающиеся ему как бывшему советнику, все же были оказаны.

Следующие три дня я не покидала свою комнату. Просто лежала, свернувшись калачиком, на постели, погрузившись в раздумья и не желая никого видеть. Но в памяти отложилось, как кто-то приходил ко мне и заставлял пить успокоительные капли, вливал магию. Но это лишь на время избавляло от самобичевания. Я неустанно корила себя за то, что не спасла любимого человека. Боль утраты и чувство собственного бессилия сжигали все внутри. И пусть мой дар пробудился уже после кончины Аарона, пусть я не знала, смогла бы помочь ему без артефакта или нет, это не уменьшало поселившегося в душе ощущения вины.

В пятницу с самого утра мое уединение нарушила горничная, передавшая указание Ламира: явиться к десяти в рабочий кабинет для заслушивания завещания покойного супруга. Я неохотно приняла ванну и надела черное платье. Именно этот цвет мне полагалось носить ближайший год в знак скорби по мужу.

В назначенный час я опустилась в свободное кресло рядом с новым главой рода Тонли и сложила слегка исхудавшие руки на коленях. Напротив нас за массивным столом восседал Генри — поверенный мужа в делах. Он неторопливо перекладывал лежащие перед ним бумаги то в одну стопку, то в другую, словно намеренно тянул время, и старательно избегал смотреть нам в глаза. Мне же хотелось, чтобы это все поскорее закончилось. Тогда можно было бы снова вернуться в свои покои, спрятаться в четырех стенах от любопытных взглядов прислуги и их постоянных перешептываний за спиной.

Генри, наконец, взял в руки первую страницу из стопки внушительных размеров, прочистил горло и скорбным тоном стал произносить заученные выражения соболезнований:

— Лэр Тонли, лира Айрис, мы собрались здесь сегодня при весьма печальных обстоятельствах…

— Лэр Крегсби, давайте перейдем непосредственно к завещанию, — перебил мужчину Ламир. Ему, видимо, как и мне, хотелось покинуть этот кабинет, в котором все напоминало о его бывшем владельце.

Поверенный кивнул, устремил взор на исписанный лист бумаги и вновь громогласно заговорил:

— «Я, Аарон Тонли, находясь в здравом уме и твердой памяти, действуя добровольно, завещаю: своему преданному слуге, дворецкому Дилару Шелтону, сумму в триста золотых…»

Мужчина безэмоционально зачитывал последнюю волю моего супруга, перечисляя имена едва ли не всех людей, которые когда-либо прислуживали в этом замке. Он замолчал лишь однажды, чтобы сделать глоток воды, но, казалось, проглотил язык, когда дошел до самой важной части. Однако, бросив на Ламира мимолетный взгляд, Генри слегка повел плечом и снова продолжил:

— «Супруге, Айрис Тонли, я завещаю сумму в размере восьми тысяч золотых. Следующее же неоднократно взвешенное решение я принял самостоятельно и без чьего-либо давления. Итак, все свои сбережения, которые останутся после ранее упомянутых выплат, я завещаю своему единственному сыну, Ламиру Тонли. Родовой же замок, как и полагающуюся земельную ренту, я передаю в равноправное владение двум моим самым близким и любимым людям: восточное и южное крылья переходят к моей супруге Айрис Тонли, а северное и западное — Ламиру Тонли…»

Я не поверила услышанному и тупо уставилась на поверенного. Согласно этому пункту я становилась хозяйкой замка наравне с дознавателем. И ему это, конечно же, не понравилось.

— Нет! — возмутился сидящий рядом молодой мужчина и вскочил с места будто ужаленный. Его лицо приобрело тот же оттенок, что и у лежащего на полу бордового ковра. — Нет! Не может быть! Он не мог так со мной поступить! Разве у нас мало имений и особняков? Что это еще за шутка?

— Лэр Тонли, успокойтесь, — твердо проговорил Генри, пытаясь охладить пыл Ламира. — Завещание вашего отца не подлежит пересмотру и не может быть оспорено ни одним судом. Для вас обоих у меня имеются два запечатанных конверта. Возможно, в них найдется объяснение его поступку.

— Как я могу успокоиться, когда меня выгоняют из собственной же комнаты?! — дознаватель выхватил из рук поверенного письмо, бросил на меня короткий холодный взгляд и стремительно покинул кабинет, оглушительно хлопнув дверью, так и не дослушав до конца последнюю волю отца.