Некромант из криокамеры 4 (СИ) - Кощеев Владимир - Страница 82

пальцах, костяшках счетов или палочках и точках. Это понятие вместе с

синтетическими основоположениями или формулами, вытекающими из

него, всегда остается созданным а priori, но применение их и отношение к

возможным (angebliche) предметам можно найти в конце концов только в

опыте, возможность которого (что касается формы) а priori содержится в

них.

Так же обстоит дело со всеми категориями и вытекающими из них

основоположениями. Это видно из того, что даже ни одной из них мы не

можем дать

реальную

дефиницию, т. е. выяснить возможность ее объекта, не принимая во

внимание условий чувственности, т. е. формы явлений; следовательно, категории должны быть ограничены областью явлений как своим

единственным предметом, потому что без этого условия они теряют всякое

значение, т. е. отпадает отношение к объекту, так что никаким примером

нельзя даже уяснить себе, какая, собственно, вещь мыслится под таким

понятием.

Понятию величины вообще можно дать только такую примерно

дефиницию: величина есть определение вещи, благодаря которому мы

можем мыслить, сколько раз в вещи дана единица. Однако это «сколько

раз» основывается на последовательном повторении, стало быть, на

времени и синтезе (однородного) в нем. Реальность в противоположность

отрицанию можно определить, если мыслить себе какое-то время (как

совокупность всего бытия), которое или наполнено чем-то, или пусто.

Если отвлечься от постоянности (от существования во всякое время), то

для понятия субстанции не останется ничего, кроме логического

представления о субъекте, которое я пытаюсь сделать реальным, представляя себе нечто такое, что может существовать только как субъект

(не будучи ни для чего предикатом). Однако в таком случае я не только не

знаю условий, при которых это логическое преимущество относится к

любой вещи, но и не в состоянии ничего больше сделать и извлечь отсюда

какие-либо выводы, так как этим нельзя определить объект для

применения этого понятия, и я не знаю поэтому, имеет ли оно какое-

нибудь значение. Точно так же относительно понятия причины (если

отвлечься от времени, в котором нечто следует за чем-то другим согласно

правилу) я нахожу в чистой категории только то, что причина есть нечто

такое, из чего можно заключить к существованию чего-то другого; однако

это не дает возможности отличить причину от действия, более того, так

как возможность заключения от одного существования к другому

предполагает условия, о которых я ничего не знаю, то и никакого

определения того, каким образом понятие причины соответствует объекту, найти нельзя. Так называемое основоположение

все случайное имеет причину

выступает, правда, с большой важностью, как если бы оно обладало

собственным достоинством. Однако если на вопрос, что такое случайное, вы мне отвечаете, что случайное – это все то, небытие чего возможно, то я

хотел бы знать, по какому признаку вы узнаете об этой возможности

небытия, если вы не представляете себе в ряду явлений

последовательности и в этой последовательности – существования, которое следует за небытием (или наоборот), т. е. если вы не представляете

себе смены; в самом деле, указание на то, что небытие вещи не

противоречит само себе, было бы беспомощной ссылкой на логическое

условие, необходимое, правда, для понятия, но далеко не достаточное для

реальной возможности; подобным образом я могу устранить мысленно

всякую существующую субстанцию, не вступая в противоречие с самим

собой, однако из этого никак нельзя заключать к объективной случайности

ее существования, т. е. к возможности ее небытия самого по себе. Что

касается понятия общения, то нетрудно заметить, что так как чистые

категории субстанции и причинности не допускают никакой дефиниции, определяющей объект, то точно так же нельзя дать дефиниции взаимной

причинности в отношении субстанций друг к другу (commercium).

Возможность, существование и необходимость нельзя определить иначе

как через очевидную тавтологию, если задаться целью почерпнуть их

дефиницию из чистого рассудка. В самом деле, бесплодная попытка

подменить логическую возможность

понятия

(поскольку понятие не противоречит само себе) трансцендентальной

возможностью

вещей

(поскольку понятию соответствует предмет) может обмануть и

удовлетворить разве только неискушенного человека

[61]

.

Отсюда бесспорно вытекает, что чистые рассудочные понятия могут иметь

только

эмпирическое,

но

никоим образом

не

трансцендентальное

применение и что основоположения чистого рассудка можно относить к

предметам чувств только при наличии связи с общими условиями

возможного опыта, но их никоим образом нельзя отнести к вещам вообще

(безотносительно к тому, как мы их можем созерцать).

Таким образом, трансцендентальная аналитика приводит к следующему

важному выводу: единственное, что рассудок может делать а priori, – это

антиципировать форму возможного опыта вообще, и так как то, что не есть

явление, не может быть предметом опыта, то рассудок никогда не может выйти

за пределы чувственности, в которой только и могут быть даны нам предметы.

Основоположения рассудка суть лишь принципы описания явлений, и гордое

имя онтологии, притязающей на то, чтобы давать априорные синтетические

знания о вещах вообще в виде систематического учения (например, принцип

причинности), должно быть заменено скромным именем простой аналитики

чистого рассудка.

Мышление есть действие, состоящее в том, чтобы относить данное созерцание

к предмету. Если способ этого созерцания никаким образом не дан, то предмет

остается чисто трансцендентальным и рассудочное понятие имеет только

трансцендентальное применение, а именно содержит в себе единство

мышления, направленного на многообразное вообще. Следовательно, чистая

категория, в которой отвлекаются от всех условий чувственного созерцания – а

иные созерцания для нас невозможны, – не определяет ни одного объекта, а

выражает лишь мышление, направленное на объект вообще согласно

различным модусам. Для применения понятия нужна еще функция

способности суждения, на основании которой предмет подводится под

понятие, стало быть, нужно еще иметь по крайней мере формальное условие, при котором нечто может быть дано в созерцании. Если это условие –

способность суждения (схема) – отсутствует, то такое подведение не может

состояться, так как нам ничего не дано, что могло бы быть подведено под

понятие. Следовательно, чисто трансцендентальное применение категорий на

самом деле вовсе не есть применение их, и оно не имеет никакого

определенного или хотя бы определимого только по форме предмета. Отсюда

следует, что чистых категорий недостаточно также и для [построения]

априорных синтетических основоположений и что основоположения чистого

рассудка имеют только эмпирическое, но никоим образом не

трансцендентальное применение, а за пределами возможного опыта вообще не

может быть никаких априорных синтетических основоположений.

Поэтому уместно выразить эту мысль так: чистые категории, без формальных

условий чувственности, имеют только трансцендентальное значение, но не

имеют никакого трансцендентального применения, потому что такое

применение само по себе невозможно, так как чистым категориям недостает

условий, необходимых для применения (в суждениях), а именно формальных

условий подведения какого-нибудь возможного (angeblichen) предмета под эти

понятия. Следовательно, так как эти понятия (взятые лишь как чистые

категории) не должны иметь эмпирического и не могут иметь