Идеальность (СИ) - Матюхин Александр - Страница 49

— Осваиваешься?

Он стоял в дверях с двумя кружками кофе.

— Ты до сих пор хранишь? — Лера кивнула на халат. — Что ещё тут от меня осталось?

— Немного. Я просто… ну, ты должна понять. Сложно выбрасывать чужие вещи, если у них есть какая-то история. Особенно если эта история дорога лично мне.

— Романтик! — улыбнулась Лера. Она не могла понять, какие эмоции сейчас испытывает. Что-то сумбурное и по-девичьи трусливое.

А ещё накатила усталость, как физическая, так и психологическая. День выдался на редкость тяжёлым.

— Можно я сначала под душ, а потом кофе? — попросила она.

— Как пожелаешь. Могу приготовить что-нибудь перекусить.

— Было бы замечательно!

Она пошла в ванную комнату и почему-то представила, как моется под душем вместе с Вадиком. Они так часто делали раньше. Просто купались, ничего неприличного. Но иногда, когда у обоих было игривое настроение — в редкие моменты её нормального психологического состояния — могли позволить себе кое-что ещё. И Лера вдруг подумала, что можно позвать Вадика прямо сейчас. С определенной целью. Сбросить напряжение и усталость, отмыться от той мерзости, которая густо налипла в доме Бельгоцкой. Забыться хотя бы на полчаса. В конце концов, почему бы и нет?

Это ведь та самая квартира, где она провела несколько месяцев счастливой жизни.

Но и та самая квартира, где случилось страшное.

Два в одном. Радость и горе. Любовь и грусть. Зарождающаяся паника, эмоциональный срыв, излом, алкоголь и крутое пике в скользкие тоннели Ада, на самое дно, в котёл, где прожариваются никому не нужные души. Души-одиночки.

В ванной комнате на одной из пластмассовых полок стоял детский шампунь «без слёз». Это был шампунь Насти.

Прошлое впилось коготками в горло. Лера вспомнила, какие у Насти были мягкие тонкие волосики, так и не успевшие как следует отрасти. Сколько раз пользовались этим шампунем? Три? Четыре? Всего-то несколько капель на крохотную головку, осторожно растереть, чтобы не надавить на мягкий родничок, затем смыть тёплой водой. Вадик помогал, аккуратно держа Настю под спину и за шейку. Помогал, как настоящий отец. Таким он, в сущности, для Насти и был тот короткий период её жизни.

«Я пропускаю работу, — подумала Лера. — Пашка пропал. Ната хочет меня убить. Бельгоцкая лежит мёртвая в ванне со льдом. Настя, моя милая Настя, тоже мертва, и я до сих пор не помню, что случилось на следующий день после её похорон. Никто не расскажет, ответы только в моей голове. Так о каком сексе идёт речь?»

Но желание никуда не делось. Оно осталось на физическом уровне, где-то внизу живота. Затаилось. Лера знала об этом. Йога, бег, здоровое питание, крепкий сон и спокойствие сделали из Леры нормального человека, но сейчас жизнь снова стала разваливаться, а, значит, пришло время тех самых чёрных дыр, что втягивали в себя весь белый свет вокруг. Гештальт не закрыт и старая Лера с надеждой выглядывает из-за угла.

— У тебя всё хорошо? — спросил из-за двери Вадик. — Обычно, если человек идёт мыться, он включает воду.

Желание сломало последние барьеры, разметав в щепки всё то рациональное и трезвое, что было в голове у Леры. Она не хотела секса. Это было нечто большее. Мостик, как говорил Вадик. Мостик между ними. Пусть давно сгнивший и развалившийся, пусть не настоящий, пусть ведущий к чему-то неопределённому и страшному, но он был всё это время.

Лера открыла дверь, обнаженная, шагнула босыми ногами на холодный кафель, прижалась к Вадику, нашла его губы и поцеловала. Щетина оцарапала ей кожу, и это возбудило ещё больше. Его руки легли ей на пояс.

— Пошли мыться вместе, — пробормотала она, прерывая поцелуй. — Быстрее, ну, не включай голову, не нужно её сейчас включать!

Через полчаса она пожалела о том, что произошло. Пожалела — но не расстроилась. В конце концов, демоны в её душе немного успокоились и позволили трезво мыслить.

Секс с Вадиком оказался привычным, спокойным, давно проверенным. В нём не было страсти, как с Денисом, и не было пьяного буйства, как недавно с Толиком. Но, наверное, именно из-за этого Лера почувствовала не только физическое удовольствие, но и духовное. Будто закопалась в ворох осенних листьев в лесу и вдохнула влажный воздух, насыщенный грибами и ягодами, ароматом перегноя и еловых шишек. Оттуда не хотелось вылезать и не хотелось отпускать Вадика.

Но они всё равно затем помылись, глупо хихикая и пряча взгляды, и сделали вид, что ничего не было. Ну… почти ничего.

Лера закуталась в свой старый халат, забралась на диван с ногами, положила рядом ноутбук Вадика и сидела в интернете, открыв сразу несколько новостных сайтов. Вадик сидел рядом, лениво листал ленту новостей с телефона. После секса он всегда хотел спать — как и все мужики — и сейчас отчаянно боролся с тем, чтобы не зарыться лицом в подушки. Это было видно по его взгляду и движениям.

— Ты говорил что-то про кофе и бутерброды, — заметила Лера. — Помнишь?

— Это было очень давно, моя дорогая. Я успел забыть, а кофе успел остыть.

Она неопределенно хмыкнула. Сейчас её внимание было сосредоточенно на новостях. Лера искала зацепки, но не находила.

— Странно, что до сих пор никто ничего не написал. Ни про смерть Бельгоцкой, ни про Нату. Я думала, в полиции отлично сливают информацию журналистам.

Вадик пожал плечами и зевнул.

— Всякое бывает. Может, это не самая яркая новость, чтобы публиковать её немедленно. Или, наоборот, новостные ленты ждут завтрашнего утра, когда основные читатели просыпаются, кушают, едут на работу и поглощают информацию с удвоенной силой. Сейчас новости не должны быть быстрыми или актуальными, они должны быть своевременными.

— И всё равно странно…

Ей было уютно в старом халате и на старом скрипучем диване.

Вадик пошёл на кухню. Зашипел включенный чайник. Лера, продолжая то и дело обновлять новостные страницы, взяла несколько конвертов, открыла первый попавшийся, выудила аккуратно сложенные тетрадные листы в клеточку.

— Женский почерк, — сказал Вадик, появившийся в дверях. — Я даже отсюда вижу. Рюшечки эти ваши, чёрточки над буквой «т» и под буквой «ш». Мужики так не пишут.

— Женщины, между прочим, тоже. По крайней мере, нормальные женщины.

— А кто сказал, что мы имеем дело с нормальными?

— Пятое декабря две тысячи пятнадцатого, из неотправленного, — прочитала Лера. — Римма Ивановна, радость моя, ну скажите, скажите, зачем я во всё это ввязалась? Одёрните меня, неправильно это или как-то… не по-человечески, что ли. Я должна прощать! Бог сказал, что надо прощать. Все хорошие люди говорят, что надо прощать! Так почему я веду себя, как монстр? Почему я всё ещё испытываю отвратительную скользкую ненависть к этому человеку? К ним обоим! (да, уважаемая моя г-жа Бельгоцкая, я до сих пор не знаю имени той потаскушки, что трахается с моим мужем, но, знаете, мне пока и не интересно. Нужно сосредоточиться на Денисе. Дело делается хорошо, если не отвлекаться на что-то другое. Решу с Денисом, возьмусь за неизвестную стерву). Мне совершенно наплевать, что он там обо мне думает. Маски сорваны. Я для него тупая богатая блондинка. Ни за что меня не ценит. Все достижения — пшик. Представьте! Каждую ночь я ложусь в постель вместе с ним и думаю о том, как он обнимал какую-то другую женщину, как мял её, целовал, трахал. Простите за это слово, но оно отлично подходит, не правда ли? Он ведь не любит её, иначе бы давно ушёл. Или, думаете, он со мной из-за денег? Вряд ли. Денис и сам неплохо зарабатывает. Тогда зачем? Я задавала себе этот вопрос много раз. С тех самых пор, как узнала об этих его «пробежках». Не знаю ответа. Вы мне подскажите, милая моя Римма Ивановна? Сможете подсказать? У меня слоятся ногти от стресса. Я так не могу. Это вам не Подольская и даже не Лизин муженёк. Тут близкий человек… Пишу вам, и думаю, что всё ведь уже запущено, винтики крутятся, и Денис рано или поздно умрёт. Возможно, через месяц, или через полгода. Я всё правильно делаю, и пути назад нет. Вы не осудите меня, я знаю. Вы бы пожелали мне только добра и сказали бы своим низким приятным голосом: «Так и надо, Ната, умница! Продолжай в том же духе!». Я знаю, спасибо! Но вы же должны одёрнуть меня, хотя бы для порядка, для чистоты совести…