Enigma (СИ) - Мейер Лана - Страница 41

Уверена, история знает много маньяков, случаев похищения, тиранов и садистов, держащих девушек взаперти – неважно: в вонючих подвалах или же «золотых клетках». Но именно меня угораздило попасть в лапы к особенному психу.

Он не использует женщин для удовлетворения своих физических потребностей, а просто помещает их в тесный кокон из непробиваемого стекла, позволяя своим жертвам в полной мере ощутить себя парализованной бабочкой, находящейся в плотно закрытой банке.

Отлично. Вот к чему привела собственная глупость. Карлайл, мать его, прав. Я и есть «овечка», в силу своей наивности, решившая, что такому мужчине, как Джеймс Грейсон, нужна девушка с моей «шикарной» родословной. Чем я думала? С чего взяла, что все эти нежные улыбки и затуманенные взгляды предназначались настоящей Кэндис, а не той кукле, с идеальным прошлым и генами, которую я выдумала для него?

Чрезмерная гордость не позволяет мне слишком долго корить себя и заниматься самобичеванием, уже через несколько секунд я с толикой обиды думаю о Джеймсе, и вспоминаю, с каким пренебрежением он смотрел на меня, в той темной комнате. Сколько отвращения было в его словах.

Черт… даже к самому «низшему» персоналу он обращался с большим уважением. Все в тоне его голоса, и в каждом отчеканенном слове, говорило мне о том, кто я для него теперь на самом деле.

Я не просто «лгунья»…

Я – грязь.

Грязь, об которую он испачкался.

Грязь, от которой ему не отмыться.

И Элиты, особо помешанные на чистоте крови, свято верят в то, что обмен биоматериалом с бесправными женщинами – это хуже, чем переспать с мужчиной, не будучи геем. Серьезно. Слышала от болтливых клиентов на прошлом месте работы, но сейчас это уже неважно, Джеймс наверняка уже забыл мое имя, и пытается жить прежней жизнью, в то время как я знакомлюсь со своей новой… ролью лабораторной мыши.

А что бывает с подобной мышью?

Она выходит из своей клетки исключительно по воле своего Исследователя, и то, только ради того, чтобы в очередной раз «выполнить его задание» за кусочек сыра.

Достаточно красочная аналогия для того, чтобы передать словами, как я сейчас себя чувствую?

И это я, человек, который больше всего на свете мечтал о свободе… если бы не гадость, вколотая Карлайлом, заковавшая мышцы в свинец, мое сердце взорвалось бы от боли. Я бы умерла и агония просто закончилась…

Было бы легче. Правда.

Не знаю, сколько еще времени пролежу в столь «амебном» состоянии, но понимаю, что еще чуть-чуть и у меня разовьется серьезная форма клаустрофобии.

И сейчас, я чувствую себя еще ничтожнее, чем та маленькая девочка, стоящая на коленях перед своим первым хозяином. Получая новый удар раскаленной плети о спину, она не плачет, лишь смотрит в глаза Элисон, умоляющей ее палача оставить сестру в покое.

Когда-то Руфус исцелил меня и заставил поверить в то, что я никогда не была той девочкой. Но Макколэй подарил мне новые воспоминания, сначала связав мое тело, а теперь приступил другому этапу, решив заковать в шибари и душу.

И я, в который раз, не понимаю его цели…

Хотя объяснение всем его неадекватным поступкам до боли банальное и простое: он не здоров. Помешан на своих безумных идеях. Для Мака не существует людей, лишь биоматериал, который можно поместить на стекло и изучить под микроскопом.

Я это знаю, потому что в Руфусе я всегда чувствовала подобные качества. Да только он бежал от своего цинизма, и, возможно, поэтому, так покровительски относился ко мне и маме. Руфус Карлайл хотел быть другим.

Человечным.

Он хотел быть кому-то нужен, и я читала эту острую необходимость в его глазах, каждый раз, когда от всего сердца благодарила опекуна за все, что он мне дал.

Я не могу закричать, хотя, кажется, что надрываю легкие, пытаясь издать хотя бы малейший звук.

В целом, ощущения, как при неудачном наркозе. Даже фильм такой был, черт подери. Старый. Тот самый, где мужчина не отключился во время операции на сердце. И я чувствую каждый надрез, как и этот несчастный. Прикосновение чужих рук к своей коже. Временами кажется, что на мою грудь упал метеорит – настолько дышать трудно.

И я даже не могу позвать на помощь.

Но Карлайлу недостаточно просто помучить, изучить, препарировать мое тело. Словно желая добить окончательно, он обращается ко мне так ласково и нежно.

Я слышу его бархатистый и успокаивающий голос сквозь призму сна и забвения, на мгновение, мне кажется, что все будет хорошо.

– Потерпи, Энигма. Я не делаю тебе ничего плохого. Если ты перестанешь бороться, ты уснешь, и не будешь ощущать того, что чувствуешь сейчас. Расслабься и доверься мне. Спи, Энигма. Я не хотел причинить тебе такую боль. Но так нужно.

Ты мне ее, бл*дь, уже причинил.

Тьма в голове сгущается, окончательно разбивая рассудок на части. Калейдоскоп ярких картинок говорит мне о том, что обстановка снаружи меняется, и я постепенно прихожу в себя. Первое, о чем думаю, когда ко мне возвращается способность ясно мыслить – мама.

Не знаю, как вы, но когда мне плохо, я всегда думаю о маме. Хочу прижаться к ее хрупкому плечу, услышать ласковые, убаюкивающие слова. Знать, что она узнает меня и помнит…

Сердце, прожженное раскаленной иглой страха, резко сжимается. Мама. Как она? Что, если ее выкинули на улицу, и она заблудилась, потерялась, попала в руки к нехорошим людям, каких много в нашем злачном районе?

Страшно представить, что я по своей глупости, не сберегла ее…

Я какая-то неправильная. И всем несу боль и несчастья. Сестре – смерть, Руфусу – кому, маме – безумие. Надеюсь, и Макколэя настигнет печать моей кары. Как насчет казни на электрическом стуле, за нечеловечное обращение с себе подобными?

Еще через какое-то время я начинаю плыть в пространстве. Точнее, меня куда-то перемещают, но уже не на твердой поверхности капсулы, а на мягком матраце.

Образы ярких геометрических фигур вспыхивают под веками, рассыпаясь звездами, превращаясь в блики, от которых кружится голова, и желудок скручивает от острого желания очистить его содержимое. Меня бьет дикий озноб, а потом я просто резко просыпаюсь и вижу, как в темноте горит световой экран с датой сегодняшнего числа.

Первое апреля. Скорее всего, я провела в «банке» около двух недель.

Не обращая внимания на то, что ноги словно налиты свинцом, я вскакиваю с постели. Абсолютно обнаженная кожа мгновенно покрывается мурашками, но даже осознание этого факта не мешает мне рвануть к двери.

В полумраке я инстинктивно бегу к тому, что похоже на ее очертания, синхронно сжав зубы и кулаки. Первый прыжок, второй, третий… босые стопы касаются ледяного пола, и как только я цепляюсь за дверную ручку, мое тело испытывает на себе все радости «короткого замыкания».

Мощный поток тока пронзает насквозь, заставляя содрогнуться всем телом, и без пощады ставит на колени.

Я в очередной ловушке.

Я нахожусь в таком диком состоянии аффекта, что не в силах плакать, и растекаться безвольной лужицей у запертой двери, снабженной электрошоковой системой защиты. Я лихорадочно оглядываю свою новую темную «банку» пытаясь предугадать, чего мне ждать от Карлайла ближайшее время.

В темноте невозможно разглядеть интерьер моей комнаты, но инстинктивно я чувствую, что она большая. И скорее всего, здесь есть много окон, закрытых портьерами, потому что я жадно вдыхаю свежий воздух, и содрогаюсь от порывов ветра, пронизывающего до костей. Я не успеваю подумать о том, что меня ждет, потому что мое новое пристанище вдруг наполняется легким светом. Голограммой, появившейся возле кровати.

Знаете, я ненавижу современные технологии. Мощная фигура Макколэя размытая и созданная световыми лучами, нарушает мое одиночество, и я стыдливо отвожу взгляд от его образа, не в силах смотреть даже на проекцию Карлайла…

Стоит лишь закрыть глаза, и я невольно вспоминаю то, при каких обстоятельствах мы виделись в последний раз. Его физически нет здесь, в этой комнате, но я вдыхаю запах его тела, потому что… он остался на моей коже. Во мне.