Тайна трех смертей (Избранные сочинения. Том I ) - Оссендовский Антоний - Страница 24

Приятели внимательно рассматривали его. Коричневый, сильно поношенный плащ со старомодной, измятой пелериной висел на нем широкими складками, скрывающими, очевидно, очень худощавую и угловатую фигуру. Когда незнакомец отнял руки от лица, всех поразила болезненная прозрачность и синеватая бледность кожи, сливающейся с бескровными, вздрагивающими губами. Длинная белокурая борода, в которой виднелись уже серебристые нити, и такие же волосы, густой, седеющей гривой падающие на плети, окаймляли грустное, больное лицо ночного гостя. Немного близорукие глаза, добрые и робкие, смотрели прямо, не моргая, как у замученного зверя.

Он молчал и ждал вопросов.

— Я о вас слышал! — начал Карташев. — Меня просила ожидать и переговорить с вами г-жа Флешер.

Высокий человек сразу встал и вытянул руку. Все заметили, что на правой руке у него не хватало четырех пальцев, а левая была обезображена и покалечена. Она вся была покрыла длинными, блестящими рубцами от ужасных ран и сведена в бесформенный кулак.

— Ни слова о ней! — зашептал он. — Бога ради, ни слова! Я не хочу быть обязанным этой женщине…

— Успокойтесь! — попросил его Карташев. — И расскажите все, что считаете нужным мне сказать.

Высокий человек долго стоял в нерешительности, растерянно оглядываясь, и усиленно тер высокий лоб ладонью правой руки.

— Простите мне! — шепнул он и вдруг, уронив голову на стол, зарыдал тяжело и громко. Его узкие плечи дергались под плащом, и беспомощно тряслась голова.

— Я так несчастен! — сказал он, успокоившись немного. — Я — бывший доцент… Отто Ян…

— Вот что! — вырвалось у Силина. — Я знаю много ваших работ!

С этими словаки он добродушно обнял его и участливо заглядывал в бледное лицо Яна. Все невольно притихли, когда он обвел их печальным взглядом.

— Мы — товарищи с Флешером. Долго работали вместе, пока он не украл у меня моей работы, еще неоконченной, но важной для промышленности. Он сумел продать ее выгодно… О! он очень ловкий человек, очень преступный человек, профессор Карл Флешер!

Ян вновь заволновался и, обдергивая на себе плащ, ходил от одной стены к другой, как-то странно подпрыгивая и покачиваясь на ходу.

— Когда я упрекнул его, он сознался в своем гнусном поступке! Эта готовность признать свою низость так свойственна Флешеру и так ярко подчеркивает ничтожество его души! Но Карлу Флешеру надо было получить все, над чем я работал и что могло создать мне имя и устроить всю мою жизнь. Всю жизнь… я ведь тогда любил Берту фон Шетц, и она, кажется, меня тогда любила…

Он вдруг умолк и прислушался, повернув голову в одну сторону и скосив глаза. Видно было, что этот человек может сейчас рвануться и побежать, пугливо слушая, как настигает его погоня. Где-то едва слышно скрипнула дверь, и легкий шорох донесся со стороны дальнего темного коридора.

— Флешер? — шепнул Ян.

— Нет! — успокаивал его Контский. — Он в это позднее время спит.

— Я думаю, — сказал, несколько ободряясь, Ян, — что Флешер проснется и долго не заснет сегодня. Он инстинктом преступника поймет, что его жертва вблизи…

Он прошелся несколько раз по лаборатории и затем, наклоняясь над сидящим Карташевым, начал говорить:

— Вы продолжаете работу, мою работу. Быть может, вы ее окончите и Флешер окончательно победит меня! Он сам не осмеливается делать эту работу. Он суеверен, как все преступники. Флешер думает, что судьба ему отомстит за меня, а потому дает эту тему своим самым способным ученикам. Турнера убило взрывом, Мюнцу оторвало губу и раздробило челюсти, Фигнер фон Гейнтце потерял глаз и руку… Теперь вы…

— Но что случилось с вами? — спросил Карташев. — Профессор Флешер намекал мне на какое-то печальное событие, но не сказал ничего определенного.

— Флешер просил у меня прощения, и мы продолжали нашу работу. Вернее, я продолжал… Я, конечно, был уже скрытен и самых важных подробностей исследования ему не сообщал, боясь вторичного обмана. Тогда он решил меня погубить…

Ян нагнулся в сторону слушателей и, разделяя слова, сказал:

— Он устроил искусственный взрыв. Это стоило мне обеим рук! Я долго хворал и был на краю могилы! На мою смерть рассчитывал Флешер…

Ян вдруг закричал и закрыл лицо руками. Крик его был так пронзителен и полон ужаса, что все вздрогнули и с беспокойством оглянулись.

В проходе, куда не доходил свет ламп, стоил профессор Флешер. Он был бледен, и лицо его подергивалось судорогой. Все поднялись. Отто Ян согнулся и казалось, что он сейчас побежит, но вдруг он выпрямился и тряхнул головой.

— Ты лжешь! — проворчал, подходя к столу, Флешер. — Господа, — обратился он к своим ученикам. — Этот человек — сумасшедший и все, о чем он говорит, бредовая фантазия.

Все молчали. Чуялась неправда в дрожащем голосе Флешера, а виноватая, трусливая улыбка не сходила с его бледного, покрытого потом лица. Ян опять тряхнул головой и вытянул свои обезображенные руки.

— Гляди, Карл Флешер! — сказал он, подходя к профессору. — Ты никогда еще не видал этих рук. Это — твоя работа, и не бред, не фантазия! Это — смерть моя, а убийца — ты, старый товарищ, Карл Флешер! Пусть эти иностранцы знают, пусть все поймут! Пусть они знают и то, что ты, когда я умирал, оклеветал меня пород Бертой; ты ее уверил, что я, желал украсть у тебя приготовленное тобой вещество, произвел взрыв. Ты говорил ей, со слезами в голосе, ты, убийца и лицемер, что меня за тебя покарал Бог!..

Флешер молчал, и только на лбу его появлялось все больше и больше капель пота.

Карташев сел за свой стол и перелистывал какую-то книгу. Силин и Контский стояли, прислонившись к стене, наблюдая за этой тяжелой сценой.

— Ты теперь не говоришь, Флешер, что я лгу? — с иронией спросил Ян. — И я знаю, почему. Потому, что ты вторично тогда убил меня! Ты отнял у меня сердце и уважение девушки… Ты украл у меня ее, как украл все, чем я жил! Я раз только мстил тебе. Ты знаешь то письмо к Берте фон Шетц? Я ей все объяснил и уверен, что она поняла, кому отдала она свою судьбу… Быть может, она теперь сделалась пошлой, низкой женщиной, — я не знаю! Но если она чиста, то ты должен чувствовать всегда ее презрение… Не уходи! Не уходи, Флешер!..

Ян бросился догонять Флешера, но тот быстро шел, не оглядываясь, и с шумом захлопнул за собой дверь лаборатории.

— Как же вы живете теперь, когда вы — калека? — спрашивал, ведя под руку Отто Яна, Силин, когда все они шли вместе по улице за глубоко задумавшимся Карташевым.

— Я даю уроки в городской школе и в одном семействе. Но теперь уже недолго! — сказал, грустно покачивая головой, Ян. — Я ведь морфинист. И это все чаще и чаще находит на меня. Я борюсь, как могу, но это трудно. Ведь нужно же человеку хоть на мгновение забыться, отвлечься от своих нерадостных мучительных мыслей?!

На площади они расстались с Яном.

— Я буду у вас скоро! — сказал ему на прощание Карташев. — Будьте спокойны! Я уже решил один вопрос.

Когда высокая фигура Яна исчезла за углом какого-то дома, Силин взял Карташева под руку и произнес:

— Ты что сделаешь, Миша?

— Я отдам часть моего вещества Яну. Пусть он его продаст и получить патент на свое имя. Мне не нужна его работа, его идея. Проживем как-нибудь и своими! А этого Флешера проучить следует и, если его удар не хватит, — здоров, значит!

И, обсуждая все подробности рассказа Яна, химики долго возмущались Флешером и решили, что в России таких не найти. Начались разговоры о Петербурге, и эти тоскливые, мучительные воспоминания, будящие тревогу и какую-то неудовлетворенность, отвлекли их мысли от печальной странички из истории старого университета и усилили желание вернуться к своим, более простым, бесхитростным людям.

А наутро Карташев уже был на своем месте. Пришел Флешер и спокойно, ни словом не обмолвившись о ночном происшествии, выслушал доклад студента, дал указания и начал обход лаборатории. Потом он вернулся к Карташеву и, заглянув ему в глаза, прошептал: