Сердце Стужи - Сурикова Марьяна - Страница 47

Можно было и обычных магов отправить на разведку, однако захотелось всем троим отвлечься от забот, которых в любое время хватало, и пройтись по зачарованному лесу.

— Весна наконец-то пришла, — проговорил Севрен, разглядывая темную землю, на которой уже стаял снег, — задержалась немного в этом году.

— Где же задержалась? — с намеком рассмеялся Сизар. — Давно уж пришла.

В крепости снег до сих пор лежал, зато на границе вовсю ощущалось дуновение тепла.

— Бренн, а Бренн, — неугомонный снежный маг развернулся к войду, — что с погодой творится? То подтает, то снова холодом повеет.

Лорд присел на землю, под его телом мгновенно укрывшуюся снежным покровом, подкинул на ладони снежок. Снег захрустел, заискрился и рассыпался, столкнувшись с древесной корой.

— Скоро тепло придет, — помолчав, ответил маг. — Ледяные ветра загостились в северной стороне, пора отпустить их и дать вернуться ко дворцу Стужи.

Он говорил спокойно, невозмутимо, вот только на сердце обоих князей вдруг стало тревожно.

— Ветра приносят зиму, а когда уходят, путь их неизменно пролегает через крепость, — сказал Сизар.

— И после во дворце они нашептывают богине о том, что видели, пока гостили на земле, — добавил Севрен.

Оба замолчали и теперь уже во все глаза уставились на войда.

— Ты им проход не открывал? — спросил первый князь, нервно взлохматив платиновые волосы.

— Не открывал, — кивнул лорд, — но дальше тянуть нельзя, иначе богиня спросит, отчего зима загостилась.

— Бренн, — Сизар взволнованно опустился на снег рядом с войдом, — от ветров ничего не скрыть. Они же тепло почуют.

— Почуют, — спокойно согласился тот.

— А чародейское тепло любое снежное создание распознает, — не смог скрыть тревоги Севрен, — ветра — это магия зимы в чистом виде. Они Вессу учуют, точно собаки. И ведь одно дело, что тогда мы ее спасли, отогрели, пришли на призыв, а другое, как она в крепости оказалась.

— Так и скажем, будто просто спасли, а чародейку спрячем, — тут же заявил Сизар.

— След останется, след не скрыть, — возразил ему князь. — И по нему Стужа ее отыщет. Ты сам знаешь, что едва ветра донесут, как учуяли присутствие чародейки, богиня к нам явится лично.

— Никто в крепости про Вессу ни слова не скажет. Они не глупцы.

— Не скажут, но оно и не надо. Богиня умна. Ты как ей ответишь, когда спросит, почему огонь на ледяной территории ощущается? А если велит правду сказать?

— Со словами как-нибудь совладаем, выкрутимся. Правда, Бренн?

И оба со слабой надеждой посмотрели на войда.

— Продумать, как ответить и не соврать, можно, — произнес он, — но Стужа может и не допытываться. Она проще поступит. Я бы на ее месте приказал вам отыскать и привести к ней чародейку, а если та ей не понравится, на месте убить и где-нибудь прикопать незаметно, чтобы Яр не дознался.

Молчание, наступившее после этих слов, стало настолько тяжелым, что ощущалось князьями как пудовые грузы, которые Бренн когда-то подвязывал к их рукам, заставляя с ними тренироваться.

— Убьете ее, если богиня прикажет? — недобро усмехнулся лорд.

У Севрена дрогнули губы, он не смог ответить.

— Убьем, — взял слово Сизар, кое-как совладав с голосом, — даже с особой жестокостью, если Стужа велит.

— Бренн, спрячь ее! Укрой так, чтобы отыскать никто не смог. Нам не открывай, где она. Ты ведь сможешь придумать выход, — взмолился Севрен.

— Укрою, а дальше? В подземелье ее не посадишь, и что это за жизнь в вечном укрытии? — ответил лорд. — А в ином случае богиня будет выжидать и дождется, или ты чародейку не знаешь? Стоит той вернуться, и Стужа поймает.

— А если, — с трудом проговорил Сизар, — если навсегда расстаться?

— Весса не уйдет навсегда, — покачал головой Севрен, — она не умеет ценить себя настолько. В этой стороне ее дом, она захочет вернуться.

— Это не дом. Забыл уже про жертву? — возразил князь, раздраженно чиркнув по земле ладонью.

— Не забыл. Но Весса уже и к крепости душой прикипела, а еще у нее сестра есть. Сколько она нам рассказывала? Я даже помню, что Снежинкой зовут. Вернется чародейка рано или поздно. И как ты ей ни объясняй, что опасно, но если совсем затоскует, даже страх помехой не станет. Не забыл еще, как она в крепость явилась?

— Все помнят, — вместо Сизара ответил войд. Но как ни ждали оба князя продолжения, он так ничего и не добавил к последнему слову.

Марингенские костры недаром славились широко даже по ту сторону границы. В северной стороне, где лето короткое, а земля и деревья зеленым предпочитают белые одежды, и в самую суровую зиму дыхание смерзается на морозе, крошась на землю мелкими льдинками, повелось зажигать раз в году собственное солнце.

Давным-давно на заре мира один юный охотник заплутал в далеких землях и не мог отыскать верный путь. В те времена снежная магия еще никому не подчинялась, а потому была она на редкость капризна и своевольна. Метель кружила дни и ночи напролет, разлучив юношу с его спутниками и не позволяя ему добраться до жилья, не давая разглядеть дорогу. А охотника ждала дома к свадебному пиру невеста.

Жених все не шел и не шел. Уж погасли теплые огоньки лучин, а поленья жертвенного костра вовсю заметал снег. Крепко притомились ожиданием гости, задремала родня, даже собаки и те попрятались в своих конурах, забывшись чутким сном. А юная дева, сидевшая у окошка своей комнаты, все смотрела и смотрела вдаль, пока не упала отяжелевшая голова на белую руку, а ясные глаза не закрылись на время.

Тогда и привиделось девушке, будто зовет ее любимый охотник. Не криком кричит, но шепчет едва слышно, будто прощается. Прощения просит за то, что не сумел отыскать дорогу, за то, что метель вот-вот заберет его жизнь. Подскочила дева, огляделась, а кругом ночь и тишина, ничей голос не раздается рядом, не долетает из далекой дали.

Бросилась красавица-невеста на улицу, побежала за околицу, где запалила жертвенный костер, а пока он разгорался, бегала, не щадя себя, собирала новые поленья, скидывала в кучи и поджигала. Когда перепуганный народ выскочил за калитку, то подумали многие, будто совсем умом тронулась несчастная. Во широком поле кругом пылали костры, горели так ярко, будто вешнее солнышко, и опаляли жаром безумную деву. Она уже едва ноги переставляла, не замечая, как близкое пламя разъедает кожу, но продолжала собирать дрова для новых костров.

Говорят, с той ночи слегла она в беспамятстве, а костры еще долго пылали, посылая кругом такой жар, будто посреди зимы вдруг лето наступило. Когда же догорели они, во двор невестиного дома заглянул путник. Обмороженный весь, за льдистой корочкой лица не узнать, на одежде такой иней, что под ним фигуры человеческой не видно. Хорошо, что не бросились на него с рогатинами, приняв за вредного духа. Люди бы, может, и хотели, но тут вдруг вылетела во двор утерявшая разум девчонка, бросилась к этому шатуну лесному и повисла на шее.

Говорят, когда они свадьбу сыграли, охотник своей любимой так и сказал: «Если бы не стала моим солнцем, навсегда бы затерялся в снежной мгле».

Я эту историю очень любила. Собственно, как и каждая девчонка, хоть раз услышавшая ее. Я тоже мечтала стать чьим-то солнцем, только пока с этим не складывалось. Костры, как в Марингене, никогда прежде видеть не доводилось, даже не думала, что возможность получу хоть раз на них посмотреть.

В самом северном и холодном городе наших земель раз в году, в снежную и вьюжную ночь выкладывали в широком поле столько поленьев, сколько бы моей деревне хватило, чтобы всю зиму обогреваться. Устраивали костры в форме круга, как это давным-давно сделало верное и любящее сердце. Верили люди, что благодаря им все заплутавшие вдали от дома люди, даже ушедшие за грань этого мира, имеют возможность согреться теплом дальнего солнца и отыскать утерянную дорогу или же вернуться к своим близким на одну короткую ночь. В иных поселениях тоже возжигали свой костер в память об ушедших, но такого зрелища, как в Марингене, где, говорят, и случилась та давняя история, нигде более не устраивали.