Американ Босс (СИ) - Салах Алайна - Страница 35

— Могла позвонить мне. Я здесь уже час сижу.

— Не хотела тебя отвлекать. Вдруг у тебя важные дела, — скромно язвлю, пока в голове крутится: час сидит?ждет меня с шести утра?

— Я тебе звонил вчера, но ты трубку не брала. Влад на трассе в дерево впечатался, и я поехал к нему. Эвакуатор четыре часа ждали.

Объемом воздуха облегчения, стремящего покинуть мои легкие, можно надуть двуспальный матрас Intex, и мне приходится плотно сжать губы, чтобы себя не сдать. Так значит, Кэп не в кошачьем питомнике был, а приставучему vlad_porshe111, который мне в инсте наяривает, ездил помогать?

Если с предательским выдохом облегчения мне справится удается, то с улыбкой нет. Начинаю улыбаться так, что ломит щеки.

— Я с Лесей кино смотрела, — выпаливаю против своей воли. — Там, кстати, главный герой чем-то на тебя похож.

Хмурое выражение покидает лицо Максима, заменяясь широкой улыбкой, от которой под рубашкой разливается горячее тепло. И под юбкой тоже. Кэп кладет руку мне на талию и неделикатно притягивает к себе, так что я невольно закрываю свой мини-гештальт: тыкаюсь носом ему в грудь и нюхаю. Грейпфрут и секс.

— Ты такая красивая, Бэмби, — тихо говорит Максим. — Я о тебе весь вечер думал.

Ну вообщем, с громкими заявлениями я тут же решаю повременить и закрываю еще один гештальт: обнимаю его шею. А целует меня он уже сам.

Максим

— И как тебе фильм? — спрашиваю у сидящей напротив Ники за нашим традиционным бизнес-ланчем. Для этих целей я облюбовал кафе через дорогу от офиса: здесь дорого, а потому никого из подчиненных не встретишь, еду приносят быстро, так что времени хватает и на поесть и на то, чтобы поиметь Бэмби на столе в кабинете.

— Какой фильм? — непонимающе смотрит на меня Ника, не донеся до рта вилку с куском рыбы.

— Тот, на который ты вчера ходила со своей подружкой питекантропом, и из-за которого не смогла поехать ко мне.

— Ааа… — в синих озерах мелькает смятение, но тут же исчезает, заменяясь напускной веселостью. — Классная киношка, да. Брэд Питт красава.

Блядь. Бэмби мне врет. И дело не в ее хромающих актерских способностях, а в том, что позавчера я искал стоящий кинч, чтобы ее пригласить, и теперь на сто процентов уверен, что никаких премьер с престарелым бывшим Анжелины в кинотеатрах нет.

В грудине становится так погано, словно там кусок обеденного стейка застрял, и теперь доедать мне его неохота. Почему Ника мне врет? В чем причина?

Я вытягиваю руку и прошу официанта принести счет. Настроение стремительно ползет вниз, и как я не стараюсь убедить себя, что этой маленькой лжи есть разумное объяснение, помогает слабо. Может, у Бэмби месячные, и она стесняется мне об этом сказать? Нет, месячные у нее были на полторы недели назад, и она исправно компенсировала этот пятидневный простой ртом. А в задницу все никак не дает, олененок упрямый.

— Уже уходим? — удивленно спрашивает Бэмби, оглядывая мою почти полную тарелку. — Даже не доешь?

— Стейк сегодня дерьмо. А ты кушай, я подожду.

Хочется вытрясти из Ники правду о том, где она была, но я напоминаю себе, что это противоречит нашей концепции «НеОтношений», а потому молча оплачиваю счет и жду, когда она расправится со своей дорадо. Надеюсь, что эта странная боль, кислотой плавящая меня изнутри, пройдет, как только я окажусь глубоко в ней.

Я с трудом дожидаюсь того, когда мы дойдем до офиса, и как только дверь в кабинет захлопывается, толкаю Нику к стене и вгрызаюсь в ее рот, как если бы мой язык был сканером и мог считать ее мысли.

— Трахни меня, — бормочет Ника, вцепившись пальцами в пуговицу на моих джинсах.

Вопреки ее горячей просьбе я испытываю необходимость просто ее целовать, чтобы убедится, что эта та же Ника, которую я знаю: страстная Бэмби, не имеющая причины мне лгать, а потому перехватываю теплую руку и снова затыкаю губами ей рот.

— Ты бы дверь закрывал за собой, Максим, — слышится за спиной знакомый голос, от звука которого мне хочется зажмуриться и удариться головой в стену. — Халдеи знаешь, каким любопытными бывают.

Бляядь, я идиот.

Я отрываюсь от рта превратившейся в камень Ники и тихо ей говорю:

— Без паники, Бэмби. Я все улажу.

Я не видел ее такой перепуганной даже когда собирался кинуть восьмую палку за ночь: в глазах паника и неверие, губы дрожат. Она вдруг кажется мне такой хрупкой и маленькой, что на смену шоку приходит немедленное желание ее защитить.

— Привет, дед, — поворачиваюсь к родственнику, стоящему в дверях лицом. — Мои халдеи стучатся, прежде чем войти.

— Правильно делают, — хмыкает тот. — Но я-то не твой халдей.

Тоже верно.

Дед буравит вжавшегося в стену олененка фирменным тяжелым взглядом, и я машинально делаю шаг в сторону, чтобы закрыть ее собой. Я деда никогда не боялся, чего не скажешь об остальных.

— Ника, иди-ка погуляй. Мне с внуком надо поговорить.

Бэмби бесшумно вышагивает из-за меня, пытаясь обойти, но я перехватываю ее руку и притягиваю к себе. Не могу позволить, чтобы дед вышвыривал ее из моего кабинета как провинившуюся преступницу.

Быстро целую ее в губы и провожу рукой по волосам:

— Отчет подготовь мне к пяти, хорошо? Потом со Стасом ко мне вдвоем зайдете.

— Ромео гребаный, — тихо ворчит дед, но сейчас это не важно, потому Ника, кивнув, начинает улыбаться.

Она семенит к выходу, и как только дверь за ней захлопывается, я отрываюсь от стены и иду к рабочем столу, готовясь отражать словесные пули.

— Чтобы ты знал, это я был инициатором. Я к ней подкатил. Ника здесь не при чем.

— Да я даже не сомневаюсь, Максим, — гаркает дед, делая шаг мне навстречу. Довольным он не выглядит, но и шокированным тоже, из чего я делаю вывод, что новость о нас с Никой для него не новость. — Я же тебя черным по белому просил: не лезь к Нике. Девок вокруг тебя мало? Пять миллионов баб в Москве, но ты, хер американский, именно на Любину дочь запрыгнул.

— Я знаю, что тебе обещал, но так уж получилось. На твой брак наши отношения никак не повлияют. Я через две с половиной недели уезжаю, и Ника об этом знает. Мы с самого начала обо всем договорились.

— Ну не пень ты, а, Максим? Договорился он. Баб трахаешь пачками, а ни хрена в них не понимаешь. Не бывает для них просто так, если ты не в курсе. Ты ее только за руку взял, а она себя уже в свадебном мешке вообразила. Ты ей: «Вот из ер нейм?», а она уже от тебя троих спиногрызов родила. Такие они бабы, Максим, и Ника не исключение.

— Дед, ты краски сгущаешь.

— Краски сгущаю? — рявкает тот, да так, что у меня ручки в подставке начинают нервно хороводы водить. — Ты в Америку свою съебешься и дальше трахаться продолжишь, а мне с Любой Нике слюни и сопли подтирать и доказывать, что не все мужики козлы. Козлы, и еще какие, Максим. На тебя достаточно посмотреть.

Тут моему терпению приходит конец, потому что даже из уважения к деду я не собираюсь выслушивать о том, какой я говнюк и урод. С Никой у нас все честно, и мы оба отдаем себе отчет в том, что происходит. И я готов признать, что буду по ней скучать, когда улечу, и она, знаю, тоже будет. Возможно, она бы могла прилететь ко мне в гости на Рождество, например. Не как девушка, а как подруга.

— Дед, я тебя услышал, но вряд ли ты что-нибудь можешь изменить. Мы с Никой уже взрослые, и все самое взрослое между нами тоже уже случилось. Я ее ни в чем не обманывал и надежд не давал. Она это все прекрасно понимает.

Не люблю, когда дед смотрит на меня как на малолетнего дурака, но приходится терпеть. Вряд ли он позволит выгнать себя из кабинета.

— Ты бы хоть к папаше за советом обратился, — в своей манере презрительно кривит губы. — Он борща побольше твоего сожрал и понимает, что к чему.

Я вздыхаю и, отодрав зад от столешницы, иду к креслу. Надо прекращать.

— Дед, если ты закончил, то мне работать надо.

— Ишь, деловой, — слышится немедленное фырканье. — Это же Игорю Жданову делать не хер, как в свой рабочий перерыв к тебе в офис с визитом мотаться. Учти, Нику обидишь, я тебе твои американские яйца оторву. А если дочь моя спросит, почему ее старший сын без яиц ходит, не поленюсь пояснить за что.