Дунай в огне. Прага зовет (Роман) - Сотников Иван Владимирович - Страница 46

В назначенный час появился краснозвездный самолет. Он сделал большой круг и по условленному сигналу ракетами выбросил несколько парашютов. Они раскрылись и плавно пошли вниз.

— Человек, человек! — закричали вдруг бойцы. — Парашютист!

В самом деле: на всех парашютах тюки, а на одном ясно различимая человеческая фигура. Кто же это такой? Кто? Несколько томительных минут ожидания, и всем ясно кто, ибо он смеется и стоит в кругу возбужденных бойцов. Максим Якорев! Они обнимают его и долго не выпускают из рук.

Оля так и обомлела. Подумать только, Максим! Растолкав солдат и пробившись к офицеру, она бросилась ему на шею. Пусть думают, что угодно, а она и не скрывает, что безмерно рада и счастлива. Ее не смущают даже добродушные смешки бойцов, чуть присоленные их незлобивой завистью. Пусть! Пересилив свои желания, она с трудом выпустила его из рук и вместе с ним зашагала к Жарову. Максима как-то смущали ее восхищенные глаза. Но он ясно видел в них и ласку, и нежность, и преданность, и верность, и безмерную любовь, готовую на что угодно. В душе у него будто оттаяло что-то и потеплело. В глазах появился азарт и нежность одновременно. Как никогда ему стало ясно, ее чувства не безответны.

Максим привез приказ комдива. Отряду Жарова предстояло выйти в тыл немецкой дивизии, отрезать ей пути отхода. Привез он и приказ по армии о наградах, и Жаров тут же, на улице Койшова, построил отряд и, поздравляя отличившихся в сражении за Кошице, одному за другим вручал ордена и медали.

Стих бой, и все неузнаваемо преобразилось: и немцы, и лес, и горы. Пылкий Никола с изумлением глядел вокруг и долго не мог утихомирить расходившееся сердце. Крепко рванули сегодня, очень крепко. Побросав оружие и сбившись в кучи, перепуганные немцы, только что остервенело бившиеся врукопашную, тянули вверх белые флажки. Лес на склонах казался теперь гуще, а горы ниже и ровнее. Низкое солнце скупо освещало их холодным красноватым светом. А искрящийся снег, без конца слепивший им глаза и бесцеремонно набивавшийся за воротники полушубков и до колен в валенки, с трудом таявший на обмерзших щеках и подбородках, стал сейчас бледно-фиолетовым на солнце и тускло-синеватым в тени.

Весь день они мерзли в снегу. К немцам подбирались ползком по канавам, прячась в воронках от снарядов. Незадолго до атаки Никола под огнем сделал перекличку, чтобы хоть примерно определить потери. Люди не видели друг друга, не могли поднять голов, но узнавали своих по голосам. Сколько они проползли за всю войну! А ведь будет время — люди пойдут на борьбу за мир во весь рост, и они одолеют все.

На тылы немецкой дивизии Жаров обрушился в точно назначенный срок и отрезал ей все пути-дороги. А он, Думбадзе, ударил с фронта. Немцам ничего не оставалось, как капитулировать или погибнуть. На этот раз победил здравый смысл, и вот они стоят с белыми флажками в руках, хмурые и испуганные.

Разместив роты в горном селении и оставив их на попечение начальника штаба, Думбадзе заспешил к Жарову. Но отыскать его в сутолоке после такого боя не так просто. Выручил случай, и они повстречались на окраине среди солдат полка, готовившихся к обеду.

Приняв рапорт, Андрей по-братски обнял Николу, тепло поздравил с возвращением, с успехами в боях за Буду и пригласил его к себе на обед.

Никола направился в штаб полка, обосновавшийся с одной из рот в охотничьей вилле какого-то словацкого министра из правительства Тисо[29]. Вилла походила на небольшой старинный замок на высоком каменном фундаменте с двумя башнями по краям.

На просторном резном крыльце Никола увидел Олю, возившуюся с одним из отводов антенны, поднятой над высокой башней. Узнав комбата, девушка со всех ног бросилась вниз, порывисто сжала его локти и с силой прильнула щекой к груди офицера. Потом, схватив его за руку, потащила к крыльцу. А правда, было трудно, правда, их не хотели отпустить? Они с Верой просто извелись ожидаючи. Ей, Оле, так и не удалось еще поговорить с Максимом: то бои, то марши. А сейчас опять куда-то вызвали.

— Как Вера? — с трудом прервал он поток Олиных фраз.

— Сама сейчас расскажет, услышишь… — и вдруг запнулась.

— Тут она?

— Тут, тут, только знаешь у нее… — Оля опять запнулась, не зная, как объяснить, — Забруцкий у нее.

— Чего ему нужно еще? — закипая, сжал кулаки Никола.

— Нет, не буду, пусть сама расскажет.

У Николы так и защемило сердце. В чем дело наконец? Оля провела его наверх и, указав на нужную дверь, остановилась.

— Я не пойду, не хочу вам мешать.

С смешанным чувством раздражения и недоумения Никола открыл дверь и в тот же миг остолбенел у порога.

Ни Вера, ни Забруцкий даже не обернулись. Он взял ее под локти, видно, собираясь притянуть к себе. Она, откинувшись, противилась его поползновению. Впрочем, полковник, наверное, расслышал едва различимый скрип двери и, не глядя на вошедшего, высвободил одну из рук и махнул ею по-за спиною.

Николу как обожгло. Задохнувшись, он лишился всяких сил и не мог вымолвить хоть слово.

А Вера, отступив, между тем, от Забруцкого, сказала ему решительно и твердо:

— Нет, нет!

— Но почему? — упорствовал полковник. — Вам же лучше. Знаю, лучше. Вы привыкнете ко мне и тогда…

Никола шагнул за порог и громко прикрыл за собою дверь. Не успел он произнести и слова, как Вера бросилась к нему с громким и радостным криком:

— Никола! Ника, ты! — и не стесняясь Забруцкого, притянула к себе Думбадзе и горячей щекой с силой прижалась к его обмерзшему небритому лицу.

В душу Николы прокралось вдруг недоверие и подозрение. Что за встреча? Что за объяснения? Зачем она подпускает к себе этого паука-сластолюбца? Огонь, запылавший в сердце, застилал все, лишал возможности верно видеть и соображать. Зачем?!! Но порывистость Веры, ее горячая ласка, ее дыхание как-то непроизвольно смирили его гнев, и офицер сдержался. Ей он все простит, все, все. Но ему… ему ни в коем случае.

Осторожно отстранив Веру, он сделал еще шаг и подчеркнуто официально сказал Забруцкому:

— Товарищ полковник, только что звонил комдив, и вам приказано прибыть в штаб. Прибыть немедленно! — добавил он, глядя ему в глаза.

— Что, сам генерал? Вот как!.. — с виноватинкой в голосе зачастил Забруцкий. — Что ж, придется… — он беспомощно и обиженно заметался по комнате в поисках бекеши, папахи, рукавиц.

— До свидания, Вера, — сказал он тихо и сдержанно.

— Прощайте, товарищ полковник, не обижайтесь. Поверьте, этим планам никогда не осуществиться.

И не обращая больше внимания на Забруцкого, она потащила Николу в комнату, стала торопливо снимать с него перчатки, шапку, расстегивать ремень на полушубке. А растерянный и сбитый с толку всем происшедшим, он неумело помогал ей стягивать с себя полушубок.

Забруцкий завистливо и зло поглядел на обоих, крякнул с досады и, громко топая, пошел к двери.

Не смея заикнуться о случившемся, Никола осознал наконец свою вину и с минуту метался по комнате, растерянный и нахмуренный. Что же теперь делать? Может, догнать Забруцкого и объясниться сейчас же? Ну его к черту, пусть летит! Лучше доложить все Жарову. Комбат схватил полушубок, быстро оделся и, ничего толком не объяснив Вере, помчался к командиру полка. Лишь у порога он мирно сказал Высоцкой:

— Погоди, я быстро вернусь…

— Что случилось? — всполошилась Вера. — Что ты затеял?

— Слово даю, головы не потеряю. Обожди.

Он оставил ее в недоумении.

Вера кликнула Олю и все пересказала подруге.

— Зря отпустила, — расстроилась и Оля. — Ты же знаешь, какой он динамитный.

Пришлось обоим отправиться на розыски. Но едва они спустились с крыльца, как их громко окликнул смеющийся Никола. Он стоял наверху и торопил их обратно.

— Куда вы помчались?

— Куда, — усмехнулась Вера, — за тобою. Оля говорит, ты такой динамитный… Вот и боялись взорвешься.

— Эх, вы, сороки пуганые, — ласково засмеялся он, протягивая им руки. — У нас как: шашлык едим — горит, девушек ласкаем — тоже горит, танки бьем — совсем хорошо горит.