Американ Босс (СИ) - Салах Алайна - Страница 17

— Я приезжал, — начинает оправдываться мудак на Г, но я с трудом различаю слова, потому что в воображении уже плывут картины, как я пробираюсь пальцами выше и вхожу в Бэмби пальцами, потому, черт возьми, прекрасно помню, что на ней нет белья. Присутствие бомбы Ни-ки явно превращает меня в извращенца. То я представляю как за нашим с ней сексом наблюдает плюшевый мишка, сделанный в КНР, а теперь вот у меня зубы сводит от того, как я хочу поиметь ее пальцами на глазах этого ничего не подозревающего дебила.

— Налью себе еще чай, — слышится глухое бормотание Бэмби, которая резко соскакивает со стула, выдирая колено из моих тисков. Она уже вовсю гремит чашками, а мои пальцы, как отброшенный хвост ящерицы, продолжают жить своей жизнью, продолжая гладить воздух.

Когда через минуту она грохает кружкой об стол, в оленячьей мордашке нет ни капли былого смущения, а в Блю-кюрасау глазах горит решимость.

— Думаю, тебе пора домой, Максим. Спасибо за заботу и за картошку фри.

В течение нескольких секунд мы как Волан де Морт и выживший мальчик херачим друг друга невидимыми палочками, после чего я принимаю стойкое мужское решение не доводить ситуацию до абсурда и поднимаюсь.

Треплю суслика по голове на прощанье, с трудом сдерживаясь, чтобы ненароком ее не свернуть, и демонстративно возвращаю на стул медведя. Пусть, блядь, приглядывает за ними.

— Проводишь? — подняв брови, целюсь в застывшую Ни- ку. По глазам вижу, не хочет, но ей придется. Потому что она по самые сиськи в долгах передо мной.

— Провожу, — цедит она с фальшивой улыбкой и, сделав глоток чая, следует за мной в прихожую.

Я нарочито медленно зашнуровываю кроссовки под сдавленное олениное рычание и когда, наконец, выпрямляюсь, встречаюсь с Ни- кой глазами. Даже похмелье и спутанные волосы ее нисколько не портят. Такая красивая, что захватывает дух. И сомнение выгрызает мою голову как голодный червяк яблоко: а вдруг когда я уйду, суслик, осознав какой он дебил, решит олененка трахнуть. От этой мысли ноги прирастают к месту, и я снова не хочу уходить.

— Ты, Кэп, кажется много о себе возомнил, — тихо шипит Бэмби. — Глеб мой парень, ясно? И ты не имеешь права устраивать подобные представления.

— Приди он тремя минутами позже, он бы застал представление гораздо фееричнее, — подмигиваю ей, от чего Ни-Ка еще больше свирепеет.

— Ты больше в жизни ко мне не притронешься, Годзилла похотливая, понял? И ролл Цезарь свой держи от меня подальше!

Постоянно меня провоцирует, дерзкая олениха. Просто, на хрен, измотала меня своими сверкающими глазищами, красивыми сиськами и поганым ртом.

— Достала ты меня, Бэмби, — хриплю, дергая ее за махровые полы халата. — Пиздец как.

Бэмби упирается острыми локтями мне в грудь, а я делаю то, о чем мечтал с того момента как впервые ее увидел: обхватываю ее рот и, раздвинув языком губы, пробую ее на вкус. Теплая мята, влажная мелисса и гладкий металл сережки. Теперь точно без шансов — я обязан познакомить ее рот с ЭмДжеем.

Бэмби на секунду превращается в соляной столб, после чего вжимается в мой возрождающийся стояк и, вцепившись руками в плечи, с тихим стоном проталкивает пирсинг глубоко мне в рот. Запрещенный прием, от которого электричество коробит в мозгу, а по позвоночнику током бьет горячая эйфория. Ее языку явно перепали танцевальные способности хозяйки, потому что через пару секунд такого баттла я едва ли не в большей боевой готовности, чем возле шкафа.

Прикусываю мягкую губу, чтобы унести с собой побольше ее вкуса и, придавив подошвой здравого смысла распухшую башку ЭмДжея, отстраняюсь. Надо заканчивать, потому что если продолжу и дальше, то и правда получится нечаянную кухонную фантазию в жизнь воплотить.

— Бросай этого официанта, Бэмби. Потом позвони мне, и обещаю, ты ни разу не пожалеешь.

— Что значит "ни разу"? — тяжело дыша, Бэмби шарит по моему лицу почерневшими глазищами.

— Значит, ни в пятый раз, ни в восьмой и не в десятый. — и это ни хрена не преувеличение, потому что я сутки с нее слезать не планирую.

Не удерживаюсь от этого, чтобы в последний раз сжать ее упругую задницу и, до хруста стиснув челюсти, выхожу за дверь.

Ника

Через несколько секунд после того, как дверь за Максимом захлопывается, и я убеждаюсь, что если сделаю шаг, то не рухну на пол от жесткого приступа тахикардии, я подхожу к зеркалу и с опаской оглядываю свое отражение. Боже, да я просто ведьма. Волосы влажные и спутанные, глаза безумные, а губы выглядят так словно их облюбовали злобные пчелы. Вот это, блин, похмельное воскресенье. И какого черта я вообще думаю? В прихожую мог в любой момент войти Глеб, а я языком своему шефу гланды шлифую. А я ведь себе тысячу раз говорила, что нужно держаться подальше от плохишей, а по итогу снова встреваю в любимое болото. Только это русско-американское болото глубиной в два метра и торчащей из него огромной корягой куда хуже, потому что до зубовного скрежета нравится мне и я, не думая, готова погрузиться в него с головой: подружиться с его лягушками, наглотаться тины, а из грязи и ила лепить куличики.

Достаю из косметички прозрачный блеск и быстро обвожу им губы, чтобы скрыть следы своего слабовольного преступления. Жутко стыдно перед Глебом, но он, черт возьми, сам виноват. Превратил меня в одержимую белку, не способную контролировать свои инстинкты. Да и хотела бы я посмотреть на ту, которая смогла, когда рядом находится сложенный как бог красавчик, способный воспламенить трусы одним словом: «Повернись».

Захожу на кухню и встречаюсь взглядом с двумя парами глаз: преданными Глеба и пластмассовыми медведя. С детства не люблю я эти плюшевые пылесборники, хоть тресни.

— Максим ушел?

— Угу, — бормочу, нервной массой приземляясь на стул. Ох и тяжелое же это испытание: врать и расставаться с похмелья.

— Кажется, я ему не слишком нравлюсь. — осторожно произносит Глеб. — А вот ты наоборот.

Я едва не подпрыгиваю на стуле от такого заявления. Ко мне несколько раз откровенно клеились парни у Глеба на глазах, но он этого словно не замечал, а тут… Прямо-таки неожиданность. И откуда взялась эта неуместная радость от того, что мой пока еще действующий парень считает, что я нравлюсь Кэпу?

— Думаю, ты ошибаешься.

— Ты главное не подумай, Никуш, что я тебя в чем-то подозреваю. Во- первых, я доверяю тебе, а во-вторых, вы ведь с Максимом этим родственники, пусть и не кровные.

От такого двойного пинка по совести в горле резко начинает першить, и быстро подношу к губам кружку с чаем, чтобы его смочить. Чай оказывается слишком горячим, чтобы смочь его проглотить, и я просто сплевываю его обратно, предварительно превратив язык в паровую тефтелю. Иллюстрация на всю мою двадцати однолетнюю жизнь.

Я морщусь от боли, но именно она приводит меня в себя, и я решаю прекратить свои мучения здесь и сейчас. В конце-концов, то что я готова была отдаться в Кэпу в прихожей, пока на кухне сидит Глеб, о чем-то говорит? Например, о том, что если даже в короткий трехмесячный конфетно-букетный период я заглядываюсь на другого парня, то и продолжать такие отношения не имеет смысла. Ну и еще, возможно, о том, что я похотливая извращенка.

— Глеб, медведь и цветы, это очень приятно, но, думаю, наши отношения на этом стоит закончить, — выпаливаю на одном дыхании и машинально поднеся ко рту чашку, чтобы заглушить волнение делаю еще один глоток. Тефтеля в моем рту мгновенно превращается в запеченный шницель и все что мне остается это ругать себя за идиотизм и беззвучно скулить от боли.

— Почему, Никуш? — медленно произносит Глеб, поднимая брови. Он выглядит точно таким же ошарашенным и растерянным, точно как я после просмотра последней серии Игры Престолов, и сердце прокалывает суровое чувство вины. Надеюсь, что и сценаристам сейчас также стыдно и плохо.

— Думаю, что мы попали на неудачный период в жизни друг друга. Учеба съедает все твое время и пора признать, что я для тебя не на первом месте. Я не обвиняю тебя в следовании за мечтой, Глеб. Просто вышло, как вышло.