Цвет настроения белый (СИ) - Карелин Андрей Дмитриевич - Страница 19

Мне так не хватает нежности, я же девочка! Как будто мужикам эта нежность не нужна! Как будто они железные куски мяса, всегда суровые. Вспоминаю Сашку и улыбаюсь. Любил он нагнать на себя этой суровости, да и Димка точно такой же. Все мужики одинаковые: строят из себя не пойми что, а в душе такие же нежные цветочки, как и мы, девочки. Просто им положено быть сильными, а нам положено быть слабыми. Хоть, похоже, я ещё слабее, чем надо бы.

Открываю дверь палаты и вижу сестру, она недалеко пока отошла.

– Куда? Вернись в палату! – строго говорит она мне.

– Я… я… – заикаюсь, – мне же прокладку поменять нужно.

– Тебя довести до туалета? – Слава Богу, не предлагает мне свою помощь! А кто согласится поменять девушке прокладку? Даже парень откажется. И все эти разговоры про «люблю», «каждый сантиметр зацелую на твоём теле»… Вот когда надо, окажется что он и крови боится и в обморок сейчас упадёт. Зато нам сосать приходится. Я не говорю, что это что-то плохое. Просто мы обычно не брезгуем, это они нами брезгуют.

Стоп, откуда такие мысли? Сашка предлагал мне кунилингус, но я отказалась. Не поверила, дурочка, своему счастью. Хотя, если бы хотел, всё равно бы сделал, остальное – отмазки. Так он же, вроде и сделал. Всё, хватит о мужиках думать! Нашла о чём думать, если честно! Столько девушек кругом, а я о мужиках да о мужиках! Может, я не лесбиянка? Кого я там люблю? Вику – точно. Сердце предательски дрожит. Мне уже начинает нравиться эта дрожь. Я научила себя любить боль.

Захожу в туалет, снимаю трусики и меняю прокладку. Старую заворачиваю, чтобы с неё не капала спёкшаяся кровь, новую ставлю. Не самая приятная процедура, но это «плата» за то, чтобы быть девочкой. Типа, в остальном нам так повезло. Ну, ещё мы ходим по девять месяцев беременные, рожаем, кормим грудью, восстанавливаемся после родов (говорят, это потяжелее, чем родить и выносить). А потом у нас проблемы начинаются по женской части. Не жизнь, а сказка, не то что у мужиков! Что у них там… А, ну да: мужчины же живут меньше на пару лет. Отличная компенсация за жизнь, полную боли и несправедливости – пара лет на пенсии, дряхлой старухой!

Это как-то мелковато – не находишь, Господи? Жесть: я с Тобой общаюсь как с дружбаном. Мне, видать, совсем уже поговорить не с кем. Догадываюсь, чем занимались монахи в келье и отшельники там всякие: общались с Богом. Потому как в нашей мирской жизни… я что только что обозвала свою жизнь мирской. Всё, пора завязывать. Прости, Господи, но мне иногда надо возвращаться в реальную жизнь. Не в мирскую, а в реальную – нужно использовать современные термины.

А как же все эти теории феминисток о том, что Бог – женщина. Такой бред если честно! Я-то точно знаю, что он мужчина. Откуда? Ну, я же с ним разговариваю. Я обращаюсь к нему как к мужчине. Думаю, если бы он был женщиной, он бы мне намекнул ненавязчиво. В конце концов, не было бы столько несправедливости по отношению к нам. Кроме того, все религии мира не могут одновременно ошибаться.

Я понимаю, что это странно, но я действительно уверена, что говорю с Господом. Можете считать меня ненормальной. Да вы и так, наверное, считаете.

Смотрю на бинты на правой руке. И как это у меня ума хватило себя порезать, что со мной случилось? Затмение сознания?

Выхожу из туалета и вновь натыкаюсь на сиделку. Она что, меня преследует? Конечно, после попытки суицида. Да не было никакой попытки, просто мне захотелось себя порезать, чтобы почувствовать себя живой наконец-то. Улыбаюсь от таких мыслей.

– А есть у вас церковь? – вдруг спрашиваю я её. Какие меня вопросы волнуют посреди ночи!

– Да, есть, – говори она, – спускаешься на первый этаж… – И дальше объясняет, как дойти до часовенки.

– Спасибо! – улыбаюсь я.

– Помочь найти? – заботливо спрашивает она. Как же обо мне заботятся совершенно чужие мне люди! Во-от, а вы говорите, что Бога нет. Спасибо Господи, хотя не знаю, чем заслужила такое. Я была плохой девочкой.

– Не надо, – говорю, – сама дойду, ещё раз спасибо.

Улыбается и смотрит мне вслед, пока я ковыляю до лестницы.

Останавливаюсь, чтобы отдышаться. У меня уже одышка, и нога болит, и всё тело ноет. Я что, старуха? Постоянно смотрю на руку, жутко боюсь истечь кровью. Я научилась, наконец, ценить свою жизнь. Не идеальную, тупую и бессмысленную, но свою, настоящею, реальную. Даже без любви она чего-то да стоит. Стоит того, чтобы в конце попасть на небеса и окунуться в вечную безудержную любовь, как Ты и обещал, Господи. Я уже слишком на Тебе помешана. Как бы меня странной считать не начали. Хотя пусть считают, надоело притворяться нормальной.

========== Глава 15 ==========

Внутренний голос ругает меня за подобные мысли, но его слышно всё хуже и хуже – похоже, даже он принял это моё странное увлечение религией. Как люди становятся верующими и почему? Наверное, потому, что это даёт ответы на главный вопрос: для чего мы живём. Кстати, я же еврейка, а значит, мне нужно ходить в синагогу. Только вот нигде поблизости никакой синагоги нет. Есть только православные храмы.

Подхожу к часовенке, там парочка бабушек. Ну как… не то чтобы они прям бабушки – просто пожилые женщины в косынках, стоят и на икону смотрят. Я вспоминаю про косынку и оглядываюсь по сторонам. Рядом церковная лавка, а я даже денег не взяла. Чёрт, и чем я думала?!

– Чего тебе, дочка? – смотрит на меня старушка. Я по глазам её понимаю, что она, как и я, «видела» Бога.

– Я косынку забыла и денег не взяла. – Я стыдливо опускаю глаза.

– Возьми свечечку, – говорит она мне. Берёт одну из косынок и повязывает мне на голову, протягивает тоненькую свечу.

– Спасибо, спасибо вам!

– Не за что, дочка. – А мне так нравится это обращение пожилых ко мне «дочка», как будто они родные. Я захожу в часовенку. Иконы и всё такое сакральное. Зажигаю свечу и ставлю. Сама смотрю на икону и вспоминаю молитву:

«Спасибо, Господи за всё, и прости меня за то, что порезала себя! Я не ценила Твоего дара, самого большого дара во Вселенной – дара жизни. Но теперь я всё осознала. Спасибо Тебе, спасибо за то, что подарил мне жизнь и красоту, что сделал меня девочкой! Спасибо Тебе, Господи. Люблю тебя, обожаю! Хочу всегда быть с тобой. Хочу, чтобы ты всегда был в моей душе. Аллилуйя!» – Вот понятия не имею, что это слово значит. Но всё равно употребляю.

Надеюсь, моя невежественность не оттолкнёт от меня Бога. Я ведь не со зла, я же просто тупая. А разве тупых детей меньше любят? Если бы Он хотел, чтобы я была умнее, сделал бы меня умнее. А так он сделал меня такой, какой я ему нужна. Тупой – значит, тупой. Всё, как Ты скажешь, Господи.

И внутренний голос молчит. Как воды в рот набрал, заткнулся и знает, что не всё нужно комментировать своими язвительными фразочками. Не всё ставить под сомнение. Некоторые вещи нужно просто принимать такими, как есть.

Смотрю на свечи, смотрю на иконы, и мне становится так хорошо! Здесь бы и осталась навсегда. Поставьте мне здесь каталку, я буду тут жить. Улыбаюсь и продолжаю молиться… ну, как молиться… веду сама с собой внутренний диалог. Думаю о том, что дальше делать. Думаю про Сашу, про Вику и про мамку, про экзамен, до которого ещё два дня, будь он неладен. Про психолога, который завтра с утра.

Про то, что мамка, наконец, узнает мой секретик. Я такая, что теперь уже могу как на духу вывалить: «Мама, так и так, но мне нравятся девочки, ничего не могу с собой поделать». Она, конечно, повозмущается, но примет меня такой, какая я есть, никуда не денется. Не станет же она отталкивать свою единственную, самую любимую на свете доченьку!

И что изменится? Да всё, всё станет иначе, всё, наконец, станет так, как и должно быть.

Выхожу из часовенки, снимаю косынку и возвращаю её старушке:

– Спасибо, – шепчу я.

– Заходи ещё, дочка, – улыбается она. Такие тут добрые люди, я прям не могу! Ковыляю к лестнице. Мне ещё на этаж подниматься и на проклятую каталку ложиться. А потом ещё кровь из пальца сдавать, типа, я мало её потеряла. Как же мне надоела эта больница!