Пустоцвет (СИ) - Зика Натаэль - Страница 62

Наконец, после еще одного облегчения счета, её свели с гинекологом. Работал он в поликлинике, пришлось брать талончик, как обычной пациентке.

Врач — среднего возраста худощавый мужчина — после условных слов и звонка мамки, принял Ксению доброжелательно, быстро осмотрел, назвал сумму, день и час, когда берется избавить её от недоразумения. Обговорили, что платит она вперед, в условленное время на углу Кирова и Дегтярной будет ждать машина, которая отвезет женщину, а после процедуры вернет обратно.

— Срок небольшой, все пройдет с минимальным воздействием, — обещал врач.

Окрыленная, Ксана поспешила домой.

Кроме осмотра на кресле, никакие обследования или анализы не понадобились. Господи, послезавтра она освободится!

Утром Ксения не стала завтракать — ей дадут наркоз. Оперировать на живую или с местным обезболиванием она не согласилась. Пусть дороже, зато без мучений. Быстро собралась, нарядилась, будто в гости, показательно чмокнула Дмитрия и выпорхнула к машине. Последние две недели она водила сама, заявив, что ей это нравится, муж, и прислуга к новому капризу хозяйки уже привыкли и не удивились.

Доехав до Московской, где выстроились бутики, женщина оставила машину на стоянке у Спа-салона, сама прошла внутрь. За красную бумажку ей не стали задавать вопросы, проводили через вход для персонала. Дальше — три остановки на общественном транспорте — вот где ужас-то! На что только не пойдешь, чтобы соблюсти конфиденциальность! — и ожидающая Ксению машина.

Привезли ее в частный дом, внешне ничем не выделяющийся среди других домостроений на улице. Какая-то из окраин города.

Врач уже ждал.

Ксении предложили раздеться, затем ввели наркоз и сознание отключилось.

Бывает так, что живешь себе, всё налажено, привычно, понятно, какие-то планы на выходные, и в один миг жизнь делает кульбит, переворачивается так, как и не помышлял. И вот тот, кто боялся высоты, лезет в гору и радуется открывающимся видам, а тот, кто не умеет плавать, решается на сплав по горной реке, через пороги.

У Георгия так и случилось.

С того самого момента, когда он перешагнул порог кабинета и увидел на мониторе чудо, его жизнь изменилась. Вернее, нет, изменился он сам.

Неясная картинка, в которую он всматривался, вдруг оказалась ребенком. Он увидел ручки малыша, которыми тот пытался закрыться от ультразвука, увидел, как открывается ротик, как шевелятся пальчики. А потом малыш дернул ножкой и повернулся боком.

Никогда до этого момента Георгий не испытывал таких эмоций. В это невозможно поверить — вот, на расстоянии вытянутой руки — человечек. Такой крохотный, такой беззащитный, такой… родной?

Захотелось сгрести Машу, прижать к себе и защитить от всего, зацеловать, оберечь, засыпать цветами. И прислониться щекой к животу женщины, поговорить с малышкой.

В горле стоял комок, от эмоций перехватило голос.

Вот как так? Как женщины умеют это делать? Из ничего, ладно, пусть не из ничего, а из двух настолько микроскопических клеток, что без микроскопа и не разглядишь, Маша умудрилась вырастить настоящего человечка. Пусть еще не до конца, малышке еще пять месяцев развиваться, но вот же — на экране видно, что эта кроха — человек. Ручки, ножки, пальчики… Черт, он не ожидал от себя, что настолько расчувствуется.

Чудо, как по-другому назвать то, что он увидел?

Несколько дней он только об этом и думал, временами застывая на месте посреди разговора. Служащие косились на начальство, но тактично ожидали, когда Георгий сам очнется, вернется в мир бизнеса, и они продолжат беседу или разбор полетов.

Корнев смотрел на людей и думал, что все они, каждый из них когда-то был такой же крошкой, как его девочка. Его девочка… Да! Только не девочка, а девочки!

Глупо, конечно, ведь эта кроха не ему обязана своим зачатием, но почему-то для него это не имеет никакого значения. Будто бы малышка задела своими ручками что-то в его душе и он сразу и безоговорочно принял её, как свою и… полюбил? Неужели, можно полюбить изображение на экране, ведь у Маши даже животика еще нет? Изображение полюбить нельзя, а малыша — реального, трогательного, необыкновенного — можно.

Наверное, он сошел с ума, но дальше так продолжаться не может!

Мужчина метался, не зная, как поступить, что сказать. Маша нужна ему! Как он дальше без ее глаз, голоса, волнующего аромата сирени и жасмина, тонким шлейфом тянущегося за Марией? А ребенок? Он хотел взять его на руки, осторожно-осторожно, но крепко и надежно, как самую большую драгоценность… и унести к себе. И маму, и дочку.

Никогда раньше его так не тянуло к детям, более того, никогда раньше он не сходил с ума от нежности к еще нерожденному малышу. Малышке… Он к реальным-то детям всегда относился спокойно. Да, забавные, милые, временами, надоедливые и крикливые создания, но, чтобы крышу рвало от желания защитить, забрать себе, оградить от всех опасностей — никогда.

Георгий знал, что Маша переехала в квартиру его родителей, и всё откладывал визит, ограничиваясь общением по телефону.

Стыдно признаться, но он боялся. Боялся остаться наедине, боялся, что скажет не то и не так, отпугнет, оттолкнет. И Маша замкнется, не захочет его больше видеть. А как он без своих девочек?

Все сыпалось из рук, он допускал глупые ошибки, отвечал невпопад и продолжал зависать посреди беседы.

В один день в городскую квартиру Егора, куда он, практически, перебрался жить, чтобы быть ближе к Маше — вдруг, ей понадобится его помощь, а из загородного дома добираться дольше, можно потерять драгоценное время! — ранним утром ворвался Юрка.

— Брат, так дальше продолжаться не может, — выпалил он с порога, принюхиваясь к горелым запахам, тянувшимся из сковородки в руке брата. — Что ты спалил?

— Яичницу, — невозмутимо ответил Гоша. — Что у нас еще случилось?

— Ты у нас случился. А у тебя — любовь, мать его, всей жизни. И вместо того, чтобы дубинкой по темечку и в пещеру, ты ходишь вокруг помесью саблезубого тигра и глупого пингвина.

— Почему это, пингвин — глупый? — удивился Георгий, попустив первую часть тирады.

— Классика, брат! Чему тебя только Надежна Львовна учила? Вернее, что ты запомнил из её уроков? «Глупый пингвин робко прячет тело жирное в утёсах». Вспомнил?

— Я что — жирный? — брат принялся оглядывать себя.

— Нет, твои брачные танцы я больше не вынесу, — простонал Юрий, подошел к Гоше, отнял у него сковородку с пригоревшим содержимым, не глядя, сунул её в мойку, развернул Георгия к окну и встряхнул. — Соберись уже! Любишь?

— Э…

— Спрашиваю — любишь?

— Да.

— Какого… хрена тогда ни мычишь, ни телишься? — Юрка оттолкнул брата, выскочил в прихожую, вернулся через мгновение с роскошным букетом в руках и двумя коробочками. — Не знал, какое понравится, взял два. Что глазами хлопаешь? Ждать, когда ты сам дозреешь, уже нет никаких сил, поверь! Дела запустил, ходишь, как привидение, иди уже, объясняйся!

— А если она меня не… не захочет? Если я ей не нужен?

— Егор, не узнаю тебя! Почему это — не захочет? Вы себя со стороны видели? Два идиота, прости, господи. Она на тебя украдкой смотрит, когда ты не видишь, ты со щенячьими глазами вокруг курсируешь, и оба делают вид, что ничего не происходит. Бери цветы, кольцо и отправляйся создавать крепкую ячейку общества.

— Кольцо? — отмер Гоша, взял одну коробочку, открыл и уставился на её содержимое. Потом протянул руку ко второй. — Красивые. Как ты узнал Машин размер?

— Надежда Львовна, — снисходительно пояснил Юра. — Сами извелись уже и всех вокруг достали.

— У Маши будет ребенок, — отрешенно проговорил старший брат.

— Уф, — выдохнул Юрий. — Ребенок, это серьезно. Твой?

— Нет. Мой.

— Не понял…

— Мы не спали с Марией, если ты об этом. Но я её дочку воспринимаю, как свою собственную.

— Тогда, в чем проблема?

— Я боюсь, что Маша меня оттолкнет, что она все еще любит бывшего мужа… Ребенка я уже принял. Представляешь, у нее такие крохотные пальчики! И она открывает ротик, будто говорит!