Enigma (СИ) - Мейер Лана - Страница 36

Как приятно, когда в твоих руках целые судьбы. Сразу жить хочется.

– Прежние модели вызывали в тебе другую реакцию. И ты всегда был рад новеньким. Я разрешу тебе забрать свою маленькую лгунью, – вплотную подхожу к Джеймсу, и мимолетно киваю охране: – Отпустите его, – друг мгновенно замахивается на меня, как только вырывается из плена чужих рук, но я естественно, предугадал подобную реакцию. Поймав его запястье в воздухе, я сжал их с неимоверной силой, и пристально посмотрел в его глаза, концентрируясь на своем отражении в его зрачках.

– Ты подойдешь и развяжешь ее, – медленно, почти по слогам произношу я, понижая голос. После, не испытывая и капли страха, я вкладываю в его ладонь коллекционный кинжал, поблескивающий при свете приглушенных ламп. – Но ты знаешь, что я говорю правду, Джеймс. Выбор за тобой. Но помни, какой из них обрадует твоего отца. Твою семью. Помнишь, что он говорил тебе в детстве?

«Я хочу гордиться тобой, сынок», – словно слышу его ответ на свой вопрос я, но на самом деле он не произносит ни слова. Джеймс смотрит на меня не моргая, и медленно кивает. Наконец, я отступаю, разрывая зрительный контакт.

– Я лишь открыл тебе глаза на правду. Эта карта не твоей масти, – я наблюдаю за тем, как Джеймс походит к девушке, и чувствую, как нечто мощное и острое царапает по моему сердцу. Не ревность, лишь чувство собственничества. Ведь, вероятность того, что он сделает иной выбор, есть всегда.

– Если тебе нужна твоя бесправная лгунья, забирай. Не теряй наше время, – с усмешкой и ледяным равнодушием, наблюдаю за тем, как дрожит кинжал в руках Грейсона, когда он оказывается в двух сантиметрах от платформы, на которой находится Кэндис.

Внутри все предательски закипает, как только Грейсон разрезает веревки, которые я так старательно оплетал вокруг этого маленького совершенства.

Кэндис перешла стадию эйфории и теперь она очень слаба, и открыта перед нами. Можно сказать, что ее душа, после пережитого стресса, обнажена, как никогда. Именно сейчас, она проявит свойственную всем женщинам, слабость.

– Забери меня, Джеймс. П-пожалуйста. Не оставляй меня, – надтреснутым голосом шепчет глупышка. Я опускаю взгляд на биобраслет, наблюдая за показателями датчика на крошечном световом экране. Пока все идет так, как нужно.

Засмотревшись на цифры, едва ли не лишаю себя удовольствия увидеть то, как она начинает тянуть к нему дрожащие руки, но Джеймс отступает на два шага назад, выставляя вперед руку с раскрытой ладонью.

– Я хотела все тебе рассказать…

– Но не рассказала, – с неприкрытым отвращением друг кривит губы. Знания в области физиогномики позволяют мне читать с лица Джеймса его чувства так же, как я читаю чувства Энигмы, глядя на световое табло. Каким бы благородным и воспитанным ни был Грейсон, сейчас я отчетливо вижу, как его тошнит от каждого воспоминания, связывающего его с этой «грязной» в глазах его семьи девушкой. Отношения с «Бесправной» для члена Элиты, такого уровня, как Джеймс – это отвратительное клеймо, метка, грязная печать, от которой он никогда не избавится. Его отец помешан на чистоте крови, и, к моему счастью, хорошо промыл мозг своему сыну. И сейчас, глядя на Энигму, он не способен выйти за рамки, установленные его семьей, и отказывается от своего выбора в пользу чужого мнения.

А это, качества свойственные «рабам», но никак не имущим. Поэтому я бы сильно поспорил на тему того, кто из этих двоих «Бесправный» больше – Джеймс или Кэндис? Оба безоговорочно подчиняются рамкам, в которые их загнали с самого детства, но одна хотя бы старается за них выйти.

– Знаешь, я теперь все вижу в другом свете. Тебя в другом свете, Кэн. Ты такая же, как и все, что были до тебя. А им всегда нужны были мои деньги, высокое положение… да что угодно, Кэн, но только не я. Какую выгоду искала для себя ты? – его голос рассекает воздух звоном стали, настолько он холоден.

– Ты был нужен мне. Мне было хорошо с тобой, – едва ли не плача, шепчет девушка, и мне не нужно смотреть на данные, чтобы понять, что она лукавит.

Нет, я не сомневаюсь в том, что Кэндис было хорошо с Джеком. Любой женщине хорошо и «удобно», когда рядом такой заботливый мужчина.

Но это не то значение, которое необходимо Грейсону.

– Я нуждалась в ком-то сильном… – опустив голову, бросает Кэн, и по застывшей вене на ее напряженной шее, я замечаю, как замирает ее сердце. Болезненно сжимается и снова пускается вскачь.

– Я не хочу иметь ничего общего с Бесправной. Мне жаль, что я потратил на тебя целый месяц, – сухо заканчивает недолгий разговор Джек, и поравнявшись со мной, бросает:

– Обязательно было раскрывать правду таким низким образом? – судя по всему, он окончательно оклемался от шока, и закрыл лицо непробиваемой безэмоциональной маской.

– Я уже побеседовал с нашими восточными гостями, – игнорируя его вопрос, отвечаю я. – Тебя ждет хорошая сделка.

– Что у тебя в голове, Карлайл? – брови Джека сдвигаются к переносице, но он тут же берет себя в руки, и не оглядываясь на Кэнди, покидает комнату.

Я бы сам хотел знать ответ на этот вопрос.

– Ну все, девочка. На сегодня твоя работа выполнена, – когда я подхожу к Кэндис, она делает вид, что не слышит меня. Что меня нет. Она отрицает все, что сейчас произошло, и до сих пор находится в после шоковом состоянии. Даже учитывая то, что Кэн находится на платформе, я все равно возвышаюсь над ней, и ощущаю, как сильно ее это напрягает.

К этому придется привыкнуть, девочка.

– Эй, малыш, – мягко зову я, прижимая тыльную сторону к ее мокрой от слез щеке, и обхватив за скулы, заставляю посмотреть на меня. Затылок немеет, как только заглядываю в голубые воды ее искрящихся от слез, глаз.

– Для этого я нужна была тебе? Что ты сделаешь со мной? – одними губами спрашивает Кэндис, и меня так и подмывает ответить правду.

Все, что захочу.

– Я не причиню тебе вреда, – напоминаю я, с силой сжав впалые скулы.

Глава 2

То, что произошло, могло быть нежным, как дань любви, а могло быть и символом унижения и покорения. Это мог бы быть поступок влюбленного – или солдата, насилующего женщину из вражеского стана. Он выражал этим презрение и насмешку. Он брал ее, не любя, а как бы именно оскверняя, и поэтому она лежала неподвижно и подчинялась ему. Достаточно было бы малейшего проявления нежности с его стороны – и она осталась бы холодна и не почувствовала, что делают с ее телом. Но поступок властелина, который вот так, с презрением, постыдно для нее овладел ее телом, породил в ней тот страстный восторг, которого она так долго ждала. Айн Рэнд «Источник»

Макколэй

Просто прикасаясь к ее коже, я уже могу ощутить ее слабый, едва заметный пульс, посчитать замедляющиеся с каждой секундой удары ее сердца. Его затихающий ритм говорит мне о том, что Кэндис близка к потере сознания.

Вполне ожидаемая физиологическая реакция на процесс связывания, полное обездвиживание тела, перенесенный стресс, психологическое давление, предательство ее многострадального «любимого»… Кэндис еще не поняла, что ее чувства к Джеймсу всегда были притянуты за уши, насквозь фальшивые, выдуманные. Ее мнимое притяжение к этому мужчине всегда было лишь способом убежать от реального влечения к тому человеку, кто всегда смотрел на нее сверху вниз. Каждый мой взгляд – как напоминание о ее раболепском прошлом, неприкрытый укор, в котором она видела вызов, и одновременно то, что привыкла видеть.

Кэндис может вечность отрицать правду, но истина от ее неприятия себя не изменится: как и у любой бесправной девушки, программа подчинения прописана в ее генах, выбита на коже, впитана с молоком матери, которая, так или иначе, желая того или нет, привыкла быть «под» несколькими слоями наиболее высших каст. Но и на миллионное стадо Бесправных, всегда найдется «белая овечка», жаждущая всем доказать, что именно она способна вырваться из закрытой поляны, чтобы жить жизнью, где она вправе решать, куда ей идти, где пастись, и как жить. Все ее существо жаждет свободы, простой человеческой и банальной свободы, и я это чувствую.