Лепестки камелии (СИ) - Сакрытина Мария - Страница 66

И мне не жаль. Правда. Зачем жалеть жизнь на лезвие ножа? Это была интересная жизнь, но с меня хватит.

Мне жаль только тех, кто погиб из-за меня. Так глупо, так… ни за что? Разве можно терять жизнь из-за такой, как я?

Как же здесь тихо… Мне постоянно чудится журчание воды, конечно, но это галлюцинации, я понимаю. Я пыталась достать до окошек под потолком, но, во-первых, они не больше вентиляционных отверстий, а во-вторых, они слишком высоко. И ничего, кроме низенького столика для письма в моей камере нет.

Я всерьёз подумываю повеситься на одном из серебряных крюков. Будет тяжело, неудобно, да и я ослабла настолько, что с трудом держу кисть — вряд ли смогу завязать крепкий узел.

Но когда станет хуже — я это сделаю. Смерть от жажды пугает меня больше.

В дверь я уже стучала — толку-то… Думаю, даже если я обезумею и попытаюсь разбить голову о стену, никто не явится на шум.

…Что ж, вот и конец моей истории. Как бы то ни было, она была интересной. Если бы не боль, я бы просто представила, что это посмертье или длинный, но очень реалистичный сон. Легла бы и умерла. Но смерть — это всегда боль.

Ладно. Держать себя в руках — по-другому я жить не умею.

Чёртова кисть, не могу удержать… Пора заканчивать.

Итак, Ванхи, раз ты единственный, кто это читает — пора прощаться. Если для тебя это вдруг важно: я тебя не виню. Я понимаю: здесь покупают и продают абсолютно всё, ты сам намекал, что купленная верность — вовсе не верность. А я хотела тебя купить, не знала только, чем.

Где-то у принца было стихотворение на такой случай. Сейчас вспомню… Что-то про цветы… Камелии… А, вот:

Конец второй части

Пятнадцатый день шестой Луны.

Привет, Ванхи! Я иду к тебе.

Угадай, зачем.

Громадный спойлер: раз я продолжаю вести этот дневник, значит, я жива.

Да, Ванхи, жива. У тебя хорошее воображение? Тогда представь, что я с тобой сделаю, когда вернусь.

Говорят, месть, как паразит, убивает своего носителя. Не знаю, не знаю — пока она даёт мне прекрасный повод жить. Я хочу отдать тебя Ли и улыбнуться так же мило и спокойно, как ты улыбался мне, когда оставлял умирать.

…Пешка, дойдя до края, становится королевой — вы забыли, государыня? Зря.

Дверь в темницу распахнулась.

Я выронила кисть, не закончив стих. И подумала, что сумасшествие, должно быть, заразная болезнь, потому что у меня галлюцинация.

На пороге стоял Ли.

Мир как обычно в его присутствии перешёл в «слоу мо», и вряд ли это магия — лишь моё дурацкое воображение. Я, как губка, впитывала образ Ли в память, думая, что если это сон — то счастливый.

Я всё-таки слаба. Ли даже сейчас был для меня как источник прохладной сладкой воды, отвернуться от которой просто невозможно.

«Почему ты просто не оставишь меня в покое?» — думала я, понимая, что сейчас этот мираж растает, оставив после себя одну только горечь. Как и вся эта дурацкая любовь — горечь и иллюзия.

Поэтому с большим трудом — мне очень хотелось смотреть на него, просто смотреть, это ведь совсем не много! — я отвернулась.

А он почему-то не исчез.

Ли шагнул ко мне, и краем глаза я заметила, как лунный луч сверкнул на его клинке, и тот вспыхнул. Серебряный или посеребрённый кинжал с простой рукоятью и вязью иероглифов, похожих на те, что опоясывали эту темницу. И горели, пока император не умер.

Ли встал передо мной на колени и тихо позвал:

— Госпожа?

— Уйди, — прошептала я.

— Госпожа, мне нужны ваши волосы.

Что?

Ах, ну естественно, не я же! Сейчас скальп снимет и уйдёт. Как в лагере Плащей, когда ему плевать было, что со мной сделают.

Я попыталась отодвинуться, но места в темнице было мало для двоих: я упёрлась спиной в стену. И сидела потом так, смотрела на Ли. Он всё ещё был для меня как желанный источник, ненавистный одновременно. Надо же — я и не знала, что так бывает! Как можно любить кого-то и в то же время ненавидеть?

Ли тем временем отрезал у меня (то есть, конечно, у принца) длинную прядь — она казалась змей в неверном лунном свете — и отошёл к столику с моей незаконченной запиской. Хитро скрутил эту прядь и что-то прошептал.

Вдруг повеяло ветром — чистым, душистым ветром с разнотравья.

Потом Ли отошёл, а у стола остался сидеть… принц. Конечно, не настоящий — всего лишь моя копия. Левым боком он привалился к стене и невидяще смотрел, как чернила растекаются по рисовой бумаге.

В темнице было тихо, и я точно помню, что этот принц не дышал.

Ли встряхнул руками — мягко засветилось, ловя блик лунного луча, кольцо со змеёй у него на пальце — и шагнул ко мне. Снял прикреплённую к поясу кожаную флягу. Я услышала плеск воды и это был самый красивый звук, исключая голос Ли, который я когда-либо слышала. Он завораживал.

Ли поднёс флягу к моим губам.

С тяжёлым вздохом я сжала зубы и отвернулась. Это было безумно сложно, я очень хотела пить.

Но я всё ещё не до конца потеряла рассудок и знала, к чему это приведёт.

— Госпожа, — позвал Ли. — Пейте.

— Уйди.

«Оставь меня в покое, хватит», — сказать это у меня дыхания не хватило.

Тогда он осторожно раздвинул горлышком фляги мои губы и поднял руки так, чтобы вода потекла мне в рот.

Это было уже сильнее меня: я разжала зубы и глотнула, — а потом уже не могла остановиться. Вода и впрямь была чудесной. Наверное, самой вкусной в моей жизни. Обычная вода.

Хотя кое-что я всё-таки смогла. Когда фляга опустела, я не стала делать последний глоток. Я набрала полный рот и, когда Ли убрал флягу, плюнула.

Ли спокойно утёрся рукавом, поймал меня за запястья — я пыталась вытащить его кинжал, но слишком ослабла, руки не слушались. Я и встать бы не смогла, но заколоться энтузиазма, пожалуй, хватило бы.

Но Ли рассудил иначе. Он перехватил меня за плечи, легко поднял, практически усадив себе на спину. И вынес из темницы.

Помню, как он одной рукой держал меня, а другой тщательно запер дверь… С трудом, потому что я норовила одновременно упасть и откусить ему ухо. На большее меня не хватало — даже на простое: «Уйди».

Потом на меня накинули плащ, и свет на какое-то время померк… А возможно я потеряла сознание. Или заснула.

Кажется, в той воде была не только вода, если вы меня понимаете.

Очнулась я от того, что меня уронили. Боль была какой-то глухой, затуманенной, как и все ощущения. Звуки шли ко мне, словно сквозь вату, смазанные серые тени кружились, будто кто-то потряхивал свечным фонариком, тусклые клинки то и дело загорались в лучах луны. Один, звякнув, упал рядом. Из последних сил я потянулась к нему.

Рукоять была липкой от крови.

Требовалось немедленно прийти в себя, но я не ела четверо суток, а может, и больше (или меньше?), впервые напилась лишь недавно и наверняка какой-то отравы. Меня мутило и обязательно стошнило бы, если бы было чем. С большим удовольствием я сейчас откинулась бы на серые плиты двора, закрыла глаза и умерла.

Но иногда мне кажется, что инстинкт самосохранения в этом мире — моё второе «я». Не могу я расслабиться, когда меня убивают.

Поэтому, когда надо мной наклонился кто-то, заслонив луну, я не стала разбираться, кто это. Я выбросила вперёд руку с кинжалом, почувствовала, как клинок вошёл во что-то податливое и мягкое, и инстинктивно окатилась в сторону, уворачиваясь от падающего тела. Это мог быть Ли, но тогда мне было плевать. Пожалуй, окажись это он, я бы и его с удовольствием прирезала. Я плохо соображала тогда.