Прости и спаси (СИ) - Шагаева Наталья - Страница 24

Сажусь за руль, но не спешу трогаться с места. Это идеальная локация для разговора. Мы на стоянке кафетерия напротив осеннего парка, который пестрит красками на фоне серого неба. По салону распространяется запах кофе с ореховыми нотками и свежей выпечки — жизнь кажется немного лучше. Протягиваю Нике стаканчик, и она обхватывает его обеими руками, глубоко вдыхая аромат кофе. Ее привычки неизменны, она всегда так делала по утрам, это помогало ей проснуться. Смотрю, как она делает глоток кофе и хочется выматериться, потому что мне реально хреново от простых вещей. Почему мы все это потеряли?! Если бы не предательство, сейчас она уже точно была бы беременна моим ребенком. Мы, мать ее, ответственно подходили к этому вопросу и планировали ребенқа. Я тогда безумно хотел, чтобы она родила мне сына.

А сейчас я сам не знаю, чего хочу… я разочаровался в отношениях, семейной жизни, верности — все это теперь пустые слова. Но вот в чем парадокс — все это я хотел только с Вероникой и мне пo сей день не нужны заменители или суррогатное счастье. Не сложилось с той, которую я считал своей половиной, значит не нужно ни с кем. Ну не вижу я Татьяну своей женой и матерью моих детей. И дело даже не в ней, я никого не вижу на месте Вероники… и ее тоже уже не вижу… Точнее пытаюсь стереть ее из своего воображения, и когда мне кажется, что ее уже нет во мне, обязательно происходит то, что снова наполняет меня ею до краев.

— Ешь, — открываю коробочку с пончиками, ставя выпечку ей на колени.

— Спасибо, я не хочу, — в это утро она ещё ни разу на меня не посмотрела, и это к лучшему, не могу вынести ее лживого взгляда.

— Εшь. Сейчас тебе нужно сладкое! — хватаю стаканчик и выхожу на улицу, прикуривая сигарету. Не могу я так, меня бешено кроет рядом с ней. Кидает из стороны в сторону, то в ненависть и презрение, тo в ласку и нежность к этой женщине. Выкуриваю сигарету, смотря на торопящихся, суетящихся прохожих и набираю номер своего офиса, оповещая всех, что меня не будет и все вопросы по телефону.

Сажусь назад и замечаю, что нет одного пончика, а у Ники губы испачканы в шоколаде. Хочется улыбнуться, а ещё больше хочется слизать с ее губ этот чертов шоколад. Вновь злюсь на себя, достаю из бардачка влажные салфетки и предаю их Веронике. Она понимает намек и быстро вытирает рот и руки.

— Α теперь спокойно, по порядку, все мне расскажи, — прошу я, допивая свой кофе. Ника вздыхает, кусает губы, но молчит. — Ника! Не зли меня! — повышаю тон. — Рассказывай!

— Все началось с письма на почту. Оно пришло в тот день, когда мы встретились на дне рождении Οлега. Простые стихи от неизвестного адресата, но отражающие мое душевное состояние, — спокойно без эмоций сообщает она, словно читает текст с листа. — Я тогда не придала этому значения, подумала, что это ошибка, но письмо не удалила. Потом мне начали звонить и молчать в трубку, но я тоже не обращала на это внимание. Потом прислали букет бордовых роз, — морщась говорит Вероника, а я отмечаю, что она не любит эти цветы, считая их похоронными. — В букете была странная записка «Острые шипы обрекают розу на одиночество. А я собрал для тебя букет…». Уже тогда мне стало жутко и не по себе. Звонки и молчание продолжались, на меня давили стены пустой квартиры, и я уехала на неделю к родителям, — у меня никак не сложится ее рассказ в единое целое. Почему она не обратилась за помощью к Аронову?! Может быть он не нашел бы преследователя, но оградил бы ее от посторонних звонков, писем и посылок. Ну по крайней мере настоящий мужик так бы и сделал. — Там ΟН стал писать мне сообщения, — уже более эмоционально произносит Ника. — Он знает обо мне все: какие цветы я люблю, какой кофе и знал, что я не дома. Он предложил поиграть в игру и сказал, что нам ещё рано встречаться. Я пригрозила полицией и…

— Дай посмотреть на эти сообщения, — перебивая прошу я, начиная потихоньку закипать, меня приводит в ярость тот факт, что Нике кто-то угрожает.

— У меня их нет… в растерянности и страхе я удалила сообщения и выкинула сим-карту…, — виновато произносит Вероника. Сжимаю челюсти, но никак не комментирую ее поступок, взмахом руки призываю Нику продолжать.

— Я сменила номер и завела котенка и, вроде бы, все наладилось… — а дальше она рассказывает о сообщении с просьбой удовлетворить себя в туалете ресторана и о том, что убили ее котенка, подбросив его под дверь, назвав это наказанием. И меня, конечно, не удивляет, что в полиции не кинулись ей на помощь. Перед тем как Ника прибежала ко мне, ей прислали письмо и предмет белья, прося его надеть, напоминая про наказания, и Вероника сорвалась.

— Есть подозреваемые? — спрашиваю я, заводя двигатель, мне нужно прочесть сохранившиеся письмо и изучить записку.

— В смысле? — она вновь кутается в пальто, хотя в машине достаточно тепло.

— Ну кто-то подозрительный или навязчивый в твоем окружении?

— Виталий, — неожиданно заявляет Ника, а я уже ничего не понимаю. Зачем преследовать ту, которая и так твоя?!

— Расскажи мне подробнее о ваших отношениях. — прошу я, а сам не уверен, хочу ли это знать. И нет никакой гарантии, что я вновь не сорвусь. Но чтобы понять, кто есть кто, мне нужно все знать.

— Это обязательно?

— Да! — паркуюсь возле дома, выхожу из машины, хватаю Нику за руку и веду к подъезду. — Пошли, дома расскажешь.

Марк

В нашей квартире ничего не изменилось. Все та же мебель, обои, обстановка и даже запах тот же. Пахнет теплотой, уютом и Вероникой. Она снимает пальто, кроссовки и убегает в ванную, запирая дверь, а я так и стою на пороге, словно умалишенный, осматривая каждую деталь когда-то нашей квартиры. Даже запасные ключи висят на прежнем месте. Мои ключи, с брелоком в виде медной пули. Зачем-то беру ключи в руки и кручу пулю как раньше, сжимаю холодный металл и чувствую, как кружится голова, и в груди разрастается тупая, ноющая боль. Вроде, терпимо, и можно пережить эту боль, если стиснуть зубы, но она, сука, ноет и ноет, не отпуская. Мне бы просто сесть на диван в зале, и подождать Веронику, но ноги сами несут меня в кухню, где на столе стоит моя когда-то любимая чашка, а в ней вчерашний чай. В гостиной разложен диван, на котором валяется пушистый плед. Усмехаюсь, когда вижу ее белый бюстгальтер в кресле. Она до сих пор ңе избавилась от привычки раскидывать белье по дому. Раньше меня это возбуждало и одновременно злило, если неожиданно приходили гости и натыкались на ее белье. Боль нарастает уже сдавливая грудь в тиски и становится трудней дышать. В спальню боюсь заходить, там наша кровать… Возможно, она ее сменила, но я не хочу проверять.

Иду на кухню, распахиваю окно, впуская холодный воздух, прикуриваю сигарету и курю, смотря на двор. Чтобы скоротать время, начинаю предполагать, кто может преследовать Веронику и насколько все это серьезно. Это может быть кто угодно, начиная от того же Виталия, заканчивая мальчишкой из соседнего двора. Повернутый маньяк или человек, которому просто нечего делать, и он развлекает себя, играя в своеобразные игры. Осматриваю двор, уличңого облезлого кота, лакающего воду из холодной лужи, соседа сверху, который не может завести машину и матерится, бегая вокруг нее, возле палисадника две старушки что-то громко обсуждают, а на лавочке возле подъезда сидит худощавый парнишка в капюшоне, курит и что-то листает в телефоне. Пытаюсь найти удобную локацию для наблюдения за Вероникой — тут и спрятаться негде, если только в машине на стоянке. А кто сказал, что преследователь прячется?

Докуриваю сигарету, закрываю окно, скидываю куртку и вешаю ее на спинку стула. Ставлю чайник, в наглую заглядываю в холодильник, но кроме сыра, меда, фруктов и йогуртов ничего не нахожу. Чем ты питаешься, Ника? Завариваю чай и наливаю нам горячий напиток, не знаю, зачем это делаю, но руки тянутся к забытым вещам, хочется выпить чаю из своей чашки. Вынимаю мед и добавляю нам по ложечке в чай. Сажусь за стол, продолжая изучать двор. Сосед до сих пор возится с машиной, к старушкам присоединился Александр Павлович, наш сосед сверху, а парня на лавочке нет. Прохожусь взглядом по машинам на парковке — изучаю номера и отмечаю, что одна из них — со столичными номерами. Вынимаю телефон, сначала набираю номер своего человека, чтобы установить в подъезде камеру, а потом передумываю. Мы можем спугнуть преследователя, а я хочу не напугать эту мразь, а именно поймать, немного побеседовать, чтобы раз и навсегда запомнил, что нельзя так обращаться с женщинами. Если за ней следят, то мой визит скорее всего разозлит ублюдка, а я так понимаю, он осведомлен о нашем разводе. Бывшие супруги часто общаются, а некоторые даже сходятся заново. Это даже неплохо, если мы выведем преследователя на эмоции и заставим его действовать.